Сестра моя Боль - Наталия Ломовская

Не дожидаясь новых неприятностей, Папюс отправился в Россию, дабы способствовать там распространению мартинизма. Он преуспел: посвятил в братство военного атташе в Париже Валериана Валериановича Муравьева-Амурского и актрису Мусину-Пушкину. Атташе представил чародея императору.

Насколько Александра Федоровна была очарована магистром Филиппом, настолько Николай очаровался Папюсом. В императорской семье наметился раскол. Царю претили постоянные разговоры о болезнях, и в Папюсе он нашел тонкого, понимающего собеседника. Двое друзей проводили много времени в уединенных беседах – Папюс убеждал Николая вступить в мартинистскую ложу, мол, это окажет мощное защитное воздействие на царствующий дом и дела государства. Николай согласился принять посвящение, за ним последовали вдовствующая императрица Мария Федоровна, великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, а также многие представители высшей аристократии, так что во дворце повернуться нельзя было, чтобы не наткнуться на мартиниста. Они основали собственную ложу «Роза и крест», проводили бесконечные собрания, приветствовали друг друга особыми жестами и совершенно забыли о своих прямых обязанностях.

Но к императрице Папюс оказался не вхож – там место прочно занял магистр Филипп. Из уст в уста передавались слухи – бесподобный, неподражаемый месье Филипп вылечил одну из великих княжон от оспы, а саму Александру Федоровну избавил от почечных камней. Дворцовому библиотекарю г-ну Леману коновалы-доктора собирались ампутировать ногу, а месье Филипп навестил беднягу накануне операции, посидел рядом, посмотрел на него и сказал: «Не грусти, мой друг, операции не будет». На следующий день лечащий врач с изумлением обнаружил, что гангрена пошла на спад.

Папюс лишь недоверчиво пожимал плечами. Он завидовал славе Филиппа.

Однажды императрица все же заговорила с ним.

– Не согласитесь ли вы, господин мартинист, вместе с магистром Филиппом пройти небольшое испытание? Это было бы хорошим уроком тем маловерам, что сомневаются в вашей силе, – любезно улыбаясь, сказала Александра Федоровна.

Императрица, когда хотела, могла быть очень милой. Папюс согласился, о чем впоследствии горячо пожалел. Небольшое испытание оказалось настоящим экзаменом. Комиссия ведущих петербургских врачей – в их число, например, вошел известный доктор Бехтерев и молодой психиатр Василий Семенец – вместе с магами отправилась в военный госпиталь.

На узких казенных койках лежали больные. Маги подходили по очереди к каждому – магистр Филипп, своей крадущейся кошачьей походкой, и Папюс, косолапя и переваливаясь с боку на бок, как ученый медведь. С коек на них смотрели страдающие глаза. Раненые не очень хорошо понимали, к чему сюда привели этих разряженных господ, что за разговоры ведутся на французском и какой еще мукой это может кончиться. Маги оглашали свои диагнозы. Доктора сверялись с историями болезни. Магистр Филипп не ошибся ни разу и в дополнение сказал, что из осмотренных им двадцати больных шестнадцать человек выздоровеют, а беспременно четверо умрут. Его предсказание в точности сбылось. Папюс же ошибся в десяти случаях из двенадцати. А ведь знал же он, что медицина ему не дается! Огорченный, чувствуя себя опозоренным, Папюс уехал из России. Семенец сочувствовал ему. У парня были отличные задатки, но он слишком уж гнался за славой. Добра не будет от этого…

И все же Папюсу суждено было еще раз вернуться в Россию. И в этот раз все было иначе. Все изменилось. И не в лучшую сторону. Обозленные, голодные, галдящие толпы на улицах… Серое, низкое небо… выстрелы по ночам… В Царском Селе, напротив, было гнетуще тихо. Не играли на роялях княжны, императрица хворала, император ходил по дворцу, словно тень отца Гамлета, и желания у него были соответствующие – так, просил он, чтобы чародей вызвал дух Александра III. Убедившись в неспособности управлять Россией самостоятельно, государь ждал от предка совета, поддержки, хотя бы сочувствия.

…В удаленных покоях Царскосельского дворца собрались пятеро: Николай с Александрин, адъютант императора Мандрыка, Василий Семенец и Папюс. В напряженной тишине Папюс чертил на полу магические знаки и произносил заклинания. Вдруг он закатил глаза и рухнул на пол. Потом произнес мертвенным, отстраненным голосом, обращаясь к императору: «Ты должен во что бы то ни стало подавить начинающуюся революцию. Бодрись, сын мой. Не прекращай борьбы».

Государь был потрясен, Александра Федоровна рыдала в платочек, Мандрыка побледнел, и только Семенец был спокоен. Он не чувствовал в комнате никакого потустороннего присутствия. Император Александр III не явился на зов чародея. Возможно, он был слишком далеко или его не интересовали дела Российской империи.

И все же Семенец видел – Папюс напуган. И не только тем, что обманул императорскую чету. В его страхе был ядовитый привкус. Что-то все же явилось на зов. Кого-то он видел…

Когда Василий Семенец постучался в комнату заезжего мага, было уже за полночь. Но Папюс не спал. Он сидел на краю постели в одной рубашке и рассматривал свои жилистые ноги. Папюс был косолап, и Семенец вдруг ощутил к нему острую жалость.

– Я ждал вас, – сказал он дрогнувшим голосом.

Семенец понял – Папюс почувствовал. Он знал. Но он не сможет помочь. Или сможет, но не вполне.

– Я видел этого монстра. Как страшно, друг мой… После стольких лет, стольких мистических опытов увидеть такое… Я обуздывал демонов, но она сильнее многих демонов. И ведь она еще дитя, еще только набирает силу. Несчастная страна… Она была так близко. Она отравила меня своим дыханием. Я заглянул в ее глаза и увидел в них свою смерть, я увидел огни святого Эльма, я увидел всадников Апокалипсиса… Бедный друг мой, я постараюсь что-нибудь сделать для вас, пусть это даже будет стоить мне жизни. Но последняя битва будет только вашей.

Семенец кивнул. Четыре дня, запершись в покоях, отведенных Папюсу, они вычерчивали каббалистические таблицы. Лакеи оставляли под дверью подносы с едой. Наутро пятого дня тучи разошлись, и вышло солнце. Сестру Боли удалось сдержать силой Папюса – но только до физической его смерти.

– Впрочем, я жду ее не раньше чем через десять лет, – объявил чародей.

Папюс получил вознаграждение и подарок – украшенную драгоценными каменьями золотую братину.

– Возьмите это для ваших бедных пациентов, – сказал Папюс своему новому приятелю. – Ничего не хочу увозить из России. Ничего не хочу оставлять себе на память о том, что увидел. Даже на границе переменю все платье и обувь.

Увы, эти меры не помогли доктору. Вскоре занемог его единственный сын. Мальчишка всего-то занозил палец, но рана загноилась, и не помогали ни магия, ни официальная медицина.