Тихоокеанский водоворот - Клайв Касслер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не очень много времени.
— Сколько есть.
Кроухейвен печально покачал головой.
— Самоубийство, вот что это такое.
— Вы, конечно, понимаете, что, возможно, входить на субмарину придется с боем.
— Я же сказал, я не коммандо. Потому и позвал этих убийц со стальными глазами. «Котиков».
Питт посмотрел на тех пятерых, на кого указал Кроухейвен. Элита служб безопасности флота. Невозможно не признать, что выглядят они внушительно. Сидят отдельно от всех, постоянно проверяют и перепроверяют оружие и снаряжение — массивные, молчаливые профессионалы, обученные и рукопашному бою и готовые к нему — даже под водой. Питт снова повернулся к Кроухейвену.
— А остальные?
— Подводники, — гордо ответил Кроухейвен. — Немногие работали в субмарине такого размера, как «Старбак», но если кто-то и способен привести лодку обратно в Перл-Харбор, так только они. Если, конечно, будет работать хоть один реактор. Если придется начинать с холодными реакторами, нам ни за что не уложиться по времени.
— Реактор работает, — уверенно заявил Питт. Он старался казаться спокойным. По правде говоря, невозможно было сказать, на месте ли еще лодка и работает ли реактор. Жди и надейся, промелькнуло у него в голове. Больше ничего сделать нельзя, только ждать препятствий и быть готовым к этому. — Но если возникнут проблемы, к 4:30 убирайте оттуда своих людей.
— Я не герой, — с сомнением сказал Кроухейвен.
Питт похлопал его по плечу, повернулся и пошел назад в кабину.
Адмирал Хантер в двадцатый раз за последний час взглянул на часы. Раздавил в пепельнице сигарету, которую нервно курил, встал и пересек забитый людьми оперативный штаб, чтобы взглянуть на огромную карту на стене. Возле нее на стуле с жесткой спинкой сидел Денвер, положив ноги на другой стул. Деланное равнодушие Денвера ни на миг не обмануло Хантера. Когда пришло сообщение о положении самолета, он мгновенно выпрямился.
— Малыш, говорит Папаша. Прием.
— Готовлю экипаж к высадке. Направляюсь к клетчатому вымпелу. Прием.
Питт сообщал, что они спускаются к уровню волн и готовятся к посадке в районе подводной горы.
Радист в микрофон ответил:
— Награда ждет победителя. Прием.
— Увидимся в круге для победителя, Папаша...
Голос в микрофоне смолк на полуслове.
Хантер схватил микрофон.
— Давай, Малыш. Говорит Папаша. Прием.
Наступило молчание. Потом послышался чуть
измененный голос:
— Простите за задержку, Папаша. Прошу инструкций. Прием.
— Инструкций? — медленно переспросил Хантер. — Вы запрашиваете инструкции?
— Да. Прием.
Словно в трансе, Хантер опустил микрофон и отключил его.
— Боже, это они, — механически выговорил он.
Денвер не пытался скрыть потрясение.
— Это не голос Питта, — не веря себе, сказал он. — Передатчик Дельфи настроился на нашу частоту.
Хантер медленно опустился в кресло.
— Не следовало соглашаться на этот безумный план. Теперь Кроухейвен не сможет связываться с нами с борта лодки.
— Он может передавать кодированные сообщения через коммуникационный компьютер, — предположил Денвер.
— Разве вы забыли? — нетерпеливо сказал Хантер. — К первому выходу «Старбака» в море коммуникационные компьютеры еще не были установлены. Радио может работать только на стандартных частотах. Пока морская пехота не захватит передатчик Дельфи, он будет следить за всеми открытыми частотами. Даже если Дельфи до сих пор не знает наших точных планов, то точно узнает, как только Кроухейвен начнет передачу.
— И нападет на «Старбак» или разнесет его на куски, — закончил Денвер.
Тихо, так что слова были едва слышны, Хантер
сказал:
— Да поможет им бог. — И добавил: — Только он это и может.
Питт сорвал наушники и бросил на пол.
— Ублюдок отрезал нас! — выпалил он. — Если Дельфи догадается, что мы задумали, он точно подготовит западню.
— Как приятно знать, что у меня есть такой друг, — сказал Джордино с саркастической улыбкой.
— Тебе повезло. — Питт не улыбнулся в ответ. — Вероятно, адмирал Хантер молит бога, чтобы мы прервали миссию.
— Это невозможно, — серьезно ответил Джордино. — Кстати, ты переоцениваешь этого желтоглазого болвана. Ставлю ящик доброй выпивки на то, что ему и в голову не пришло ждать в гости двух величайших подводных грабителей во всем Тихом океане.
— Твои бы слова да Богу в уши.
— Подумай сам, — высокомерно сказал Джордино. — Никто в здравом уме не станет добровольно сажать самолет в море среди ночи — кроме тебя, конечно. Этот Дельфи, вероятно, считает наш полет разведывательным. И до начала дня ничего не заподозрит.
— Мне нравится твой оптимизм.
— Мама всегда говорила, что на словах у меня хорошо получается.
— А как же наши пассажиры?
— Никто их сюда не заманивал. Вероятно, сочиняют себе некрологи. Зачем их разочаровывать?
— Ладно, начинаем.
Питт постучал по шкале альтиметра. Маленькая белая стрелка почти коснулась самого нижнего деления. Он включил посадочные огни и увидел, как мчится под фюзеляжем вода: стрелка спидометра дрожала у отметки двести семьдесят узлов. Питт надел вторые наушники и некоторое время внимательно слушал.
— Сигналы подводного маркера близки к пику громкости, — сказал он. — Лучше пролететь чуть дальше и снова проверить перед посадкой.
Джордино лениво вздохнул, расстегнул ремень, передвинулся к приборной панели и передал Питту список проверочных вопросов.
— Читай.
Питт читал по карточке, а Джордино отвечал.
— Опережение зажигания?
— Двадцать процентов, в пределах нормы, — ответил Джордино.
— Уровни смеси?
— Проверены.
Питт продолжал зачитывать скучные, но обязательные вопросы, а сам то и дело поглядывал на море всего в пятидесяти футах под ним. Наконец он дошел до последнего пункта на карточке.
— Клапаны центрального крыльевого бака и переключатели подачи топлива?
— Закрыты и отключены.
— Все, — сказал Питт, смял карточку и бросил за плечо на пол кабины. — Больше это никому не понадобится.
Джордино склонился к приборам и показал:
— Звезды у горизонта прямо по курсу... они бледнеют.
Питт кивнул.
— Это туман.
Зловещее пятно вскоре наползло на черную линию горизонта. Питт постепенно сбрасывал скорость, пока спидометр не показал сто двадцать узлов.
— Волшебный миг, — тихо сказал Питт. Он на мгновение заглянул в темные глаза Джордино: его друг не улыбался, его лицо оставалось спокойным и невозмутимым.