Гоголь - Николай Степанов

«Он лжет во всякое время, этот Невский проспект…»

Когда повесть Гоголя попала к цензору, тот взбеленился. Написать, как позорно высечен был офицер — да еще поручик! — какими-то немцами-ремесленниками. Это ниспровержение, самых основ! Несомненно, что этого печатать нельзя.

Обеспокоенный судьбой своей повести, Гоголь обратился за советом к Пушкину. Пушкин ответил короткой запиской: «Прочел с большим удовольствием; кажется, все может быть пропущено. Секуцию жаль выпустить: она, мне кажется, необходима для полного эффекта вечерней мазурки. Авось бог вынесет! С богом!» Однако бог не вынес, и Гоголю пришлось переделать конец повести, лишь прозрачно намекнув на постигшее поручика Пирогова наказание.

Но и так читатели догадывались о происшедшем. Белинский восторгался этой повестью, видя в поручике Пирогове социально важный, обобщенный, типический образ: «Пирогов! — восклицал он. — Святители! Да это целая каста, целый народ, целая нация!

О, единственный, несравненный Пирогов, тип из типов, первообраз из первообразов!.. Это символ… это, наконец, кафтан, который так чудно скроен, что придет по плечам тысяче человек!»

В Гоголе все более росла ненависть к этим наглым и пошлым хозяевам жизни, к этой касте поручиков пироговых, готовых задушить своим беспредельным эгоизмом и наглым самомнением любое проявление подлинно человеческого чувства. Он продолжает свою борьбу с пироговыми. Он пишет убийственную сатиру на этих людей, углубляя образ, намеченный им в «Невском проспекте». Такой сатирой явилась повесть «Нос». Эта повесть писалась весело, задорно. Гоголь издевался в ней над теми пошляками и карьеристами, которые слонялись по Невскому проспекту, выставляя напоказ свои безупречные носы, холеные бакенбарды или никакою кистью не изобразимые усы, как иронически он писал о подобных тунеядцах в «Невском проспекте».

Герой «Носа» майор Ковалев не менее пошл и самодоволен, чем поручик Пирогов, но в нем Гоголь изобразил еще более обобщенный типический образ. Он герой времени, вернее — безвременья, эпохи николаевской реакции, когда тупые и подлые исполнители предначертаний начальства, наглые карьеристы и бездарные подхалимы занимали командные посты, держали в страхе и унижении всю страну. За время своих поисков службы и пребывания в департаментских канцеляриях Гоголь хорошо изучил эту касту самодовольных чинуш. Его майор Ковалев получил чин коллежского асессора на Кавказе, где легче было выслужиться и безнаказаннее сходили с рук злоупотребления и взяточничество. В поисках доходного места и выгодной женитьбы на какой-нибудь купеческой дочке майор Ковалев прибыл в столицу, полагаясь прежде всего на свою видную, по его мнению, внешность.

Гоголь жестоко наказывает этого наглого проходимца и пошляка, заставив лишиться столь заметного атрибута его физиономии, как нос, которым майор Ковалев особенно гордился. С утратой носа теряется и внешняя благопристойность этого карьериста, утрачивается надежда на осуществление его далеко идущих планов: получение вице-губернаторского места и выгодную женитьбу.

В то же время нос майора Ковалева, отделившийся от своего владельца, приобретает самостоятельное существование. В генеральском чине он пренебрежительно третирует своего безносого владельца. Эта смешная, гротескно-фантастическая нелепица в обстановке реально и точно изображенного быта приобретала широкое сатирическое значение. Гоголь в своей повести показал, что в мире чинов и карьеры имеет значение лишь чин и внешность, а отнюдь не подлинные достоинства человека.

Своего сатирического накала повесть достигает в сцене встречи майора Ковалева с его носом, одетым в расшитый золотом мундир, с большим стоячим воротником, в шляпе с плюмажем и шпагой при боку. Эта встреча, происшедшая в Казанском соборе, великолепно передавала дух чинопочитания и раболепства, определявший в николаевской России отношения между людьми.

Самое отнесение этой сцены в Казанский собор являлось неслыханной дерзостью, звучало как вызов и, конечно, было запрещено цензурой.

Да и неуважительное изображение лица значительного чина для властей являлось крайне одиозным. Ведь безносый майор Ковалев вызывал самые нелестные и даже позорящие чиновных особ ассоциации. Когда злополучный майор явился на квартиру к частному приставу пожаловаться на поведение своего носа, то и здесь он не нашел сочувствия. Гоголь зло высмеял и частного, который, согласно недвусмысленному описанию окружавшей его обстановки, являлся заядлым взяточником. Но и частный весьма неодобрительно отнесся к потере Ковалевым носа, заявив, что «у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких майоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам. То есть не в бровь, а прямо в глаз!

Злоключения майора Ковалева окончились благополучно: нос был найден и вернулся на свое старое место, и майор смог по-прежнему как ни в чем не бывало разгуливать по Невскому проспекту и с презрением смотреть на тех, у кого нос был никак не больше жилетной пуговицы.

Белинский по прочтении повести писал: «Вы знакомы с майором Ковалевым? Отчего он так заинтересовал вас, отчего так смешит он вас несбыточным происшествием со своим злополучным носом? Оттого, что он есть не майор Ковалев, а майоры Ковалевы, так что после знакомства с ним, хотя бы вы зараз встретили целую сотню Ковалевых, — тотчас узнаете их, отличите среди тысячей». Белинский и здесь подчеркнул основную особенность творческого метода Гоголя — типизацию, великое умение создавать навсегда запоминающиеся, обобщенные общечеловеческие типы.

Та резкость, с которой Гоголь высмеял чиновничье-бюрократический мирок, лицемерие и мнимую значительность пошляков и карьеристов, являвшихся опорой правительства, испугала его московских друзей. Гоголь послал свою повесть в Москву в журнал «любомудров» — «Московский наблюдатель», который редактировали Погодин и Шевырев. Но они побоялись ее напечатать, найдя слишком «пошлой» и «грязной». Лишь Пушкин, начав в 1836 году издание «Современника», решился опубликовать «Нос», забракованный «друзьями» Гоголя. Он поместил повесть в третьем выпуске журнала со следующим предисловием: «Н. В. Гоголь долго не соглашался на напечатание этой шутки; но мы нашли в ней так много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с публикою удовольствием, которое доставила нам его рукопись».

Печатание повести потребовало ее значительной переделки. Цензура ни за что не соглашалась пропустить встречу Ковалева с носом в Казанском соборе, и ее пришлось перенести в Гостиный двор. Гоголь, наученный горьким опытом, предвидел эти цензурные трудности и, еще отправляя в Москву Погодину свою повесть, писал ему: «Если в случае ваша глупая цензура привяжется к тому, что нос не может быть в Казанской церкви, то, пожалуй, можно перевести в католическую. Впрочем, я не думаю, чтобы она до такой степени уж выжила из ума». Однако цензура выжила из ума именно до «такой степени», и во всех дореволюционных изданиях повесть печаталась в изуродованном виде.