Контрольная схватка - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поздно вечером меня и Сосновского вывели на допрос. Когда нас вели к дому, где располагался штаб этой части, я увидел обер-лейтенант Риттера, который разговаривал с Фридом. Они стояли возле бронетранспортера, и их едва освещали фары грузовика, который с заведенным мотором кого-то ждал. И немец, и диверсант выглядели так, как будто они о чем-то секретничают и не хотят, чтобы их видели за этим занятием. На нас они внимания не обратили. Наверное, они нас с Сосновским уже списали со счета.
– Видел эту парочку? – тихо спросил я Сосновского, когда мы прошли мимо бронетранспортера.
– Видел. Ты, Максим, мне только не мешай. Я попробую разыграть эту партию. Черт ее знает, но мне кажется, что может получиться. Уж больно характерный типаж у этого Вильгельма Риттера. Навидался я таких в Берлине в свое время.
Руки нам не связывали, и это было хорошим признаком. Хотя пристрелить нас могли прямо во дворе и с несвязанными руками. Однако нас с Сосновским привели в дом, потом по длинному коридору завели в какую-то комнату, как я понял, это был в прошлом музыкальный класс или просто в него снесли все музыкальные инструменты, которые нашлись в поселке. Мордатый рыжий ефрейтор и трое солдат со «шмайсерами» на груди завели нас в эту комнату и поставили лицом к стене. Унизительно для «немецких офицеров», но придется терпеть и играть свою роль до конца. И вот раздались быстрые уверенные шаги по коридору и в комнату вошел Риттер. Я почему-то сразу подумал, что это он. Обер-лейтенант велел солдатам выйти и за дверью ждать команды.
– Послушайте, обер-лейтенант Риттер! – Сосновский повернул голову и стрельнул взглядом в сторону немецкого офицера. – Речь идет о чести. Вы унижаете честь старшего офицера! Еще раз повторяю вам, что мы с майором прибыли сюда по личному приказу адмирала Канариса. И дело это касается лейтенанта Вальтера Фрида, который на самом деле является русским по имени Василий Федорчук. И он под колпаком у абвера! Черт вас возьми, Риттер, вы заставляете меня выдавать вам тайну моего ведомства!
– Почему я должен вам верить? – Риттер вскинул брови.
– Да потому, что мы с вами встречались в Берлине. Ну-ка, вспомните тридцать седьмой год, Салон на Ораниенштрассе, 64. Не вы ли были приглашены туда неким влиятельным лицом, хотя по молодости лет не имели на это права? Вы были никем, но вы присутствовали на процедуре награждения великого музыканта Карла Эмиля Пауля Линке «Серебряной медалью почета Берлина»?
– Я имел на это право, – машинально пробормотал Риттер и покраснел. – Я был лучшим выпускником музыкальной школы магистрата Берлина.
– А-а, – многозначительно протянул Сосновский. – Конечно. Где вы со своей школой, а где Линке, который был главным дирижером и композитором театра Метрополь. А вы знаете, что этой осенью Линке готовят подарок к семидесятипятилетию? Его изберут почетным гражданином Берлина. Вы хотели бы присутствовать на этом торжественном мероприятии, где соберется вся богема столицы? Или вас туда еще не ввели? Вильгельм Риттер, вы выбираете не тех друзей и покровителей. Следуйте за адмиралом Канарисом, и все двери столицы откроются перед вами. А вы решили завести дружбу с предателем, с изменником и неполноценной личностью Федорчуком, который похитил важные документы абвера и хочет их продать или русским, или англичанам. Скажите, Риттер, вы идиот, или прикидываетесь, или ведете свою игру?
– Мы ждем ответа, обер-лейтенант, – добавил я. – Скоро за нами прибудет самолет, и вам вместе с оберстом Крамером придется отвечать на неудобные вопросы. Даже если вы и будете стоять над нашими телами в месте расстрела, отвечать вам придется все равно.
– Но Фрид рассказывает мне совсем об ином положении дел… – начал было Риттер. – И он не знает гауптмана Фертига и майора Губера.
– Он и не должен нас знать. Нас бы не прислали, если бы он знал нас. Это же элементарно, Риттер. И кто этот человек, с которым вы нас посадили в один вонючий сарай? – перебил Риттера Сосновский. – Он напевал там, в сарае, тему из оперетты «Фрау Луна». Он музыкант?
– Черт, вы и об этом знаете, – проворчал себе под нос немец и, вскочив со стула, нервно заходил по комнате.
– Зачем вам музыкант, Риттер? Ну?! – грозно спросил я по-немецки.
И это сработало. Кажется, что каплю за каплей Сосновский все же зародил сомнения в душе этого офицера. Сомнения, неудовлетворенность, недовольство собой, своей карьерой. Что-то подсказывало, что у этого молодого офицера в жизни что-то пошло не так, как ему хотелось бы, может быть, не так, как планировали его родители. Он виноват или обстоятельства, теперь уже не важно, главное, что он сам стал жертвой этих обстоятельств. Для таких людей война – шанс взлететь по карьерной лестнице или обогатиться, или то и другое одновременно. Но Вильгельм Риттер был явно нечист на руку. Но про скрипки он должен был сказать сам.
– Если вам нужна помощь в соответствующих кругах, абвер вам устроит любую протекцию, Риттер, – добавил Сосновский. – О каких скрипках бормотал в бреду этот музыкант?
– Господа, – буквально взмолился немец, и стало понятно, что это обращение проиллюстрировало его душевное состояние и принятое решение, – я прошу вас. Мне не совсем удобно об этом говорить. Но эти инструменты очень дорого ценятся, это уникальная коллекция. Считаю ли я себя вправе…
– Риттер! – Сосновский подошел к обер-лейтенанту и пристально посмотрел ему в глаза. – Слушайте, Риттер, мы не всегда потакаем мелким слабостям нужных нам людей, но если это нужно для дела? Если вы хотите что-то преподнести в дар великому музыканту, чтобы занять определенное положение в обществе или наоборот… мы поможем вам, абвер вам поможет. Скажу по секрету, что лично я могу устроить вам сделку в Берлине… Какого века эти скрипки? Прошлого, позапрошлого? Кто мастер? Я знаю, что такие инструменты ценятся очень высоко. Думаю, что мог бы вам помочь совершить сделку. Черт с вами, и адмиралу знать об этой моей помощи не обязательно. Господин майор?
– Безусловно, – кивнул я и закашлялся, продолжая играть роль больного человека.
– Хорошо, – Риттер кивнул и потер в задумчивости руки. Этот несколько нервный жест выглядел сейчас
