Вся правда о российских евреях - Андрей Буровский

Правительство весьма логично считало, что еврей­ские общины занижают число своих членов — и чтобы поменьше платить податей, и чтобы меньше давать рекрутов. Поэтому была принята еще одна мера, уже совсем фантастическая: по еврейским местечкам стали ездить специальные военные команды. Единственной их целью была ловля, похищение еврейских детишек. Как так «ловля»?! А вот так: поймали мальчика лет 12-10-8... И в мешок. Завязали мешок и повезли, куда начальство велело. Обезумевшие родители могут метаться, искать; узнав, куда делся их ребенок, могут пытаться шуметь... Их дело, да и шума никто не услышит — это вам не Франция со свободной, неподцензурной прессой. А украденных детей свозили в военные части и отправляли подальше за пределы черты оседлости. В коренную Россию — там их уж точно никак нельзя было бы отыскать.

Рекрут служил 25 лет... В 1830 и даже в 1835 годах продолжали служить те, кто участвовал в войне 1812 года, в заграничных походах 1813-1815 годов, кто своими глазами видел Наполеона под Ватерлоо, шел со штыком наперевес к «дому с красной крышей» под Лейпцигом. Пусть наши квасные «патриоты» устраивают истерику, их дело — но получается, что и эти достойнейшие люди уча­ствовали в жуткой системе похищения еврейских детей.

И эта страница истории русской армии и русского народа так же реальна, так же «имела место быть», как отказ солдат пить водку накануне Бородина: «не тот день». Как и массовый героизм на батарее Раевского. Как и Баг­ратион, поднявшийся в седле, за секунду до проклятого ядра: «В атаку! Чудо-богатыри, в атаку!» Как и все, о чем повествует «галерея 1812 года» в Эрмитаже и что вызывает у русского человека законное и справедливое чувство гордости, причастности к великим делам предков.

В истории всякого народа есть не только светлые страницы.

А еврейских детей, как сданных общинами, так и краде­ных, стали призывать в кантонисты. Кантонистами вооб­ще-то называли малолетних сыновей солдат. С рождения числились они за военным ведомством и учились в особых школах кантонистов, где их учили грамоте и готовили к военной службе. Стандартный возраст рекрута был 20 лет. Еврейские дети призывались в 12 лет, фактически попадались и 8-9-летние дети. Дети направлялись в спе­циальные батальоны кантонистов, где они находились до 18 лет, потом попадали в школы кантонистов, и с 20 лет начиналась служба.

Весь срок до действительной службы (в 20 лет) не засчитывался, а служил солдат, как вы помните, 25 лет. Из чего вытекает, что брали кантонистов навсегда. Пра­вительство объясняло такой сверхранний призыв тем, что еврейские дети хилые и тщедушные, их нужно готовить к службе.

Фактически были еще две цели, которые правитель­ство, собственно, и не скрывало, хотя и не оглашало вслух: уменьшить число евреев; христианизировать кантонистов и создать из них «пятую колонну» для того, чтобы они стали проводниками христианства среди евреев.

Как осуществлялась эта политика на практике, отлично описывал Герцен: «Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми-девятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают — не знаю. Сначала велели их гнать в Пермь, да вышла перемена. Гоним в Казань. Я их принял верст за сто; офицер, что сдавал, говорил: «Беда, да и только, треть осталась на дороге» и офицер показал пальцем в землю. Половина не дойдет до назначения — добавил он.

—  Повальные болезни, что ли? — спросил я, потря­сенный до внутренностей.

—  Нет, не то чтоб повальные, а так мрут, как мухи: жиденок знаете, эдакой чахлый, тщедушный, словно кошка ободранная, не привык часов десять месить грязь да есть сухари,— опять чужие люди, ни отца, ни матери, ни баловства; ну, покашляет, покашляет, да в Могилев (то есть: «в могилу»).

«Привели малюток и построили в правильный фронт; это было одно из самых ужасных зрелищ которые я видал, бедные, бедные дети! Мальчики двенадцати, тринадцати лет еще кой-как держались, но малютки восьми, десяти лет... Ни одна черная кисть не вызовет такого ужаса на холст.

Бледные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких, толстых солдатских шинелях с стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо ровнявших их; белые губы, синие круги под глазами показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без уходу, без ласки, обдувае­мые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого океана, шли в могилу»17.

К сожалению, в России до сих пор чересчур многих вол­нуют не какие-то жидовские факты и не обстоятельства реальной истории. А больше всего волнует их, на «чьей стороне» находится и автор книги, и автор приведенной им цитаты. Раз Герцен — плохой человек, шел против царя и стал предшественником народовольцев — то, конечно же, его никак нельзя цитировать.

Специально для этих господ я сообщаю: при написа­нии этой книги я не находился ни на чьей стороне. Ни на чьей. И меня не интересует ни личность, ни репутация господина Герцена. Меня интересует одно — верность сообщаемых им сведений. А подтверждений верности того, что говорит Александр Иванович, очень уж много, включая и военные архивы.

Впрочем, вот свидетельство и еще одного классика русской словесности — Владимира Алексеевича Гиля­ровского. Нам особенно интересно оно потому, что здесь показано, что происходило с кантонистами дальше,— с теми, кто все-таки дойдет до «назначения».

В его повествовании о путешествиях по Руси «Мои скитания» есть такой эпизод: по приговору полкового суда секут солдата, не в первый раз убежавшего в самовольную отлучку. А после наказания солдатам рассказывает о своем собственном опыте «взводный офицер из кантонистов, дослужившийся годам к пятидесяти до поручика, Иван Иванович Ярилов». Так сказать, в назидание:

«Ярилов подошел и стал про старину рассказывать:

— Что теперь! Вот тогда бы вы посмотрели, что было. У нас в учебном полку по тысяче палок высыпали — Привяжут к прикладам, да на ружьях и волокут полу­мертвого сквозь строй, а все бей! Бывало тихо ударишь, пожалеешь человека, а сзади капральный чирк мелом по спине — значит, самого вздуют. Взять хоть наше дело, кантонистское, закон был такой: девять забей насмерть, десятого живым представь. Ну и представляли, выкуют. Ах, как меня пороли!

И действительно, Иван Ианович бы выкован. Стройный, подтянутый, с нафабренными черными усами и наголо остриженной седой головой, он держался прямо, как деревянный солдатик, и был всегда одинаково неутомим, несмотря на свои полсотни лет.

— А что это — Орлов? Пятьдесят мазков!

— Мазки! Кровищи-то на полу, хоть ложкой хлебай,— донеслось из толпы солдат.

—  Эдак-то нас маленькими драли... Да вы, господа юнкера, думаете, что я Иван Иванович Ярилов? Да?

— Так точно.

— Так, да не точно. Я, братцы, и сам не знаю, кто я та­кой есть. Не знаю ни роду, ни племени... Меня в мешке из Волынской губернии принесли в учебный полк.

— Как в мешке?

— Да так, в мешке. Ездили воинские команды по де­ревням с фургонами и ловили по задворкам еврейских детишек, благо их много. Схватят в мешок и в фургон. Многие помирали дорогой, а которые не помрут, привезут в казарму, окрестят, и вся недолга. Вот и кантонист.

— А родители-то узнавали деток?

— Родители?.. Хм... Никаких родителей. Недаром же мы песни пели: «Наши сестры — сабли востры»... И матки и батьки — все при нас в казарме... Так-то-с...»18.

Известно, что на уцелевших... на «дошедших до назна­чения» еврейских детишек оказывалось сильное давле­ние, чтобы они переходили в православие. Действовали и более изощренно: порой целое отделение кантонистов загоняли в реку — как бы для купания. И пока мальчики плескались в «купели», священник производил непонят­ные для них обряды, исправно кадил на берегу. А потом детям вешали на шею крест и сообщали, что теперь они христиане.

Широко распространена история, согласно которой «в ряде случаев дети-кантонисты предпочитали покончить с собой во имя веры и топились в реке, куда их приводили для обряда крещения»19.

Солженицын полагает, что «рассказы о жестоко насиль­ственных обращениях в православие, с угрозами смерти кантонисту и даже с массовым потоплением в реке отка­завшихся креститься — рассказы, получившие хождение в публичности последующих десятилетий — принадлежат к числу выдумок».

По словам Александра Исаевича, со ссылкой на «Еврей­скую энциклопедию», история о потоплении нескольких сотен кантонистов родилась из сообщения некой немецкой газеты, «что когда однажды 800 кантонистов были погнаны в воду для крещения, двое из них утопились»20.

Допускает он и то, что «был расчет и самим крес­тившимся позже, в оправдание пред соплеменниками, преувеличить степень испытанного ими насилия при обращении в христианство»21.