Альберт Эйнштейн - Владимир Львов

И он с детским восторгом в заблестевших глазах осторожно погладил лоснящуюся поверхность фотографий, словно бы желая убедиться в том, что черные пятнышки звезд находятся на своем месте.

— …А что касается теории, то я повторяю вам, что не ожидал ничего другого. Мое убеждение в том, что предсказание теории окажется выполненным, было не меньшим, чем уверенность, что сегодня вторник, а не пятница… И когда поздно вечером, — это было 23 октября, и я был тогда в Лейдене, — профессор Герцшпрунг доставил мне письмо, полученное им от Эддингтона, с сообщением об открытии, я сказал ему то же, что говорю сейчас вам: я не ожидал ничего другого! И я благодарю судьбу лишь за то, что смог дожить до этого известия…

Собеседник рассказал о «невероятном, о потрясающем впечатлении», произведенном цифрами Принчипе и Собраля. Это отмечается всеми наблюдателями, как нечто, не имеющее равных в истории науки.

— Все только и говорят о теории относительности. Тысячи людей, которые никогда ранее не задумывались над вопросом о тяготении, подхвачены этой волной. Известность ваша, — продолжал собеседник, — достигла размеров неимоверных. Два американских студента заключили даже пари, дойдет или не дойдет письмо, посланное из Штатов с надписью на конверте: «Европа. Альберту Эйнштейну».

— Письмо дошло, — сказал, смеясь, Эйнштейн, — и дошло в нормальный срок. Что ж, это доказывает только, что почта работает хорошо! Я получил еще немало писем. Среди них маленькое стихотворное послание от моих швейцарских друзей-физиков. Вот оно:

«Альберту Эйнштейну

от коллоквиума физиков в Цюрихе:

Вмиг исчезли все сомненья —Луч подвержен искривлены,Звездный луч издалека!Славен наш Альберт в веках!»

Я ответил им тоже в стихах:

«Коллоквиуму физиков в Цюрихе

от Альберта Эйнштейна:

Мамаша Солнце нам тепло даритИ не выносит тех, кто дерзостно мудрит,А посему в теченье долгих летОна таила свой большой секрет.Но вот недавно доченька ЛунаПришла к ней в гости.Радости полнаМамаша Солнце приоткрыла тайну,И Эддингтон был тут же не случайно!Вот так, друзья, без робости и страха,Когда случится вам нечаянно дать маху,Утешьтесь! Если даже солнцеликийНа удочку попался Феб великийИ откупиться вынужден был жертвой,То что сказать о человеке смертном!»

— Цюрихские физики, — продолжал Эйнштейн, — бесспорно, могли оценить по достоинству результаты научных экспедиций Эддингтона и Кроммелина. Мой девятилетний сын Эдуард принадлежит, однако, к числу тех, кто не вполне понимает смысл происходящего. Он спросил меня недавно: «Папа, почему ты стал такой знаменитый? Что, собственно, ты сделал?»

— И что же вы ему ответили?

— Не могу скрыть от вас, что я был застигнут врасплох. Подумав, я ответил так: «Когда слепой жук ползет по изогнутому суку, он не замечает, что сук искривлен. Мне посчастливилось заметить то, чего не заметил жук!» Как вы понимаете сами, речь идет тут о кривизне пространства. Конечно, не совсем удобно, что в моей маленькой притче мне пришлось сравнить человечество со слепым жуком, но как иначе мог бы я ответить моему девятилетнему сыну! И кстати сказать, в вопросе о кривизне и о четырехмерности «Пространства — Времени», некоторые мои уважаемые читатели не проявляют, мягко выражаясь, должного старания отделить правду от самых диких вымыслов. Долю вины, впрочем, надо возложить на Минковского. Он сделал важный вклад в развитие математического аппарата теории. Физическое значение этого аппарата огромно. Но что касается натурфилософских воззрений моего покойного профессора, то нельзя не почувствовать в них весьма определенного привкуса. Минковский придавал четырехмерному континууму[42] самостоятельную реальность. В своей знаменитой речи — 12 сентября 1908 года — на съезде натуралистов в Кёльне он торжественно провозгласил конец отдельному существованию пространства и времени. «Отныне, — так заканчивалась эта речь, — пространство и время, как самостоятельные сущности, превращаются в тени, и только их соединение приобретает право на реальность!» Между тем — этого Минковский не мог или не хотел понять — существование континуума нисколько не означает обезличивания времени, как особой физической реальности. Рассматривая время как четвертую координату, равноценную координатам пространства, Минковский приходил к выводам, против которых протестует не только обыденный здравый смысл (это еще куда ни шло), но и живая физическая действительность. Четырехмерный континуум, понимаемый грубо геометрически, — Минковский назвал его «миром», — содержит в себе не события, развивающиеся во времени, а статично-застывшие «точки» и «линии». Будущее в таком «мире» сосуществует рядом с настоящим и прошедшим. Нельзя сказать, чтобы эта идея не пришлась по вкусу спиритам, теософам и прочим любителям сверхчувственного, которых развелось сейчас видимо-невидимо, как комаров на болоте!

Эйнштейн сказал, что рост мистицизма характерен вообще для эпох социального упадка и распада тканей общества. Военное поражение Германии, голод и разочарование, царящие в этой стране, служат питательной средой для микробов декаданса и всяческой патологии в культуре и искусстве… К сожалению, его, эйнштейновская, теория не избежала общей участи. Ее подхватили необразованные газетные «комментаторы», а порой и просто шарлатаны, толкующие вкривь и вкось отдельные положения теории. Пессимисты и плакальщики по «гибнущему человечеству» уверяют, что «все относительно» и все суета сует, ссылаясь при этом на «теорию профессора Эйнштейна».

— Спириты, сделавшие своей профессией сношения с потусторонним миром и «четвертое измерение», берут в свидетели опять-таки меня и мою теорию… Если бы я собирал все статьи и брошюры, а также приглашения на конгрессы й доклады по спиритизму, «метапсихологии» и прочей чертовщине, которые я получаю ежедневно, то образовалась бы куча, для которой не хватило бы нескольких мусорных ям!

— Появились даже романы, пьесы и поэмы на тему о вашей теории, — заметил собеседник.

— Увы, даже такой серьезный и образованный писатель, как Герберт Уэллс (которого я ценю), не проявил достаточного знания дела в обращении с научным материалом теории относительности. Я прочитал его последний роман…

— Вы имеете в виду «Люди-боги»?

— Да. Одна из глав этого романа называется «Тень Эйнштейна» или что-то в этом роде. Роман сам по себе превосходен и подлинно поэтически рисует жизнь людей в обществе, устроенном лучше, чем наше. Сатирическое изображение некоторых ископаемых деятелей нашей современности — там выведен, между прочим, мистер Черчилль — также сделано кистью мастера. Но что касается научной основы сюжета, то приходится только развести руками… Сюжет держится на том, что «существует» — «согласно Эйнштейну», заметьте! — четвертое измерение пространства, в котором «располагаются параллельно друг другу трехмерные миры, подобно листкам книги»… Расстояние между соседними вселенными пустяковое — какой-нибудь метр или фут, — но этот метр пролегает «по четвертому перпендикуляру». Остается только сделать шаг по этому перпендикуляру, чтобы попасть в другой мир! Это и совершают персонажи «Людей-богов». Нечего говорить, что в отношении научной осведомленности по поводу истинного смысла «четвертой координаты» знаменитый писатель ушел немногим дальше моего девятилетнего сына Эдуарда!