Портреты - Джулия Кендал

– Потому что понимаете, мадемуазель, я ужасно перепугался, просто ужасно... Я такое увидел и услышал...

– Чего же ты испугался? – спросила я, начиная что-то подозревать.

– Я спал, но меня разбудил крик, и я услышал мужской голос. Мне показалось, что я его знаю, я пошел вниз и стал слушать из-за двери. Слышно было не очень хорошо, но я смотрел в замочную скважину.

– И о чем они говорили, Гастон? – впервые я не могла его отругать за то, что он подслушивал.

– Они говорили по-английски, мадемуазель. Я даже не знал, что тетя знает английский. Но это точно.

– Да, да. Так что же заставило тебя удрать среди ночи?

– Они дрались. Вообще-то я почти ничего не понял. Тетя Жозефина сказала, что она сделала то, что надо, что она знала, что собирается сделать он, и что ей бы тогда не поздоровилось. А он ответил, что она совершенно права, и что если она думает, что земля может сейчас носить их обоих, то ошибается. Что это значит, а, мадемуазель?

Я нахмурилась.

– Только то, что они должны быть друг от друга подальше. Продолжай.

– Он закричал, что хватит того, что она уже выиграла от своего вранья, и что он не допустит, чтобы через столько лет все вылезло наружу. И еще сказал, чтобы она даже не пыталась скрыться, и чтобы знала, что он ее все равно разыщет. А потом они стали спорить насчет других людей и денег. Это все я не очень хорошо разобрал. Я думаю, он ругался. Но я не понял, мадемуазель!

– Я тоже не понимаю, малыш, – ответила я, стараясь казаться спокойной, хотя чувствовала, что кровь стынет в моих жилах. Меньше всего Гастону сейчас нужна была женская истерика. – Вспомни все-все, что помнишь, и, может быть, мы вдвоем сумеем разобраться. Все, Гастон, понимаешь? – торопливо добавила я.

– Ну, она ответила, что если бы только могла, то сообщила бы про него в полицию, и если он еще что-нибудь попробует сделать, то сообщит, пусть даже ей придется рассказать про то, что она тоже участвовала. А потом он сказал, что убийство, так он и сказал, мадемуазель, что убийство совершить легче, чем многие думают, и что, если она не глупая, то лучше ей его послушаться. А она сказала, что он, наверное, ненормальный, если хочет решиться на такое, и что на этот раз он точно окажется на веревке, где ему и место. И еще она сказала, что ей положена ее доля – я правильно говорю по-английски? Я точно не знаю.

– Да, Гастон, правильно. – Мне казалось, что вокруг меня все рухнуло в одно мгновенье.

– Что ей положена ее доля, если он не хочет, чтобы она пошла в полицию. А он ответил, что давным-давно с ней расплатился, и что лучше умрет, чем даст ей еще хоть один пенс, и что он не позволит ей ему мешать. А потом он сказал, что увезет меня, мадемуазель! Тетя ответила, что я для него никто, а он не согласился и сказал, что она не должна была меня забирать, потому что так только хуже, и что это глупейшая ошибка и что он бы никогда не узнал, если бы не картина. А она сказала, что даже не подозревала о ней. Потом она начала плакать и повторять, что я принадлежу ей, и что он не может меня у нее отнять, иначе она вправду позвонит в полицию. Они кричали друг другу просто жуткие слова, и он очень сильно ее ударил...

Голос Гастона дрогнул, и он жалобно всхлипнул.

– И что потом, малыш? – осторожно спросила я.

– Не знаю, мадемуазель. Я не удержался на ногах и шлепнулся возле двери. Получился ужасный грохот, и он снова выругался. Наверное, он понял, вот я и дунул из дому. Не знаю, видел ли он меня или нет.

– И что же ты сделал дальше? – спросила я, уже почти не слыша его.

– Побежал на железнодорожную станцию. У меня не было денег, понимаете, и я пошел к начальнику. Я объяснил, что ехал на поезде с мамой и пошел искать туалет, но с моей стороны оказалось занято и пришлось идти в другую. А в Марселе поезд поделили, и я попал в неправильную часть, ту, которую отправили в Ниццу, и у меня нет билета и багажа, а мою маму увезла другая половина. Ну он и дал мне обратный билет, потому что он решил, что я храбрый и смогу сам найти маму, если доеду. А я правда храбрый, да?

– Да, Гастон, конечно. Даже очень. И очень изобретательный, раз придумал такую историю.

– А потом я подошел со своим билетом к другому окошку и поменял на такой, с которым я мог ехать в нашу сторону, докуда хватало денег. Мне пришлось подождать утреннего поезда, а потом я останавливал проходящие машины, пока не добрался сюда. Мадемуазель, что нам теперь делать?

Он с полным доверием возлагал на меня всю ответственность, а я сама чувствовала себя совершенно больной и растерянной.

– Честно говоря, не знаю. Скажи мне еще вот что, Гастон, – я из последних сил молилась, чтобы мое подозрение не подтвердилось. – А ты разглядел этого мужчину? Ты знаешь, кто это?

– Но я думал, вы сами поняли, мадемуазель! Это был месье Макс.

– Гастон, – еле выговорила я, – ты точно не ошибся?

– Ну да, мадемуазель, точно. Правда, я видел его в замочную скважину, но я его узнал. И потом тетя называла его по фамилии.

– Я понимаю. – От волнения я почти не могла думать. Мне казалось, что Гастон обращается ко мне откуда-то издалека.

– Почему, мадемуазель, почему он говорил так странно с моей тетей Жозефиной?

– Не знаю, Гастон, правда, не знаю. Но зато он сейчас уже знает, что ты сбежал, и наверняка заподозрит, что ты придешь прямо сюда.

– Он, конечно, ужасно разозлился, что я все слышал.

– Да, я тоже так думаю.

– Но я ведь правильно поступил, да, мадемуазель? Я жутко перепугался и думал, что попаду в беду.

– Да, малыш, ты правильно поступил.

– 3начит, он приезжал в Сен-Виктор, чтобы найти мою тетю?

– Если бы только знать... – я тяжело вздохнула. – Нам бы с тобой было хоть чуточку легче. Думаю, приехал он все же ко мне, а остальное вышло случайно. Весь вопрос, какое отношение твоя тетя имеет к Максу. Он ничего не говорил, пока два дня назад не увидел картину, которую я писала. Вот тут-то он и уехал в Ниццу.

– Но зачем он хотел забрать меня, мадемуазель? Я же ему никто, зачем я ему понадобился?

– Да, но ты много значишь для меня, и он знал, что я очень без тебя скучаю. Я должна поговорить с твоими родителями, Гастон. Ты останешься здесь, пока я не вернусь.

9

Я тебя не оставлю.

Я как следует устроила Гастона, еще раз заверив его, что скоро вернусь. Он не хотел оставаться, но я не могла рисковать, боясь снова поставить его под удар, потому что поведение его родителей во всей этой истории по-прежнему оставалось для меня загадкой. Я поехала прямо к ним.

– Мадемуазель? – дверь мне открыла мадам Клабортин. Ее круглое лицо опухло от слез, и даже стекла очков не скрывали воспаленных глаз. Я поняла, что она знает об исчезновении Гастона.