Оскверненные - Ярослав Толстов

Элифас растворился в кошмарном, ослепительном огне, словно тот поглотил его. Пол затрясся и затрещали доски. С потолка прямо перед самым носом обрушилась балка.

Я выскочил из мансарды. Оказался на втором этаже. Дом бушевал, хуже чем корабль при шторме, и светился изнутри каким-то чужим, мрачным, фосфоресцирующим светом, как если бы комнаты были заполнены причудливыми осиновыми гнилушками. Все выглядело как-то зыбко… как в кошмарном, бесконечном сне, из которого нет выхода.

В этом ирреальном, душном и тесном пространстве, где в бешенстве извивались тени, в глубине его клокотало нечто; подобно вою громадной умирающей твари.

Вихрь сорвал со всех стен готические обои – ненавистные мне «черно-белые лилии» – и я задохнулся от ужаса, увидев какое поистине нечеловеческое зрелище предстало перед моими расширенными глазами. В стенах торчали изуродованные голые тела. У них не было кожи. Сплошной комок кровавых гнилых мышц. Лица, искаженные в муках, нельзя было нормально описать. Они словно были частью этих стен, плотно срослись с ними и не могли отделиться. Воздух прорезали их невыносимые громкие стенания и визг. Все те, кто умер здесь – покончил жизнь самоубийством. Их медленно, как будто с наслаждением, пожирали языки пламени. Вот он – пульсирующий гнойник! Свалка потерянных душ. На одной стене я прочел криво нацарапанное сияющее страшным отчаянием слово – «Суфэтх»…

Дым проник в ноздри, и я закашлялся, упав на колени. Попробовал вздохнуть, но горло обожгло горячим воздухом. В сознании помутилось. Я ощущал жар, словно сам был объят огнем, и безнадежно задыхался. Невыносимая боль пронзила мышцы. Кожа как будто отделялась, сползала с костей и шлепалась на пол, оставляя от меня лишь скелет, наполняемый дымом. Это конец. Лучше остаться здесь. Силы окончательно покинули меня. Двери вряд ли откроются. И мне не добраться до них…

Не скажу точно, как долго я пролежал распластанный на полу, однако почувствовал, как меня кто-то куда-то тащит. Знакомые черты лица проступали сквозь клубы дыма. Это был Генри! В рваных лохмотьях, с растрепанными волосами, сажей на лице и запекшейся кровью. Что, черт возьми, здесь происходит?! Он волок меня, словно мешок. И я не мог пошевелиться, глаза слезились от дыма. Мне только кажется, что это Генри – мой лучший друг. Тогда я понял – это галлюцинации, возможно, от кровопотери или усталости, или же все вместе. Он вынес меня на улицу. Над городом собрались хмурые тучи и моросил дождь. Генри оставил меня на газоне. У тротуара уже собралось несколько полицейских с мигалками, пожарная машина; они уже разматывали пожарный рукав. Ко мне подскочил один офицер в синей форме и склонился надо мной. У него были усы, колышущиеся, когда он говорил.

– Не волнуйтесь, сэр, все будет хорошо. Вас скоро доставят в больницу.

Я попытался приподняться на локтях и болезненно застонал. Он уложил меня обратно.

– Главное, не шевелитесь, сэр. Помощь уже на подходе.

–… Лаймон – это ты? – захрипел я не своим голосом.

Он нахмурился, чуть отодвинулся и ошеломленно на меня уставился.

– Черт тебя возьми, – произнес он наконец, не выходя из ступора. – Дилан…

Появились санитары. Меня переложили на носилки и погрузили в «скорую помощь». Перед этим я успел разглядеть чей-то силуэт в горящем окне второго этажа особняка. Хотелось на прощание показать ему средний палец. Но я воздержался.

Меня доставили в клинику. Грохот каталки, на которой меня везли по коридору, отдавался в ритм с моим скачущим сердцем. Перед глазами был только белый, белый потолок, словно белоснежные зубы прилежного стоматолога. Яркие потолочные светильники мелькали один за другим, словно фары машин. А затем мы остановились. В поле зрения возник объект. Я заморгал, пытаясь сфокусировать на нем взгляд. Это была рыжеволосая девушка в белом халате.

– Я люблю тебя… – шепотом сорвалось с губ; возможно, их владелец и не осознавал, что говорит. – Люблю тебя… прости… я очень люблю тебя…

– Дилан… – Ее синие глаза блестели от слез.

–… Не самый удачный момент, чтобы признаться, да?

Она выдавила улыбку, но продолжала плакать.

– Нет… самый раз… – Вложила свою хрупкую ладонь в мою. – Обещай, что мы еще увидимся, – сказала она тоном не терпящим возражений. – Пообещай мне.

– Обещаю… куда я от вас денусь, мисс Уэйд. – шепотом произнес я.

Я не хотел отпускать ее. Но глаза закрылись сами собой, и я наконец провалился в глубокий, беспокойный сон.

Дом сгорел дотла, земля была выжжена, осталось только горстка поленьев. И во время обследования обломков на предмет выживших, нуждающихся в помощи, было обнаружено целое кладбище: гора трупов, изуродованных различным способом до неузнаваемости, бесчисленное множество чьих-то останков; скелеты, присыпанные пеплом и золой, лежали повсюду; от них страшно несло разложением. Мертвый дом был разрушен и все его жертвы всплыли наружу. Он больше не удерживал их. Они не служили его опорой.

Вскоре весь город гудел новостями об этих ужасающих событиях. Меня обвинили в смертях многих пропавших за последние несколько лет, даже тех, кого я по-настоящему и не убивал, не видел никогда в жизни, однако чего уж там – город был напряжен, как мыльный пузырь, готовый лопнуть в любой момент. И я действительно видел тогда Генри. Это он спас меня и убил Мусорщика. Он добровольно сдался полиции и признался во всех убийствах, а также хотел забрать мою вину на себя, в надежде, что меня выпустят на свободу. Но, как вскоре выяснилось, я долгое время жил в Мертвом доме.

На суде огласили приговор – виновен, подлежит смертной казни под воздействием электрического тока. Мне предложили, чтобы я сказал свое последнее слово. Я не был великоречивым, не призывал к милосердию окружающих, не пытался оправдаться и был весьма краток:

– Хотите я спою вам песню Криса Барнса? – (Примечание автора: Крис Барнс – вокалист группы «six feat under», играющей в стиле грув-дэт-метал, тексты песен наполнены грязью, смертью и убийствами). В судебном зале тогда на мгновение воцарилась тишина. Мне было больше нечего сказать. И меня, закованным в наручники, увели под возмущенные возгласы, крики и свист толпы.

Если ты действительно хочешь вернуться в те места, где ты был по-настоящему счастлив и остаться там навсегда – возможно, у тебя получится это сделать. У меня получилось. В ту ночь мне приснился совершенно удивительный сон. Это не был один из тех кошмаров, что снились мне каждый день в проклятом доме. Нет, он был прекрасен и настолько реален. Я не хотел просыпаться, понимая, что все еще нахожусь здесь, в убогой холодной камере для заключенных, один. Пялиться в пыльную стену с облупившейся зеленой краской. Сегодня меня посадят на электрический стул.