Фиора и Папа Римский - Жюльетта Бенцони

В больших черных глазах, удивительно похожих на глаза Баттисты, Фьора прочла такое отчаяние, что ей захотелось обнять эту девочку, как маленькую несчастную сестренку. Но все в поведении Антонии говорило о том, что она отказалась бы принять эту жалость.

— Вы так его любили?

— Я люблю его по-прежнему и буду любить, пока жива. Не будем больше говорить о моих несчастьях. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о нем, потому что вы долгое время жили с ним рядом.

— Больше года — от первой осады Нанси до второй…

— Целый год! Я отдала бы всю жизнь за это время и хочу признаться вам: я ревновала вас, презирала. Он говорил мне, что вы такая красивая. И он был прав.

— Спасибо, но причины для ревности у вас не было. Мы были кем-то вроде товарищей по несчастью, потому что Баттиста, как и я, тоже был заложником. Ведь он отвечал за меня своей головой, если бы я попыталась бежать. А герцог Карл умел использовать все способы, чтобы добиться того, чего он хотел.

Я раскаиваюсь в том, что не попыталась увидеться с Баттистой до своего отъезда из Нанси, но обещаю вам, что если мне удастся вернуться к себе — а я в это верю, — то я поеду к нему и добьюсь, чтобы Баттиста сказал мне, почему он принял такое решение.

— Но даже если бы он и возвратился, я теперь только сестра Серафина…

— Вы только послушница, и он, видимо, тоже пока только послушник, — возразила Фьора. — Не торопитесь стать монахиней и молитесь за то, чтобы мне удалось бежать.

С детской непосредственностью Антония обняла ее за шею и звучно расцеловала в обе щеки. Еще несколько минут назад ее большие черные глаза были затуманены печалью, теперь же они стали похожи на ночное звездное небо.

— Я сделаю все, чтобы помочь вам! — пообещала она.

Антония не успела сказать большего: сестра Херувима спешила к ним, поддерживая нижние юбки. Время от времени она оборачивалась, чтобы посмотреть, не следует ли кто за ней.

— Уходите поскорей отсюда, сестра Серафина! — запыхавшись, сказала она. — Мать — настоятельница идет сюда вместе с кардиналом вице-канцлером, пожелавшим видеть вас, донна Фьора.

— Вице-канцлер? Кто это? — спросила Фьора. — Я уже запуталась во всех этих кардиналах.

Но сестра Серафина уже убежала, скрываясь среди лимонных деревьев. Ей ответила Херувима:

— Его величество кардинал Борджиа, испанец и очень красивый мужчина. У него глаза словно раскаленные угли.

Некоторое время спустя, преклоняя колено, чтобы поцеловать перстень прелата, Фьора подумала, что сестра Херувима очень точно описала кардинала: под черными бровями зрачки Родриго Борджиа горели как угли, зато его улыбка, открывающая красивые белые зубы, была любезна, когда он поблагодарил матушку Джироламу за то, что она не сочла за труд самой привести его к Донне Фьоре. Лицо настоятельницы зарделось как вишни, из которых Перонелла готовила вкусное варенье. Оставив их наедине, она удалилась по аллее удивительно легкой, молодой походкой.

Неподвижный в своих великолепных одеждах из белоснежного горностая и ярко-красной бархатной сутане, кардинал подождал, пока настоятельница исчезла из вида, и только потом повернулся к Фьоре, затем оглядел великолепную растительность, окружавшую их. Видимо, не удовлетворившись тем, что он увидел, кардинал вдруг сказал:

— Не хотите ли немного пройтись? Мы можем дойти до бассейна, который я вижу вон там. Мне всегда нравились фонтаны.

Как и у колоколов, у них самые гармоничные голоса, которые земля может подарить всевышнему. Там есть и скамейка, где нам будет удобно поговорить.

Из сказанного Фьора поняла, что красивый кардинал не любит музыки и что в особенности ему хотелось, чтобы никто не услышал того, что он намеревался ей сказать. Ее удивило следующее: она никогда не видела его раньше, и если его к ней подослал папа — а все говорило об этом, — то она не могла сообразить, что же такого конфиденциального он собирался ей сообщить?

Скромно шагая в некотором отдалении от своего импозантного посетителя, Фьора искоса наблюдала за ним. Она заметила, что на его красных перчатках был не только кардинальский перстень, но еще и массивные кольца с драгоценными камнями, что одежды его были шиты золотом, что на его короткой пелерине был надет золотой крест размером с человеческую ладонь, украшенный крупными рубинами, и что на красной широкополой шляпе, являющейся отличительным знаком особого достоинства, прикрывающей горделивое лицо Борджиа, была золотая пряжка. Даже кардинал Детутвилль, столь поразивший воображение Фьоры, не был так пышно одет. Что касается папы, то она совершенно забыла о нем, глядя на все это великолепие его «брата во Христе».

Дойдя до указанной скамейки, кардинал сел, раскинув вокруг себя такое море муара и бархата, что Фьоре не оставалось места. Впрочем, Борджиа даже и не предложил ей сесть. Она так и осталась стоять перед ним, не осмеливаясь первой прервать молчание, которое посетитель тянул с явным удовольствием. Своими горящими глазами он рассматривал молодую женщину с такой настойчивостью, что щеки Фьоры слегка зарделись. Он продолжал рассматривать ее с очевидным удовольствием, которое незаметно перешло в добрую улыбку.

Наконец кардинал соизволил заговорить:

— Пребывание в Сан-Систо оказывает весьма благотворное влияние на ваше здоровье, донна Фьора. Когда вы только при были сюда, вы были в плохом состоянии, но теперь этого не скажешь, и вы вновь обрели свою былую красоту.

Помимо того, что она была ему признательна за то, что он избегал таких слов, как «дочь моя»и «дитя мое», столь часто употребляемых служителями церкви, Фьора была удивлена таким началом разговора. Он, без сомнения, был галантным мужчиной, но обычно священники редко делали комплименты.

— Благодарю, монсеньор, за заботу обо мне, — осторожно начала Фьора, — но я не понимаю, как вы смогли это заметить.

Я не помню, чтобы я видела вас, когда приехала в Ватикан.

— Зато я вас видел, но не тогда, когда вы только что прибыли, а когда вы покидали дворец. Вы из тех женщин, которые вызывают интерес, и мне захотелось побольше узнать о вас. Это было сравнительно легко. У меня великолепные отношения с кардиналом Детутвиллем, которого ваше присутствие в Риме ставит в большое затруднение.

— Не понимаю почему? Если я правильно поняла, его роль ограничивается тем, чтобы довести до сведения короля Франции, что по приказу папы я была похищена в нескольких шагах от его резиденции, заключена на корабле и привезена сюда.

Родриго Борджиа рассмеялся. Он любил смеяться, это позволяло ему показать красивые зубы и увеличивало его неотразимость в глазах женщин.