Семь мелодий уходящей эпохи - Игорь Анатольевич Чечётин

С утра она на вождении, а вечером после работы до глубокой ночи сидит в Интернете на авто-форуме и читает, читает, читает. Много нужного и неожиданного, что обязательно как ей кажется, пригодится в дальнейшей жизни на колесах. А еще очень много такого: «Женщина за рулем – как обезьяна с гранатой», «Женщина за рулем – звезда: ее все видят, а она нет».

– Ты запомни, встречаются иногда женщины, которые неплохо ездят, но при этом все женщины не умеют делать две вещи – ездить задом и парковать машину.

Так инструктор Леха пытался ее успокоить, после трех неудачных попыток запарковаться задом.

– А вы, юноша, шовинист! – сказала моя жена с нескрываемой досадой.

Наверное, со злости она очень чисто вписалась между двумя проволочными стойками, но инструктор Леха уже этого не видел: он выяснял у своих приятелей значение слова шовинист.

На следующий день он ждал ее на выезде с площадки на правом сидении. Когда она молча выруливала на Лодочную улицу, Леха откинул сломанную спинку сидения и принялся шуровать за водительским креслом. Спустя целую вечность он извлек откуда-то замызганную газетенку с кроссвордом и погрузился в его разгадывание. Процесс явно не ладился. Краем глаза ученица видела его сосредоточенное лицо.

– Ансамбль из трех музыкантов.

Вцепившись в руль, вся взмокшая, с невероятным напряжением жена подъезжала к улице Свободы.

– Трио.

– Верно. Направо. Втыкай вторую.

Инструктор Леха снова погрузился в кроссворд.

– Небольшая лодка. Четыре буквы.

– Ялик.

Он странно посмотрел на нее.

– Подходит. Газку подбавь, смелее. Передвижной цирк?

– Шапито.

«Мамочка родная, я еду практически сама в машине по городу и уже даже разговариваю за рулем», – осознала моя половина.

– Морская кокарда, – не унимался он.

– Краб.

Если боковое зрение ее не подводило, на Лехином лице появилась довольная ухмылка.

– А вот и нет. Если шапито, то получается «крыб».

– Как это? – не поняла жена.

– Ну как, если «шыпито», то вторая «ы», тогда получается «крыб».

– Шапито пишется через «а», – еле слышно сказала она.

Она абсолютно обессилела от нечеловеческого напряжения. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой и брошенной на произвол судьбы.

– Роман Золя. Кто такая Золя? – ударение Леха искренне делал на букву о.

– Букв сколько?

– Много.

– Тогда «Жерминаль».

В машине стало тихо – инструктор Леха старательно вбивал буквы в клетки. Мамочка родная – я не просто еду, я не просто разговариваю, я решаю кроссворд – жена радостно удивлялась обретенным способностям

– Есс! Есс! Есс! А вы кто? – вырвалось у него – Леха неожиданно перешел на «вы».

Она не успела ответить – машина медленно подъезжала к светофору. Красный сигнал сменился на короткий желтый, а когда загорелся зеленый, сзади немедленно раздался пронзительный гудок. В следующее мгновение машина жены заглохла.

– Козлина, – взорвался инструктор.

Рванув «убитую» правую дверь, он кинулся к стоящей за ними машине. Моя жена не оборачиваясь слушала, как он кричал, что за рулем хоть и женщина, но человек, которому гудящий в подметки не годится. Фраза «дави себе на глаз, шовинист» понравилась ей особо.

Когда Леха приладил свою дверь и они вернулись к автошколе, жена была ни жива, ни мертва от напряжения. Инструктор Леха не спешил выходить из машины – кроссворд, похоже, еще не был решен, несмотря на то, что с помощью моей жены они успешно справилась еще с десятком слов.

– Крытое строение для автомобиля, – произнес он. И быстро, не глядя на сильно умную ученицу, с триумфом, вызовом и знанием дела вывел: «ГАРАШ».

А моя жена не ошиблась. Ровно через три месяца я тоже записался на курсы вождения. Впрочем, это уже другая история.

Сон в летнюю ночь

С начала этого лета я стал плохо отражаться в зеркале. Жена сказала, что надо немедленно идти к психологу. Знакомого психолога у меня нет, поэтому, выйдя из дома, я направился к кожнику.

Кожник, постояв со мной у зеркала, сказал «гм» и посоветовал лечить болячку на левом локте. Одну мазь я должен купить в аптеке, а другую достать у ветеринаров, смешать обе и густо намазывать перед сном.

В аптеке на меня посмотрели с болью, объяснив, что ветеринарская мазь воняет так сильно и так гадко, что я сначала растеряю всех своих друзей, а потом и вовсе буду отторгнут социумом. И хотя друзей у меня нет, а социум я сам давно держу на расстоянии, лечить локоть я раздумал.

– Что сказал доктор? – жена начала пытать меня уже в коридоре.

– Это оттого, что я во время работы вожу локтем по столешнице. Производственная травма, – нашел я нужное определение.

– Сделаем так, – сказала решительно жена. – Ты не будешь сидеть за компьютером, а станешь бубнить тексты в диктофон, как Н.Островский или Гришковец, это можно делать даже лежа. Я же прямо сейчас брошу работу и буду все записывать.

Набубнивать тексты мне понравилось. Я уже замахнулся на большие полотна «Записки художника широкого свойства» и «Из прожитаго».

Теперь мы с женой работаем с утра до позднего вечера. Посуду раз в три дня приходит мыть соседка, телефон отключен за неуплату, в квартиру вернулись тараканы.

Это лето мы с большой долей вероятности проведем в России, потому что жена теперь тоже плохо отражается в зеркале, а сфотографироваться на новые загранпаспорта мы в таком состоянии не можем. Впрочем, это ерунда и пустяки, главное, чтобы литературный поток не прерывался.

Зубная фея

Приезд внучки – это примерно как вакуумный взрыв на отдельно взятой территории. В единое мгновение наработанный уклад монотонного предпенсионного дожития вытесняется из квартиры без остатка, немедленно уступая место бытию иного свойства, в котором бесполезно искать структуру, ритм, последовательность событий и вероятность их развития. На ближайшие десять дней в квартире воцаряется табор, ярмарка, балаган и пикник, а еще – бесконечные волны сладкой и последней в жизни любви, что обретают дед да баба в утешение перед неизбежностью дороги дальней.

Две елки, цирк, детский музыкальный театр, Дед Мороз с девицей по вызову, а еще утренник в чужом детском саду, визит к прабабушке, походы в гости к детям приятелей нашей дочери, прием общих родственников и друзей с обязательным ежегодным отчетом–допросом на тему «За морем житье не худо?» и еще много магазинов и торговых центров на тему игрушек и одежды для внучки и дочери. В остальное время – прятки, догонялки, рисование, вырезание, прыганье по дивану, висение на люстре, настольные игры, карты, фокусы, розыгрыши, дурилки.

В этом году список мероприятий пополнился публичным исходом молочных зубов. Один резец пришлось удалять у моего знакомого врача, а выпадение второго зуба растянулось на несколько вечеров. Внучка домурыжила этот зуб сама, огласив окрестности долгим высокочастотным воплем, от которого строгие фужеры в шкафу покрылись холодным предсмертным потом. «Все замечательно, – сказала наша взрослая дочь, – вот только что делать с Зубной