Ты, я и Гийом - Диана Машкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настроение после экзамена было, как и оценка, отличным. Хотелось встретиться с кем-нибудь, поболтать, посидеть в кафе, напиться, в конце концов. Но, как всегда, не было ни времени, ни денег, ни подходящей компании. И я поехала домой – делиться своей радостью с компьютером, то есть писать Артему длинный и подробный отчет о проделанной работе. А кто еще станет меня слушать?
Ответил он сразу, но коротеньким и повседневным посланием, какими мы и обменивались в последнее время. Я не обратила внимания на слишком сухой тон и написала еще.
Несколько дней продолжалась «игра в одни ворота» – после экзамена никаких особенно срочных дел у меня не наблюдалось, и я просиживала у компьютера все свободное время, подробно расписывая свои чувства и любовную тоску. Много ли женщине надо? Я сама себя накрутила до предела, забыв об обещании быть разумной, не поддаваться неподконтрольному всплеску чувств и оставаться довольной тем, что сегодня дарует мне жизнь. Артем аккуратно отвечал ничего не значащими фразами до тех пор, пока я не вышла из себя и не разразилась гневным письмом. Кажется, со мной случился очередной чувственный кризис: как ни старалась я устоять на позиции разума, эмоции взяли верх. Я уже и забыла о том, что в последнюю встречу мы все прояснили, что мне не стоит питать иллюзий и надежд – Артем не готов принадлежать мне целиком и безраздельно. Да что там! Он даже не готов был владеть, целиком и безраздельно, мной. Мне казалось, что это гадко и несправедливо.
«Оскар Уайльд, – писала я, – чертовски верно сказал: «Все, что делаешь, надо делать в полную меру». Иначе и смысла никакого нет. Хочешь ты этого или нет, но моя любовь к тебе и есть та самая «полная мера». И только теперь, с огромным опозданием, я поняла, что для тебя ее слишком много, что тебя она тяготит. А я прекрасно знаю, что пытаться дать человеку слишком много – все равно, что дать ему не то. Мне уже приходилось столкнуться в жизни с тем, что я обрушиваю на мужчину такое количество любви, что он не в состоянии ее переварить и тем более – тем же ответить. Печально, но все это я уже проходила. Я только хочу, чтобы ты знал: тот человек, который любит до самозабвения, до безумия, оставляет в душе самый яркий и чувственный след.
Прочти воспоминания всех этих дамочек, которых любил Гийом Аполлинер: на старости лет они только и могли, что гордиться его чувствами. Лишь благодаря любви поэта они оставили в истории заметный след. А при жизни, вот парадокс, ни одна из них не была в состоянии должным образом на его любовь ответить. Им не хватало свободы, недоставало душевного богатства, в них не было любви.
Пойми ты меня: нельзя отказываться от дара богов, нельзя стоять на моральных принципах, словно на пьедестале, и уповать только на будущее.
Не подумай, что я собралась тебя шантажировать или пугать, – вовсе нет. Я пытаюсь только объяснить, что не могу существовать в состоянии «полумер». Задумайся, пожалуйста, над тем, что происходит.
Целую тебя. Люблю невероятно. Яна».
Не знаю, какие именно мысли возникли у Артема после этого моего письма, но он сразу же стал настаивать на том, чтобы я приехала к нему в июне. Мы должны были разобраться во всем, что происходит.
Я согласилась – и в самом деле настало время прекратить путать жизнь с воображаемым миром. Во мне было достаточно сил, чтобы безумно и бесконечно долго любить живого человека, а вот любовь к призраку или образу, в который Артем неизменно превращался в разлуке, изматывала и убивала. Я боялась, что не понимаю его, что многое выдумала в нем сама и не могу отделить правду от вымысла. А еще были чувства, для которых не существовало выхода, были желания, у которых не было ни единой возможности. Я уже начала бояться того, что снова создала сказочный хрупкий мир, который каждую секунду может рухнуть. От одного его слова. И с чем тогда останусь я?!
Теперь мы с Артемом снова писали друг другу по нескольку раз в день. И мне опять было тяжело разрываться между ним, «живущим в сети», и близкими, которые окружали меня «на самом деле».
Я раздражалась своей жизнью – даже Катенька вызывала порой болезненную грусть, потому что вокруг нее вертелась вся моя жизнь, в которой больше не было надежды на обретение свободы, на новое счастье. Постепенно, но настойчиво желание все изменить пополам с тяжелыми настроениями «ничего я в этой жизни не достигну» стали для меня постоянной душевной пыткой. Чем больше и интенсивнее размышляла я о смысле бытия, тем явственнее понимала, что мое предназначение заключается только в двух вещах: в служении литературе и в любви. В любви к своему ребенку и к единственному мужчине – Артему. Для всего остального меня оставалось ничтожно мало. Я была никчемной женой и отвратительной хозяйкой: меня бесила необходимость готовить, ходить за продуктами, вылизывать квартиру. Это была пустая, никчемная трата времени. Все делалось через силу, ради каждого действия я переламывала себя. Да и Катя, словно чувствуя, что изнутри меня разрывает на части, становилась несчастной, часто капризничала, да еще стала часто болеть.
Еле-еле, превозмогая себя, я дожила до 18 июня – дня очередного отъезда в Москву. Мне было даровано целых четыре дня свободы – ради в очередной раз выдуманной конференции, – которые я собиралась провести с Артемом, не отвлекаясь на библиотеки, книги, мысли о семье и прочие сложности бытия.
Глава 5
Мы снова жили на даче – только теперь буйная зелень и цветение делали дом и участок перед ним сказочно прекрасными. Нам не хотелось никуда ездить, мы не собирались ни с кем встречаться, никому звонить. Почти все время мы проводили в постели, изводя свои истосковавшиеся по любви тела множественными оргазмами и невероятными, то по его, то по моему сценарию, сексуальными играми. Я так сильно хотела Артема каждую минуту, что любая вынужденная разлука с его мужским естеством – да хотя бы элементарный поход в близлежащий магазинчик за продуктами – вызывала бурный приступ сожаления и тоску, которые по возвращении домой выливались в долгую и болезненную лихорадку плотской любви. Мы вновь окунались в сладостное и самое прекрасное для меня состояние: теряли контакт с окружающим миром, забывали обо всем, что существовало вовне, сливались друг с другом и были счастливы вновь нахлынувшей невыразимой легкостью бытия.
– Расскажи, как ты живешь в своем Кембридже? – мы лежали на узкой дачной кровати с железными спинками, не выпуская друг друга из объятий. – Тебе там хорошо?
– Да. – Артем сильнее прижал меня к своей груди. – Там очень красиво. И люди другие. А главное – там я свободен.
– От чего?! – Я искренне удивилась.