Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов

Только вот не было на советских кораблях брони 98-мм, ни даже 39-мм не было. Узенький броневой пояс — 20-мм, палуба со скосами — 16-мм. Это все, что поставил Наркомсудпром…

Хватало в этом проклятом месте у немецкой инфантерии и своих пушек и просто пехотных, и тяжелых пехотных sIG 33, калибра 15 см, у которых хоть мала скорострельность — 3 выстрела за минуту — да тяжел снаряд…

И гаубицы были — легкие, leFH18, которые 10.5-см, и тяжелые sFH18, которые 15-см…

Весь свой зверинец собрал командующий артиллерией генерал-майор фон Кришер. Вон он, карту опять разглядывает. Вечно чем-то озабочен…

И против всей этой своры — четыре дюйма главного калибра — дореволюционной еще разработки в количестве тоже четырех штук, да шесть полевых гаубиц на борту советских мониторов…

Еще учесть бы надо, что заказчики из штаба ВМФ на московских Красных Воротах искренно полагали, что речной монитор — это что-то вроде линкора, и основной его противник — тоже монитор, но вражеский… Значит, что? Правильно. Для встречного боя на носовых курсовых углах узкой реки — максимум огня… а влево-вправо — не очень-то обязательно…

Да и еще моряки-заказчики как-то не подумали, что есть такой закон Кориолиса, по которому западный берег любой нашей реки будет круче, чем восточный.

Земля, знаете, так вращается… А нам, скорее всего, не татар с Дикого поля отражать придется, а с гостями из европ переведываться. И ждать их следует с высокого берега. Но вот о сем не подумали…

Так что настильная дальнобойная траектория русских снарядов против крутого вражеского берега на ближней дистанции оказалась ненужная и вредная роскошь… Тут бы хорошая гаубица была бы уместней, дюймов этак шесть… или даже мощный миномет.

Но, что выросло, то выросло. «Не враг дал — сам ковал. А все же, эх, коротка кольчужка…»(с)

Бронекатер фашисты пропустили без единого выстрела, благо что шел он мимо Коденя в предутренних сумерках. Да вдобавок к речному туману поставили немцы дымовую завесу. Моряки ничего не заметили.

Когда шедший головным монитор «Жемчужин» проходил в створе взорванного моста — сработали заложенные немецкими саперами заряды. На палубу корабля обрушилась, как удар двух молотов, слева и справа, ударная волна двух подводных взрывов. Полутонные заряды буквально вышвырнули корабль из воды, и он замер на доли секунды на их грязно-белых водяных горбах. А потом он кормой вперед рухнул в кипящие воды Буга, перегородив своим корпусом судовой ход у дальнего пролета.

На оставшиеся корабли ударил подлинный град немецких снарядов. А выпущено их было за две минуты около трехсот. В первые же секунды боя два снаряда угодили в башню главного калибра «Левачева», выжегши ее дотла. Если бы заряды были в шелковых картузах, как на «Ударном» или «Активном», тут бы кораблю и конец… А так, пылающий, никем не управляемый, он почти протаранил «Жемчужина», врезавшись в бык взорванного моста и повиснув на нем, как русский медведь на рогатине… Но медведь не хотел умирать — он ревел и отмахивал когтистой лапой — к берегу потянулись трассы зениток…

Три оставшиеся монитора, выполняя приказ адмирала, не стали сбавлять полного хода. Поскольку дальний от вражеского берега проход был заблокирован остовами кораблей, они резко, все вдруг, свернули к левому берегу. На бак «Витебска» выскочили два матроса с футштоками. И тут же упали, сраженные осколками…

На их место из люка выскочили два других — один мгновенно упал, сраженный 2-см снарядом зенитного «фирлинга», а второй, стоя на самом носу, не обращая внимания на пули и осколки, отчаянно кричал:

— Пять! Четыре! Пять с половиной! Четыре! Пя…

На место павшего матроса немедленно выскочил следующий… потому что надо было продолжать мерить глубину реки.

Отстреливаясь из всех стволов, «Витебск» шел на прорыв, ведя за собой по мелководью остальные корабли. И почти прошел — под самым берегом… Если бы замаскированная у самого края обрыва вражеская самоходка не всадила бы снаряд в крышу рулевой рубки. «Витебск» беспомощно дернулся и резко осел носом. Из люков и бойниц вырвались языки соломенно-желтого пламени, и старый корабль, не сбавляя хода, резко ушел вниз, под заныр. Речная волна, хлынув, накрыла палубу. Оставив на поверхности пылающие надстройки.

Но отмщение наступило быстро…

Глубоко осевший кормою тонущий «Жемчужин» высоко задрал вверх длинные стволы своих четырехдюймовое так, что в их прицеле оказалась вершина крутояра… Осталось тайной, кто отдавал команды на гибнущем корабле. И отдавались ли они вообще… Только залп главного калибра мгновенно превратил вражескую самоходку в невнятную груду металла, похоронив ее в песке обрушившейся кручи.

На оживший корабль обрушилась волна раскаленной стали и высокоэксплозивной немецкой взрывчатки. Больше с «Жемчужина» уже не стреляли…

Два оставшихся корабля упорно шли вниз по реке…

Снаряд тяжелой гаубицы, обрушившись с небес, пробил тонкую бронепалубу — и в машинном отделении «Смоленска» извергнулся огненный вулкан обломков и вспыхнувшего топлива. Кораблик закрутило, как юлу, и швырнуло на песчаную косу у правого берега.

«Житомир» с пробитыми башнями, окруженный стеной разрывов шел и шел вперед…

Последний приказ погибшего на своем боевом посту, на мостике, адмирала никто не отменял!

Заливаемой водой сквозь многочисленные пробоины, корабль медленно оседал носом, сбавляя ход, пока его плоское дно не заскрежетало по речному песку…

Фашисты с криками «Зиг хайль!» и «Хох!» принялись швырять в небо мышиного цвета пилотки. Прилетевший слева снаряд резко поубавил их веселье!

Опоздавший всего на какие-то минуты, «Верный» не мог помочь своим товарищам, но он мог за них мстить…

«Ваня» был во всем слуга народа,Свято Революции служил.«Ваня» в легендарные походыВолжскую флотилию водил.

А страна истерзана врагами…И пришел, пришел момент такой —У деревни Пьяный Бор на КамеФлагман в одиночку принял бой…

Ой ты, Красное, родное Знамя,Над рекой на миг один склонись:У деревни Пьяный Бор на КамеТонет, тонет «Ваня-коммунист»!

Слова — народные, на Волге, на пристани в Рыбинске так поют…

Война другая… А люди — те же самые! Советские… Русские моряки…

«Не скажет ни камень, ни крест, где легли,Во славу мы русского флага…»

Час спустя.

Там же

Фон Кришнер зло сказал фон Меллентину, с досадой показывая на разбитые немецкие орудия у переправы:

— Вот, я же говорил, я же предупреждал… Никто мне не верил! За русскими нужен глаз да глаз… А то они наломают таких дров! Хуже русских в этом плане — только евреи…

Фон Меллентин удивленно округлил бровь — антисемитизм в рейхсвере обычно не приживался.

— Чем евреи хуже, интересуетесь? Русские дров просто наломают. А евреи сначала дров наломают, а потом еще нам же их и продадут…

Впрочем, фон Кришнер не сам эту «mot»[85] придумал — услышал на приеме у рейхсминистра вооружений Шпеера…

23 июня 1941 года. 08 часов 50 минут.

Местечко Войская. Каменецкий район Брестской области. Бывшая «черта оседлости»

В дорожной пыли безнадежно рылись голенастые куры с окрашенными заботливыми хозяйками в разные цвета хвостами — чтобы сразу отличать, где чья.

Раввин Шаевич сидел перед крохотной деревенской синагогой на синей, как июньское небо, дощатой скамеечке и с безнадежностью смотрел на кур. За его спиной, в такой же синей, видно, крашенной той же краской, проволочной клетке весело насвистывал чижик.

Настоятель маленького сельского костела святой Анны ксендз Булька, похожий на розовощекого, пухлого престарелого младенца, опираясь на палочку, осторожно опустился на лавочку рядом с Шаевичем.

Старики молчали. Зачем нужны слова двум умным людям? Тем более за последние сорок лет ими столько было уже друг другу говорено… всякого разного, и хорошего, и таки не очень. Умным людям всегда есть о чем вместе помолчать.

И вообще, ксендз Булька давно пришел к выводу, что единственное, что нужно сейчас Божьему миру, — это хорошая скамеечка. Чтобы посидеть, помолчать и хорошенько о будущем подумать… и остановить наконец это безумие!

Булька первым нарушил зловещую, как перед страшной грозой, тишину:

— Может, шановни пан… Вы тоже пойдете с ними? Вместе?

Шаевич минуту подумал, почесал задумчиво свои роскошные седые пейсы, а потом отрицательно покачал головой:

— Нет, шановни пан… Искать будут. Спросят — где жиды, куда все делись? И будут искать, как собаки. А вдруг найдут?