Орден Желтого Дятла - Монтейру Лобату

В отношении коллекций она тоже ненормальная. У нее коллекции всего: она сушит бабочек, сушит жучков, сушит цветы. Чего она только не сушит! У нее есть сушеная летучая мышь — чучело. И как она успевает наводить порядок в своем хозяйстве и собирать все эти коллекции, когда она целый день шныряет по дому и по саду? Просто ума не приложу! Есть у нее и коллекция марок. Только она их собирает тоже по-своему, не как все люди. А именно: вырезает из них головки и другие рисуночки и наклеивает в альбом…

Эмилия — существо непонятное. Она иногда совершает безумные поступки, а иногда проявляет такой ум, что все просто поражаются. Говорит такие глупости, что уши вянут, а вдруг возьмет, да и скажет что-нибудь такое, что даже донну Бенту заставит призадуматься. Воображение-то у нее и правда богатое: начнет мечтать и строить планы — так хочешь не хочешь, а заслушаешься. И до чего ж хитра, негодяйка! Иной раз кажется, что она всех насквозь видит и может угадать сегодня, что случится завтра; быстро соображает, отрицать не могу: что касается сообразительности, так такой второй, как Эмилия, в целом мире не найдете…

И каких она только не придумывает шалостей! Как-то раз, после ее очередной выходки, я спросил ее:

— Эмилия, но, в конце концов, что вы за существо?

Она вздернула этот свой нахальный вышитый нос и сказала:

— Существо независимое!

Я задумался. Действительно, Эмилия — самое независимое на свете существо. Даже имена всем дает другие — которые, по ее мнению, подходят. Носорога называет Киндим, меня — Маис… Ну что вы на это скажете!

Упряма она невозможно: если что задумает, так пристанет к вам как клещ — не отдерете. Так что вы уж на все соглашаетесь, только бы отстала. Но, если сказать по совести, сколько бы ее все ни ругали — и дурой, и упрямой ослицей, и как-нибудь еще, — а в трудный момент все-таки прибегаем к ней: «Эмилия, ну что же ты, придумай что-нибудь! Где ж твои идеи?» А идей у Эмилии больше, чем блох у бродячего пса. Зато уж как она гордится своими идеями, как нос задирает! Даже бывает недовольна, если что-нибудь хорошее придумает кто-то другой.

— Моя сила не в руках, а в голове, — говорит. Это-то верно: стоит Эмилии ударить себя по голове, как из этой головы начинают вылетать мысли, как осы из гнезда. А то, бывает, подопрет голову руками, словно выжимает идею, посидит так немного и вдруг сверкнет глазами — значит, идея выжалась. Но, думаете, она всегда даст вам совет? Ничего подобного: только в случае большой опасности или когда происходит нечто особо важное; мелочи жизни ее, видите ли, не занимают. Зато надо сознаться, что из всякого трудного положения она всегда находит выход: сколько раз она нас всех спасала от больших бед. Вот-вот, кажется «конец света», как говорит тетушка Настасия, и вдруг Эмилия выкинет какую-нибудь из своих штучек, и смотришь — все уладилось. Она ведь ничего не боится, ни перед чем не останавливается и никогда не вешает свой наглый нос.

Мысли у нее — как молнии, а глаза — как подзорные трубы: если б на луне была блоха, она бы и ее увидела — ей же всюду сунуться надо! И вот что возмутительно: несмотря на все ее чудовищные недостатки, ее почему-то все вокруг обожают и без нее не обходится ни одно дело. Да и не может обойтись, потому что от Эмилии вы никуда не скроетесь — она все равно вас нагонит, как ветер. Один раз…"

В этом месте записок вошла Эмилия.

— Ну, как дела, граф? Еще главу написали?

— Написал, — отвечал граф, несколько смутившись. — Еще главу, да…

— О чем?

Граф не знал, как вывернуться:

— Я написал про… про то, как вы…

— Ах, граф, граф! — перебила Эмилия. — Вы умеете врать не лучше меня… У вас такой вид, как у кошки, которая знает, чье мясо съела. Давайте-ка сюда мои записки!

Бедный граф покраснел до корней соломинок. Невозможно обмануть этого чертенка! Он молчал. Эмилия схватила листки и пробежала глазами последнюю главу. Задумалась… Но граф напрасно дрожал и ждал страшной сцены: никакой сцены не последовало. Эмилия только сказала:

— Вы меня предали, сеньор. Написали здесь кучу всяких гадостей, видно, хотели опорочить меня перед читателями. Но, если подумать, то все правда. Врать не люблю, так что пусть останется.

Она снова перечла последнюю главу:

— Да, у меня есть все эти черты и еще многие другие. Ничего вычеркивать не нужно; напротив, можно прибавить…

И вдруг Эмилию осенило:

— Знаете что, граф? Вы можете идти. Я сама закончу мои записки.

Она не особенно вежливо вытолкнула графа из чуланчика, взяла в руки перо и задумалась…

Глава 5. Донна Бента находит записки Эмилии. Педриньо и Носишка — в чулане.

Но тут в дверь постучали. Это была донна Бента.

— Меня удивило, что сегодня тихо, и я пришла посмотреть, в чем дело, — сказала добрая старушка.

— Все в порядке, донна Бента. Просто я пишу записки. Граф начал, а я продолжаю.

— И что же ты пишешь?

— Я пишу, что было. Я пишу правду и иногда выдумываю разные фантазии.

— Если выдумываешь фантазии, так это фантастическая повесть, а не записки.

— Это фантастические записки. Хотите почитать?

— Сейчас нет. Я должна помочь тетушке Настасии выбрать курицу к обеду. Когда закончу это дело, тогда обязательно почитаю. Мне правда интересно, что у тебя в голове…

— Вошек нет… — сказала Эмилия.

Донна Бента рассмеялась и вышла, а Эмилия подняла глаза к потолку и опять задумалась: «Ну вот, старушки всегда во все вмешиваются. Теперь не помню, что хотела писать… Ага, помню… Собиралась всех описать…» Эмилия опять взялась за перо.

— А-а, сеньора Эмилия! — раздались два голоса у нее за спиной. — Пишите записочки, вот как!

Это были Носишка и Педриньо, которым донна Бента («И когда успела?.. Уж эти старушки…» — подумала Эмилия) уже все рассказала.

— Я хочу почитать кусочек, — сказала Носишка.

Эмилия заслонила записки рукой:

— Нельзя. Еще не принято к печати.

— Да чего ты капризничаешь? Боишься, что я их съем? — И Носишка вырвала у Эмилии листки и стала читать.

Прочла пару страниц. Ей понравилось.

— Забавно, правда, Педриньо. Взгляни-ка.

Педриньо и Носишка прочли еще кусочек, и в результате им самим ужасно захотелось писать записки.

— Я начну мои сейчас же! — сказала Носишка, бросив листки на пол и галопом выбегая из комнаты.

— И я тоже! — воскликнул Педриньо и выбежал тоже галопом.

— Завидки берут, — пробормотала Эмилия. — Что я ни начну, они сразу же хотят делать то же самое…

Она собрала с полу листки. Зевнула. Взглянула на свои пальцы.

— До чего устаешь писать! Как было удобно, когда граф… — И она, вздохнув, начала следующую главу, последнюю.

Глава 6. Последняя глава записок Эмилии. Её мысли о жителях Домика Жёлтого Дятла.

«Я сосчитала написанные листки и вижу, что их уже много. Пора кончать. Эта тетрадь будет «Часть первая» моих записок. Вторую я напишу, когда буду старушка.

Раньше, чем капнуть последнюю точку, я хочу сообщить вам одну вещь: то, что писали насчет моего сердца, неправда. Все говорят, что у меня нет сердца. Вранье. Есть, и доброе. Но только сердце у меня не из ваты и всякими там пустяками его не растрогаешь. А когда оно видит несправедливость, то болит. Так уж болит, что я поняла: несправедливость — самое большое зло в мире.

Когда вижу, как некоторые матери бьют ребятишек, мое сердце болит. Когда вижу, как сажают в тюрьму тех, кто ни в чем не виноват, мое сердце болит. Когда я слушала книжку про Дон-Кихота, которую нам читала донна Бента, мое сердце болело. Ведь Дон-Кихот потерял рассудок потому только, что слишком уж был добрый: он хотел делать добро людям, наказывать плохих и защищать хороших. А в результате что? Его, бедного, всюду угощали палками, палками и опять-таки палками. Никто, наверно, не получил больше палок, чем этот странствующий испанский рыцарь…

Хороших всегда обижают. Многие не понимают их. Сколько людей погибло в тюрьме только потому, что они хотели, чтоб все жили лучше, только потому!

Я была счастливая, пока не умела читать. А как научилась и стала читать газеты, то мне сразу стало грустно. Я увидела, сколько на свете горя, сколько людей в бедности живет, скольких преследуют и обижают ни за что ни про что. А войны?! Когда донна Бента нам объясняла историю разных стран, так Носишка даже плакала — не хотела слушать про войны. И донна Бента сказала, что война — это хуже чумы. Я думала, что ничего нет хуже чумы, а вот, оказывается, есть. Врываются в чужие страны, все разрушают, жгут, воруют — какое преступление! И почему эти короли, императоры, диктаторы и другие подобные личности обязательно должны на кого-то нападать? Когда донна Бента объясняла историю, я очень всем мешала, так что меня даже отправили на кухню, но самое главное я запомнила, вы не думайте. А Педриньо, так тот даже записывал, особенно когда какого-нибудь короля сбрасывали с трона вверх тормашками. Интересные были уроки.