Дневник матери - Нефедова Нина Васильевна

Не удивительно, что мальчишка кричал в тупом упрямстве, сколько бы его ни порол отец: «Вот и буду! Всё равно буду! На зло тебе буду!»

А. С. Макаренко говорил, что ударить мальчугана двенадцати-тринадцати лет – это значит признать своё полное бессилие перед ним и, может быть, навсегда разорвать с ним хорошие отношения.

Полно глубокого смысла его высказывание по поводу наказания детей:

«Если вы бьёте вашего ребёнка, для него это во всяком случае трагедия, или трагедия боли и обиды или трагедия привычного безразличия и жестокого детского терпения. Но трагедия эта – для ребёнка. А вы сами – взрослый, сильный человек, личность и гражданин, существа с мозгами и мускулами, вы, наносящий удары по нежному, слабому растущему телу ребёнка, что вы такое? Прежде всего вы невыносимо комичны, и, если бы не жаль было вашего ребёнка, можно до слёз хохотать, наблюдая ваше педагогическое варварство. В самом лучшем случае, в самом лучшем, вы похожи на обезьяну, воспитывающую своих детёнышей…»[12].

Прекрасные слова, их следовало бы знать каждому родителю!

ДЕЛА ШКОЛЬНЫЕ

Сегодня у меня сразу два родительских собрания: в женской школе у Оли и в мужской у Вали. Хорошо ещё, что Юрина классная руководительница перенесла своё собрание на другой день, а то я бы не знала, в какую школу мне кинуться.

Вообще, когда имеешь пятерых детей, родительские собрания – проблема. Проводятся они раз шесть в году: два собрания общешкольных в начале и в конце учебного года и четыре классных по итогам каждой четверти. Вот и получается, что за год я должна посетить тридцать родительских собраний, а за десять лет учёбы каждого из своих детей – не менее трёхсот!

Если же учесть ещё и те лекции на темы воспитания, которые организуются школой для родителей, то я при всём своём желании не смогла бы справиться с такой нагрузкой. Поэтому, когда передо мною встаёт вопрос, в какую школу пойти, я иду в ту, где наметился какой-то прорыв.

Вот и сегодня я решаю пойти к Вале, потому что вчера он принёс «двойку» по геометрии. Оля огорчена тем, что я иду не к ней в школу:

– Все только к мальчишкам ходишь! А у меня так нынче ни разу не была. Завтра Александра Григорьевна опять спросит: «Почему родители не были?»

Это верно. И мне жаль Олю. Самой мне куда приятнее было бы пойти в её школу. Разве плохо в присутствии двадцати пяти – тридцати человек родителей выслушивать похвалы своей дочери? Но ничего не поделаешь, идти-то придётся всё-таки к Вале.

Иван Николаевич попробовал копнуться в его знаниях по геометрии и за голову схватился: полнейшая путаница в элементарных понятиях.

Как всегда в таких случаях, Иван Николаевич разразился обычной своей тирадой: «Нет, я вижу, из нашего молодца не выйдет проку!» Но я, серьёзно встревоженная, на сей раз оставила её без внимания.

Юра же, когда я заговорила с ним о Вале, сказал:

– Да не волнуйся ты, мама, из-за этой «двойки»! Справится Валька с ней! Помнишь, сколько «двоек» было у меня в седьмом классе? Справился же я!

Я не сомневаюсь, что Валя справится с «двойкой», как нимало не сомневаюсь и в том, что поставлена она была ему по заслугам. И решаю прежде всего повидаться с учительницей.

Мы сталкиваемся с ней в дверях школы. Это молодая девушка, год назад окончившая пединститут. Она спешит домой, у неё куплены билеты в театр, но всё же мы присаживаемся на скамейку перед школой и несколько минут говорим о Вале.

– Да, геометрия ему не даётся. Кто знает почему? Может быть, на первых уроках он чего-нибудь не понял…

– Что же вы посоветуете? Как быть?

– Взять репетитора!

От этих слов у меня обрывается сердце. Неужели наш Валя нуждается в репетиторе? Да я во сто раз была бы счастливее, если бы он, как чеховский гимназист, ради куска хлеба бегал по урокам!

Мою растерянность девушка, очевидно, приписывает чему-то другому, потому что говорит:

– Я могу вам порекомендовать студента. Это недорого будет стоить…

Милая девушка! Да разве дело в этом!

В смятении открываю я дверь школы, поднимаюсь на второй этаж и вхожу в класс, здесь пока пусто. Сидит за столом учительница, просматривает журнал, и сидят за партами две-три мамаши.

Но постепенно класс заполняется. Один за другим входят родители, здороваются и, с трудом протискиваясь за слишком тесные для них парты, садятся. Некоторые папы и мамы приходят в сопровождении ребят. Собрание открытое, на нём разрешается присутствовать и ученикам.

В кучке ребят, пробирающихся вдоль стенки, вижу и Валю. Держится он солидно, никаких шуточек, перешептываний, перемигиваний. Сел, положил руки на парту и спокойно смотрит перед собой. Если и на уроках он так же серьёзен, то тем более странно, почему он не справляется с геометрией. По-видимому, учительница права; он расплачивается за старые грехи. Ему, конечно, надо помочь, но никаких репетиторов! Пусть Иван Николаевич сам займётся с ним. Как бы ему не было некогда, а для сына у него должно найтись время.

Собрание между тем начинается. Стоит вопрос о дисциплине в шестом классе. Дисциплина в этом классе оставляет желать много лучшего. Это-то и побудило учителей бить тревогу и призвать на помощь родителей.

Первой берет слово Анна Петровна Кулешова, председатель родительского комитета школы, энергичная, деловая женщина, к мнению которой всегда прислушиваются на собраниях.

– Мы, родители, многое можем сделать, – говорит она. – Но как часто мы проявляем равнодушие, безраз личие к поведению подростка. Вот идут по улице школьники: кричат, свистят, толкаются – никто их не остановит, не сделает замечания. Едут в трамвае, автобусе – денег не платят, грубят кондуктору, но мы, пассажиры, спокойны.

Кулешова приводит ещё несколько примеров недостойного поведения ребят на улице, когда дело начиналось с шалости, озорства, а доходило до хулиганства.

– Общественность, говорим мы, виновата. А общественность – это мы с вами, родители, сидящие вот здесь, в этом классе. Так давайте же, товарищи, не держаться сторонними наблюдателями, успокаивая свою совесть тем, что это-де не мой ребёнок, а всегда будем помнить о своём родительском долге – воспитывать из детей советских граждан, людей, преданных делу строительства коммунизма, о каком бы ребёнке ни шла речь.

Собрание идёт своим чередом. Вслед за Кулешовой берет слово Александр Александрович, учитель физики. Это всеми уважаемый человек. Даже заядлые озорники на его уроках ведут себя «тише воды, ниже травы». И тем не менее он говорит о дисциплине. К столу одного за другим вызывают нарушителей дисциплины и заставляют держать ответ перед родителями, учителями, товарищами по классу.

Больше всего нападок вызывает поведение ученика Д., который кажется значительно старше своих одноклассников. Учительница русского языка с возмущением говорит о том, что Д. ничего не стоит выключить свет во время урока, выйти без разрешения в коридор и там затеять возню с малышами, которые заглядывали в дверь и мешали ведению урока.

– Так я же вам хотел помочь, Галина Петровна…

– Не прерывай, Д. Я обошлась бы без твоей помощи!

Учительница сверлит Д. глазами. А тот чуть заметно поводит плечом и улыбается. И эта улыбка, которая почти не сходит с его красивого смышлёного лица, выводит из себя и учителей и родителей.

– Вы только поглядите на это наглое лицо! – взрывается одна из мамаш. – Ведь уже одно это лицо говорит о том, что он никого и ничего не уважает! Ну, что ты всё время улыбаешься?! Неужели ты не можешь быть немного серьёзнее?!

– Не могу! – снова еле уловимое движение плечом и улыбка.

– Вы видели такого нахала?! Он ещё и дерзит!

– А что мне остаётся делать?

– Ты в комсомоле? – спрашивает у Д. седой подполковник.

– Нет.

– Почему?

– Не удостоен…