Легкая нажива - Джон Макдональд

Макс Хейнс вывел Эла Марта в фойе апартаментов, где было относительно тихо, и они остановились у дверей персонального лифта Эла.

— Смотри, как движется парень, вон тот, — сказал Эл. — Плечи какие, смотри. От пояса и ниже — где-то полусредний, а выше — на полутяжелый тянет. Даю что хочешь на отсечение, от такого живым не уйдешь, Макс. Тридцать четыре боя — и двадцать один нокаут. Этот парень далеко пойдет, это я тебе говорю. У меня интуиция.

— Спасибо, но ты же знаешь, как я отношусь к боксерам, Эл.

Эл засмеялся и шутливо ударил его кулаком в плечо:

— Конечно, присосался к певцам и паутинкам, и больше ему ничего не надо. Ладно, только не забывай, малыш, что или я имею кусок в каждом твоем новом деле, или в масштабах страны тебе доступ к музыкальным автоматам закрыт.

— Ты что, за дурака меня считаешь, Эл? Но я тебе про другое пришел сказать. Я велел Доусон поработать с Гэллоуэллом.

Эл, сведя брови, на некоторое время ушел в размышления.

— О'кей. Девочка она умная. Но если у нее ничто не выгорит, смотри не перегибай палку. Это тебе не какой-нибудь торговый агент. Если он что заподозрит, мы столкнемся с очень влиятельным мужиком. Ты помни о том, что четверть миллиона — или чуть меньше — это не те деньги, из-за которых стоит сердить такого человека. Ну, будет у нас с бухгалтерией похуже на одну неделю. А вот если старик разозлится, он нам не простит.

— А что он может сделать?

— Откуда я знаю? Старики — они, как дети, обижаются, когда их хотят обмануть. Он может, например, пустить деньги на то, чтобы натравить на нас федеральные службы, те устроят негласную проверочку наших книг, какое-нибудь расследование, без которого мы вполне бы обошлись. Может нанять кучу неглупых и жестких парней, Макси, и велеть им сделать «Камеруну» что-нибудь нехорошее, это они сами придумают, и кое-кто из них приедет сюда, а мы и знать не будем... В общем, мы сделали все, что надо, и если он не клюнет на прелести Доусон, то с этим и кончить. Я сказал.

— О'кей, Эл.

— Как у тебя дела с Дарреном?

Втягивается потихоньку. Наши «сливки» действуют вроде бы на него так же хорошо, как и на других. Я немного переплатил тут ему, для лучшего взаимопонимания. Как это, нормально?

— Ты прекрасно знаешь, что нормально, Макс. Даррена надо повязать так, чтобы он от нас не ушел, парень того стоит.

— А как в Лос-Анджелесе понравился прыжок Шэннарда?

— Они очень разочарованы. Такое дело ушло.

— А его блондинка не продаст?

— Ей это не нужно, она не хочет. Я говорил с ней. Страховка вытащит ее из замазки.

— Может быть, есть способ изменить ее мнение, Эл?

— Немножко поздно, Макси.

— В каком смысле?

— Спорю на что хочешь, что в ближайшие несколько недель она должна встретиться с очень интересным малым. Готов спорить, что он знает, как сделать, чтобы бедная вдовушка забыла о своем ужасном горе. Спорю, что и у него есть планы насчет нее.

— Его можно пожалеть.

— Почему это можно пожалеть?

— Прожженная баба, Эл. Ничего не упустит.

— Это уже не мое дело, парень, и не твое, это точно. Так что давай будем думать о том, за что тебе платят, договорились?

— Договорились.

— Так. Завтра-послезавтра Гидж свезет Джерри опять в тот загородный санаторий на некоторое время. Он сейчас в жуткой форме, никогда его таким не видел, так что ему долго там отмокать. Через Даррена сможешь работать?

— Он у меня через месячишко будет по проволоке ходить.

— А то, что я слышал насчет него и Доусон, как с этим?

— Когда они оба у нас в кармане, Эл, чего нам беспокоиться?

— Слушай, ты меня, ей-богу, иногда убиваешь наповал, парень.

— Я просто люблю, чтобы все шло гладко.

Хью Даррен стоял за стойкой регистрации и взвешивал на ладони массивную золотую зажигалку. На ней прописными печатными буквами были выгравированы инициалы Шэннарда. Это можно убрать и заменить. Хью подумал, пойдет ли он на это или нет. Если оставит — не будет ли это демонстрацией показной верности памяти?

— Все нормально? — спросил его служащий отдела регистрации.

— Что нормально?

— Я только что сказал, мистер Даррен. Мистер Хейнс попросил меня проверить, находится ли сейчас мистер Гэллоуэлл в своем номере. Не было причин отказывать, я проверил — он там. Правильно?

— Да, все правильно. Только, Джимми, надо помнить, что мистер Хейнс не имеет никакого отношения к делам отеля.

— Да, сэр, — ответил Джимми со скептическим выражением на лице.

— Информацию дать вы, конечно, ему можете.

— Да, сэр.

— Но если речь заходит о каком-либо действии с вашей стороны, сути которого вы не понимаете или думаете, что тут что-то не так...

— Например?

— Обязательно пример нужен? Ну, например, разрешить человеку от мистера Хейнса покопаться в ячейке какого-то нашего гостя и прочесть оставленную для того записку.

— Не-ет, это исключено! — воскликнул Джимми как-то очень неестественно.

— Ну да, исключено. Конечно, исключено. По невинным вещам вы спрашиваете меня, а по другого рода — нет.

— Простите, сэр?

— Можно создавать впечатление полной лояльности и в то же время не отказываться от маленьких денежных подачек.

— Боюсь, я вас не понимаю. — Джимми, весь красный, заерзал на стуле.

Даррен сунул зажигалку в карман.

— Ладно, проехали, — устало сказал он. — Работа здесь совсем не изменила вас. Вы только приходите сюда иногда по субботам помочь, когда много клиентов...

— Что?

— В широком смысле слова, Джимми, это дом с дурной славой, и все мы к нему прилаживаемся.

Джимми в замешательстве попытался изобразить улыбку в ответ на то, что он принял за шутку, которую, дескать, понял. Направляясь к своему кабинету, Хью чувствовал, что служащий так и стоит, уставившись в его сторону.

"И я прилаживаюсь, — подумал Хью. — Будешь негибким, как столб, — тебя сшибут. Так что держись свободно, расслабленно, готовый отступить в сторонку, отклониться, качнуться и встать на место. Гибкость — первое условие выживания в этих местах. Надо стоять под деревом, на котором растут деньги, и держать шире карманы. И если что упадет, то я не виноват, это всего лишь гравитация, это не должно затронуть моих основ. Я заработаю то, что хотел, а потом соберусь и уеду, у меня будет свое шоу, и я его поставлю, как я хочу.

Здесь есть хороший народ. Большинство артистов — душевные, надежные, привлекательные люди. Как моя Бетти. И простой люд из казино и гостиницы тоже в основном приличный. В простых вещах на них можно рассчитывать. Но я работаю на том уровне, где приходится иметь дело с такими, как Хейнс. Так что надо приспосабливаться к их методам — или уходить. Приспособление не подразумевает одобрения. Это просто-напросто реалистический подход. Или склонишься, или сломишься. Вот такой тебе тут предлагают выбор. Немножко склониться можно, надо быть идиотом, чтобы не понять этого.

Да, но я же прекрасно понимаю, что тот телефонный обман Макс Хейнс мог бы проделать и без моего ведома. Эту телефонистку и уговаривать не надо было. Но он это проделал через меня, и теперь в запертом ящике моего стола лежат двадцать стодолларовых бумажек. Абсурд какой-то — платить такие деньги за помощь, зная, что она ему и не нужна.

Покупают меня что ли? Нет уж. Но он пусть так думает. А две тысячи долларов — это будет солидная часть, скажем, причала, куда яхты будут подходить много лет после того, как я и имя-то Макса Хейнса забуду. Он думает, что ловко затягивает меня в свои сети, а на самом деле все наоборот. Это я его использую. Я стою и улыбаюсь под денежным деревом".

Гомер Гэллоуэлл сидел в своем огромном номере. Сняв пиджак и положив ноги на другое кресло, он потягивал прекрасный бурбон и придирчиво, с презрением следил за кадрами получасового вестерна на телеэкране. Его не интересовали сюжет или слова, написанные для актеров. Он время от времени предавался этому хобби, издеваясь над вестернами как человек, не понаслышке знающий ковбойское дело.

Но вот он встал и, захватив очки, пошел к двери, в которую постучали.

— Ах, это миз Бетти! — радостно воскликнул он, не ожидавший такого визита. — Заходите, присаживайтесь.

Бетти нерешительно вошла. Она заметно нервничала и дверь закрыла так, будто прокралась в комнату. Глаза у нее были широко раскрыты, она выглядела напуганной, как молодая лошадка, попавшая на местность, где много гремучих змей.

— Я не хочу оставаться здесь дольше чем на минуту, Гомер.

— Вы так выглядите, что немножко выпить вам не помешает, — сказал он и, сделав несколько шагов, выключил телевизор.

— Нет, спасибо. Правда, нет. Помните, когда мы познакомились и договорились быть друзьями, у вас возникло подозрение, что я испытываю чье-то давление, принуждение? Вы сказали, что поможете, если я вас попрошу.

— Я помню, хорошо помню, потому что говорил это в своей жизни не часто и не многим. Вы говорили что-то насчет звонка в Техас, если вам понадобится рыцарь на белом коне. Можете не спрашивать, остается ли мое обещание в силе. Раз я сказал такое, то слова назад не беру. Если вы готовы рассказать мне, кто вам мешает жить и как, я освобожу вас так или иначе.