Фанера над Парижем - Людмила Милевская

— Не нужно так нервничать. Все по закону. Мы обязаны снимать нашу работу, чтобы потом не возникало претензий.

— Если не хотите, чтобы возникли претензии, скажите ему, пусть снимает слева, оттуда, где дерево, — безапелляционно потребовала я и пояснила:

— Оттуда выгодный план.

— Пленка сразу пойдет в архив, — заверил меня спасатель.

— И все же скажите ему, иначе я упаду. Выгодные позы и на земле непросто даются, а я на карнизе стою.

— Ладно, — паникуя, согласился спасатель. Не знаю, как они переговаривались, но оператор сместился на нужную позицию, и я успокоилась, старательно улыбаясь.

Однако долго улыбаться мне не пришлось. Сразу же вслед за этим два спасателя из окна слева подали тем, что в окне справа, две длинные алюминиевые штанги, которые прижали меня к стене. Образовалось нечто вроде перил: одна штанга на уровне моих колен, вторая чуть выше пояса.

— Сможете передвигаться, держась за наше ограждение? — поинтересовались из окна справа.

— Передвигаться?!! Вы с ума сошли! — возмутилась я.

— Тогда мы вынуждены спуститься на карниз, — сообщили из окна слева.

Я тут же почувствовала, что вполне доверяю этим штангам. Выглядели они уже вполне надежно. И в самом деле, почему бы не попробовать.

Отпустив крюк, я вцепилась в верхнюю штангу. Боком, как краб, сделала несколько шагов по направлению к окну, балансируя рукой с зажатым в ней мобильником.

— Бросьте телефон, — звенящим от напряжения голосом попросил спасатель.

— Об этом не может быть и речи, — останавливаясь для передышки, отрезала я и выразительно посмотрела на спасателя. — В прошлый раз меня сняли прямо с телефоном. Неужели у вас квалификация ниже?

Видимо, аргумент оказался убедительным — спасатель махнул рукой и попросил:

— Постарайтесь придвинуться поближе к окну.

Я пару раз шагнула и ощутила на плечах и лодыжках сильные мужские руки. Как куклу, меня затащили в окно, и все это (о ужас!) запечатлела видеокамера.

Вниз я спустилась уже не так эффектно, как в прошлый раз: всего лишь на лифте. Лифт сильно уступает пожарной машине. Это стало ясно, едва я вышла из подъезда: на этот раз толпа встретила меня жидкими аплодисментами. Зато Тамарка обрадовалась мне сверх всякой меры: обняла и даже расцеловала.

— Тома, Тома, — смущенно залепетала я, — ну хватит, при людях, о нас могут плохо подумать.

— Ты невозможная! — вполне традиционно заявила Тамарка, увлекая меня к своему «Мерседесу». — Всю жизнь теперь на меня работать будешь, Мама!

— Будто я чем-нибудь другим занимаюсь, — резонно возразила я, открывая дверь автомобиля и обнаруживая на заднем сиденье бездыханное тело, возможно, даже труп.

С воплем я отскочила так резво, что едва не сшибла с ног Тамарку.

— Что такое, Мама? — возмутилась она и, сообразив, в чем причина, тут же меня успокоила:

— Это наша Роза сознание потеряла. Как увидела тебя на карнизе, так сразу и отрубилась.

Пока я приходила в себя, Тамарка сунула визитку эмчээсовскому начальнику и распорядилась:

— Счет за спасение выставите моей компании. — Подумав, она добавила, многозначительно глядя на меня:

— Мама отработает.

— Только этим и занимаюсь, — снова буркнула я и полезла в машину.

До сих пор помню взгляд эмчээсовца — бедняга обалдел, когда узнал, что, юная, я прихожусь престарелой Тамарке мамой. Жаль, некогда было рассказать ему, с чего все это началось.

ГЛАВА 30

Как только я уселась рядом с Розой, она сразу же пришла в себя и защебетала:

— Это ужас! Это к-кошмар! Это ч-черт знает ч-что! Сначала П-пупс, п-потом ты!

— Неужели и Пупс на карниз залез? — поразилась я.

Роза задохнулась от негодования, а Тамарка меня успокоила:

— Пупс поступил проще: он послал Розу на три буквы, но добился гораздо большего эффекта, чем ты со своим карнизом. Роза до сих пор заикается.

Тут же выяснилось, что эффект, которого добился Пупс, превзошел все ожидания: заикаться начала и я.

— П-пупс п-послал с-свою Р-розу на т-три б-буквы? — изумилась я, не в силах в такое поверить.

— Да, послал прямо при свидетелях, — заверила Тамарка, показывая на себя.

Роза хотела к ней присоединиться, но от негодования не смогла и лишь, задыхаясь, дико вращала глазами. Ее пальцы нервно производили те характерные движения, которыми принято ощипывать кур. Я же никак не могла поверить и все лепетала:

— П-послал Р-розу на три буквы? П-пупс? Ка-ка-как он мог решиться на та-та-такое?

— Сама удивляюсь, — равнодушно пожала плечами Тамарка.

— Ка-ка-как же он жить теперь бу-бу-бу-дет? — с пафосом вопросила я, окончательно постигнув значимость происшедшего.

— Не «как», а «с кем», — уточнила Тамарка и тут же меня разочаровала:

— Успокойся, глупая Роза его уже простила. Я не поверила.

— Уж я в-вижу, — скептически возразила я, не сводя глаз с пальцев Розы, все еще совершающих ощипывающие движения. — В-вижу, ка-ка-как простила.

Однако Роза, несмотря на эти свои движения, воскликнула:

— Я п-простила его, он был с-слишком з-зол.

— Ха! Она п-простила его! — нервно рассмеялась я, всей душой переживая за Розу. — Н-надо было сразу же ему морду би-би-бить! А ты и п-простила. Теперь он каждый день будет посылать тебя на три бу-бу-буквы, а то и ку-ку-кулаками прикладываться станет, как Тася к Тосе. Она его тоже один раз п-простила. Если бы я п-прощала всем своим му-му-му-мужьям…

— Не о тебе речь, — напомнила Тамарка. Ее водитель, похоже, с ней согласился. За что меня этот поганец невзлюбил, понять не могу.

— П-пупс б-был очень з-зол, очень з-зол, — продолжая ощипывать невидимую курицу, заикаясь, пояснила Роза.

— Отстань от нее, — посоветовала Тамарка. — Подумай лучше о себе. Роза всего лишь заикается, а ты уже второй раз на карнизе побывала.

О себе?!

Разве я умею думать о себе?

Только о людях! Только о них! Уж такая я уродилась — вот что натворили мои родители: наградили генами альтруизма и воспитали в духе наивысшего гуманизма.

— Роза за-за-заикается, а я будто нет, — закричала я, — уже и на ка-ка-ка-карнизе побывала и заика-ка-ка-каться начала и (самое страшное!) чуть не потеряла свой «Ме-ме-ме-мерседес».

— Все равно Розка хуже пострадала, — рассудила Тамарка, — ее на три буквы послали, а она за это даже морду не набила. Несовременная женщина. На, Мама, глотни джина с тоником, может, заикаться перестанешь. Все равно тебе сегодня нельзя садиться за руль. Да и руля уже нет. Теперь замучаешься забирать свой «Мерседес» со штрафной стоянки.

От таких слов у меня и без джина с тоником заикание пропало.

— Я замучаюсь? Это ты, Тома, замучаешься, потому что все вышло из-за тебя. Из-за твоей жадности! Каждый раз так машину даешь, будто с мясом ее от себя отрываешь!

— Д-девочки, не ру-ру-ругайтесь, — пропищала Роза, и я тут же переключилась на нее.

— А ты, беспомощное создание, раз уж не набила морду мужу, так хотя бы скажи: почему Пупс был так зол, что даже осмелился тебя на три буквы послать?

— Пе-перцев, — только и вымолвила Роза. И вся отдалась своей невидимой курице. Тамаркин водитель, жалея Розу, заерзал на сидении.

До чего же неприятный мужчина!

— Перцев совсем с ума сошел, — пояснила Тамарка. — А Роза за все расплачивается. Бедняжка, она у нас такая впечатлительная. Видишь, как ее заколдобило.

Тут уже заколдобило и меня.

— При чем здесь Перцев? — закричала я. — Расскажет мне кто-нибудь или нет?

— Я расскажу, — сжалилась Тамарка, основательно повернувшись к нам с переднего сиденья и с болью глядя на Розу. — Перцев пригласил на подписание договора меня и Пупса. Мне это по фигу, а Пупсу процент с договора посулили. Бедолага месяц с этой надеждой пахал…

— Постой, при чем здесь Роза? — поразилась я.

— Да Перцев Пупсу сегодня бабки отстегнуть грозился, Пупс на радостях и Розу с собой прихватил, чтобы сразу же за гарнитуром ехать.

— Можно покороче? — вставила я.

— Можно. Роза сидела в приемной Перцева, Пупса ждала. Пупс же, удолбище, не может без Розы и шагу ступить, а тут целый гарнитур. Роза итальянский хочет. Она ему уже дырку в голове продолбила этим гарнитуром. Их старый, ну, ты знаешь, с самой их свадьбы стоит, облупился весь — хуже Пупса выглядит.

И Тамарка резко отклонилась на Пупса и гарнитур, предаваясь воспоминаниям юности и входя в такие подробности, от которых у меня даже дух захватило. Поток сознания! Полное отсутствие дисциплины ума! И это интеллигентный человек!

— Тома! — завопила я. — При чем здесь взятка, которую ты сто лет назад товароведу за гарнитур дала? И уж тем более я не хочу слышать про плешь Пупса. Коню ясно: гарнитур стареет, как и Пупс, как и ты, как и Роза с Тосей, но речь не о том! Ты-то про Перцева говорила, так про него и продолжай!

— А что Перцев, — сникла Тамарка и, скучая, поведала:

— Перцев чуть было договор не подписал, но вдруг ему позвонили, он изменился в лице, гаркнул: «Не может быть!» — и срочно потребовал узнать адрес этой сестрицы.