Журналюга (СИ) - товарищ Морозов

И теперь сидит этот самый мудрый, белобородый старец у себя на облаке (или где еще там…), смотрит вниз на бедного муравьишку и похихикивает себе в усы от удовольствия. Смешно ведь: бегает несчастная букашка, суетится, чего-то там хочет, к чему-то стремится. А надоест ему наблюдать — щелкнет пальцами, и нет крошечного насекомого. Как будто никогда и не было. Мол, хорошего понемножку, пожил чуток — и хватит, ступай на новый круг перерождения…

Однако думать о таких сложных и высоких философских материях Паше совсем не хотелось. Праздники ведь на носу! Хотелось просто жить, любить и верить — как завещал великий Лев Толстой, Жить для себя и тех, кто тебе дорог, и любить тех, кто любит тебя. И верить во все хорошее. Или же хотя бы в светлое будущее… Ибо без веры нет надежды, а без надежды нет вообще ничего. Недаром же она умирает последней!

Свои дни рождения в прошлой жизни Паша, как правило, отмечал дома. Чаще всего — с родителями, когда получалось — с друзьями. Но последнее случалось редко — бабушка тяжело болела, и приглашать чужих людей было нельзя. В 1979-м году 19 декабря приходилось на среду — самая середина недели. Паша решил отметить свой «бёздей» один — сам с собой. Пусть это будет день его ностальгии и воспоминаний…

В среду школе был, как обычно, день профподготовки, и занятия закончились довольно-таки рано — уже в три часа. Паша забежал домой, бросил портфель, переоделся, быстренько пообедал и сказал Ваське (тот корпел уроками — подтягивал успеваемость к концу четверти), что уходит по делам. Брат лишь тяжело вздохнул: ему гулять с друзьями запретили родители — пока не исправит три двойки, полученные за последнюю неделю. Строго, но справедливо: а нечего было лодырничать и шляться на улице допоздна, вместо того, чтобы читать учебники! И так в дневнике — почти одни тройки, так тут еще и двоек понахватал!

Паша решил никому не говорить, чем будет заниматься сегодня — ни Майе, ни даже Сашке с Володькой. Пусть это будет целиком его личный день. Достал из своего тайника (узкая щель за плинтусом под кроватью) деньги, выскочил из квартиры. Он знал, что хочет сделать.

Во-первых, заскочил в винный магазин и купил бутылку «Улыбки». Вино десертное, легкое, сладкое, хорошо пьется, и объем не такой уж и большой — всего пол-литра. Как раз на одного. Во-вторых, купил в бакалейном отделе пакетик «Картошки» за десять копеек — на закуску. И, наконец, самое главное, выбрал место, где отпразднует свой день рождения. Собственно, даже не выбрал, а просто использовал свою память — слава богу, все обстоятельства прежней жизни он помнил очень хорошо.

Его старая квартира, в которой он провел почти всё свое детство и часть юности, находилась на Автозаводской улице, дом номер шесть. Это было большое восьмиэтажное здание, состоящее из нескольких корпусов. А рядом находилось еще одно, точно такое же, дом номер восемь, можно сказать, родной брат-близнец. Так вот, в девятом-десятом классе он стал часто задерживаться с друзьями после уроков — ничего запрещенного, просто болтали, общались, иногда пили сухое вино или портвейн. Поскольку собираться было негде и не у кого (у всех в квартирах — родители и братья-сестры), то они (трое мальчишек) выбрали для своего мужского клуба последний этаж крайнего подъезда восьмого дома. Сразу же за лифтом — там как раз имелась небольшая лестничная площадка с окном и очень широким, удобным подоконником. На котором можно было сидеть и даже лежать.

Там они регулярно и зависали после уроков, а также справляли дни рождения друг друга — в неформальной, так сказать, обстановке. Пили «Агдам» или «Три топора» (портвейн «777»), говорили о том, что им было интересно, иногда — курили. Жильцы дома их не гоняли: они ведь никогда не шумели, не кричали, наоборот, вели себя тихо и вежливо. Вино, само собой, прятали в портфеле, курили строго по одному и в форточку (чтобы было меньше дыма). В общем, идеальное место для дружеского мужского общения. И главное — из окна на площадке хорошо была видна квартира Мальцевых. Паша знал: если в комнатах загорается свет — значит, родители уже пришли с работы, и ему тоже пора. Не то пристанут с расспросами: где ты был да почему так поздно вернулся? А врать не хотелось…

Это самое место Паша и решил использовать на этот раз: отметить там свой день рождения и заодно и немного понастальгировать, повспоминать свою прошлую жизнь. В родительской квартире, разумеется, уже давным-давно жили другие люди, но хотя бы постоять, как раньше, у окна, посмотреть на нее.

Доехал до станции «Автозаводская» (прямая линия на метро), выскочил на улицу, добежал да родного дома. И чуть было не свернул в свой второй подъезд — такова была сила привычки. Но нельзя — там, в квартире, уже другая семья. Пробежал мимо, вошел в подъезд соседнего, восьмого дома, поднялся на лифте на последний этаж. Встал, как раньше, у лестничного окна, посмотрел на свою бывшую квартиру — свет нигде не горит, значит, ее нынешние обитатели еще не пришли. Что ж, вполне логично и понятно — рабочий день еще не кончился…

Достал из внутреннего кармана пальто бутылку и перочинный ножик, ловко сковырнул пробку (руки-то помнят!). Снял шапку, размотал шарф — в подъезде было довольно жарко. «Ну, с днем рождения!» — поздравил сам себя и сделал хороший глоток прямо из горлышка. Открыл пакетик «Картошки», захрустел ароматными, чуть солеными жареными дольками (позже их станут называть чипсами).

Вспомнил заодно, что в его времени у него, Павла Мальцева, был бы сегодня, 19 декабря, своеобразный юбилей — шестьдесят шесть лет. Две шестерки… А вот ему второму, Пашке Матвееву, через день исполнится всего семнадцать — но тоже важная дата, почти совершеннолетие. Выпил еще — уже за себя другого. Страшно хотелось курить, но нельзя: дым прочно въестся в шерстяную ткань, и пальто потом долго будет пахнуть табаком. Родителям (и прежде всего матери, Нине Николаевне), это точно не понравится. Придется пока потерпеть…

Паша усмехнулся про себя: он уже считает своими родителями старших Матвеевых… Интересно, а что делают сейчас его собственные, настоящие предки? Наверное, сидят с ним-первым за праздничным столом — отмечают днюху. Вспомнил: да, верно, он в 1979-м году праздновал свой «бездей» дважды: сначала с родственниками, в среду 19 декабря, а потом — с друзьями, в субботу, после занятий в университете. Но уже не дома, а в «Яме» — так в народе называли пивной бар «Ладья», расположенный неподалеку от старых зданий МГУ — на углу Пушкинской улицы и Столешникова переулка.

Это заведение располагалось в небольшом подвале (отсюда — и его неофициальное название) и было очень популярно среди студентов. В нем часто отмечали успешную сдачу экзаменов и окончание сессии. Или же другие какие-то важные события из жизни… Брали по кружке пива, кое-какую закуску (это было обязательно), вставали в углу и доставали то, что принесли с собой. В результате получалось дешево и сердито — то, что бедному студенту и надо.

На Пашу нахлынули воспоминания. Он смотрел на заснеженный двор (такой до боли родной и знакомый) и вздыхал: вон на той ледяной горке он однажды зимой поскользнулся, полетел и сильно разбил себе бровь. Ему тогда, кажется, было лет восемь… Кровь хлестала — ужас как, всё лицо залила, а ему почему-то было очень весело — стоял и смеялся. Еле его уговорили скорее идти домой, обработать йодом рану… Шрамик, кстати, на брови так потом и остался на всю жизнь.

А на том катке посреди двора он учился стоять на коньках: долгое время не умел, а потом решил взять себя в руки и наконец-то освоить эту нехитрую премудрость. А то неудобно перед ребятами: все играют в хоккей, а ты стоишь один в сторонке. Специально выходил во двор поздно вечером, когда никого уже не было (стеснялся своей неумелости) и сам учился. Сколько он себе тогда шишек набил — и не сосчитать! Сотни раз падал, но всегда вставал и упорно продолжал свои тренировки. Пока более-менее на научился. А вот в том доме на пятом этаже жила девочка Надя, в которую он когда-то был сильно влюблен… Интересно, живет ли она сейчас там, в этой реальности? Скорее всего — да, но проверять не хотелось.