Буду твоей Верой (СИ) - П. Белинская Ана

Занимаю столик у окна.

В кофейне очень уютно и тепло, а еще немноголюдно. Сегодня второе декабря, а пространство кафетерия во всю украшено к Новому году. Разглядываю пестрящие огоньки на окнах и бумажные развешенные гирлянды в виде флажков. Такие я видела в старых советских фильмах. Новогодняя елка играет цветными переливами, а неповторимый George Michael, звучащий из колонок, напоминает, что скоро наступит всеми любимый праздник.

— Готовы сделать заказ? — девушка-официантка в белоснежном длинном фартуке прерывает мои разглядывания и опускает передо мной меню.

— Эм-м… Можно капучино и …всё, спасибо, — смущённо передаю девушке папку. Большее я не могу себе позволить: деньги на билет до Санкт-Петербурга я взяла из собственных запасов, а на обратный мне пришлось занять у Киры. В моем рюкзаке лежит упаковка печенья, позавтракаю ими и кофе.

Грею руки о стаканчик с кофе. Ни горячий напиток, ни Джордж Майкл не в силах расслабить мои натянутые нервы, и по телу неприятно проносится мелкая дрожь. Мне становится очень холодно и волнительно с каждой приближающейся минутой. Я накручиваю себя до такого, что мне хочется встать и сбежать из этого места. Возможно, с самого начала эта идея была безрассудной. Возможно, после сегодняшнего дня я навсегда потеряю доверие Егора, но я не могу поступить иначе. Не могу. Понимаю, что собираюсь вступить на личную территорию, куда меня не приглашали и не звали, но знаю, что, если не попробую, я буду винить себя всю жизнь. Я хочу сделать для невероятного парня хоть что-то, что в моих силах, и пусть у меня не получится и скорее всего потом я сто тысяч раз пожалею, но я буду знать, что попробовала…

Открываю телефон и разглядываю Егора с картинки — состав молодёжной команды ЦСКА. Парень, как всегда, не улыбается, но даже через фото его глаза настолько глубокие и печальные, что всю его грусть я ощущаю в себе. Я скучаю по нему. Скучаю так, что тоской сжимается грудь. Каждый вечер, начиная с субботы, я гипнотизирую прочитанное, но оставленное без ответа свое сообщение, и каждый раз жду, что на экране запляшут точки, сообщающие, что собеседник «печатает». Но на дисплее пусто… и, возможно, в его сердце теперь тоже пусто, и в нем больше нет места для глупого Снеговика. Команда Егора сейчас в Краснодаре на выездной игре. Сегодня вечером состоится матч, после которого ребята поедут домой, и я мысленно желаю армейцам победы.

Отрываюсь от экрана на звук дверного колокольчика. Я сразу понимаю, что раскрасневшаяся с мороза молодая женщина, с красиво уложенными каштановыми волосами — она. Суетливый парень-администратор услужливо помогает ей снять длинное пальто на поясе, а она, улыбаясь, бегает глазами по залу. Красивая, подтянутая, ухоженная и до скрежета зубов интеллигентная леди, а по-другому и не скажешь, ищет меня. Незаинтересованно мазнув по мне взглядом, женщина смотрит на молодую парочку за столиком по центру, переводит внимание на взрослого седого мужчину, заглядывающего в телефон, и вновь возвращается ко мне. Потому что из всех присутствующих, журналисткой могу быть либо я, либо никто. Ее аккуратные брови ползут вверх в немом вопросе, ведь по большому счету и я спорно смахиваю на интервьюера известного журнала, собирающегося взять интервью у талантливой актрисы, чтобы потом разместить его на главной театральной колонке.

Придумать такую чушь, было не сложно. Найти Марию Бестужеву, не поменявшую фамилию мужа, с современными возможностями великого интернета, тоже было не сложно. Сложно было преподнести так, чтобы женщина поверила. Но гордость и слава затуманивают чистый разум, когда ты — актриса и твоя жизнь — яркая вспышка и свет ослепляющих софитов.

Ее поставленная сценическая улыбка меркнет по мере приближения ко мне, а я покрываюсь коркой льда. У нее такой холодной и острый взгляд, что мои кончики пальцев рук, терзающие пустую чашку, моментально холодеют.

Пока она плывет точно Снежная королева, хочу рассмотреть ее всю, чтобы запомнить и впитать образ женщины, пока она не сбежала, потому что я не уверена, что наш разговор может продлиться хоть сколько-то времени. Мария Бестужева очень красива: высокая, статная, словно вылепленная рукой талантливого скульптора. Первое, что бросается в глаза — невероятное сходство между ней и Егором. Я не видела старшего брата, но то, что Егор и эта женщина — копии друг друга, видно невооруженным глазом. У них одинаковый овал лица и схожая форма губ, и мне становится невыносимо больно и обидно, что я могу видеть ее, а родной сын — нет…

Подскакиваю с места, когда Мария Бестужева отодвигает себе стул, а на соседний бросает фирменную миниатюрную сумочку на длинной цепочке. Она не нуждается в деньгах, это заметно. У нее есть красота, блага и желанный успех. А совесть? Есть у нее совесть?

— Добрый день, — мой голос сипит, становясь похожим на писк полевой мыши.

— Вы — не из журнала, — констатирует она и сканирует меня так же пристально, как и я ее до этого момента. У нее приятный голос. Я заметила это еще тогда, когда договаривалась с ней о встрече по телефону. — Мне стоит переживать? — прищуривается Мария Бестужева и проводит рукой по длинным волнистым волосам.

Отрицательно кручу головой, одновременно отвечая на оба заключения. Виновато опускаю взгляд в пустую чашку, но вскоре мысленно даю себе подзатыльник. Я здесь не для того, чтобы пасовать и терять впустую время.

— Нет. Простите. Меня зовут Вера, — протягиваю женщине свой паспорт, давая понять, что опасности от меня ожидать не стоит. — Я из Москвы, — добавляю.

Вижу, как тускнеет ее блеск в глазах, с которым она сюда вошла. Еще бы. Она ожидала встречи не с какой-то девчонкой Верой, а с репортером престижного журнала. Женщина опускает быстрый взгляд в развернутую страницу паспорта и вновь вопросительно смотрит. Ее глаза серого оттенка очень холодные, а поза предельно собранная.

— И что же нужно Вере из Москвы, что даже пришлось пойти на обман? — выгибает идеальную бровь.

А я и сама не знаю… В своих мыслях у меня было заготовлено множество слов и фраз, я хотела рассказать, какой потрясающий у нее вырос сын и, как он нуждается даже сейчас, став взрослым парнем, в материнском тепле, а сейчас сижу и не решаюсь ничего сказать.

— Мне ничего не нужно. А вот вашему сыну, Егору, очень…

Возможно, мне только кажется, но рука женщины, сжимающая бумажную салфетку, дергается и замирает. Я пытаюсь найти в ее лице хоть какие-то эмоции, но не нахожу их: она беспристрастно спокойна и уравновешенна, а холодные глаза по-прежнему леденят мое тело и изучают.

— Ах, вот оно что… — высокомерно усмехается Мария Бестужева. — А вы, значит, Вера, парламентер?

— Я — друг Егора и хочу ему помочь, — срывается мой голос, но упрямо смотрю ей в глаза. Пусть я ничего не смогу есть сказать, но прочитать она сможет. Пусть видит осуждение, ощущает вину, пусть хоть что-нибудь чувствует, но только не это холодное отчуждение.

— А вас об этом просили? — наклоняется всем корпусом вперед, отчего я подаюсь назад. Ее лицо мгновенно меняется, становясь агрессивно-обозленным. — Не стоит считать себя вершительницей судеб, Вера, и тем более совать свой нос туда, куда вас не приглашали. И прежде, чем строить из себя Мать Терезу, подумайте, а нужна ли ваша помощь?

— Нужна! Вашему сыну нужна! — вскрикиваю я. Меня распирают эмоции от обиды и несправедливости ее слов.

— У меня их двое, — бросает Бестужева и вскакивает со стула.

— Радует, что вы об этом помните, — да, дерзко, да грубо, но как достучаться-то?

Мария замирает с сумкой в руке. Долго смотрит в окно, за которым мелкие снежинки гоняются друг за другом.

— Вы не имеете права меня судить и осуждать. Вы ничего обо мне не знаете, — она переводит свой потухший взгляд на меня. Выражение ее лица вновь меняется, а я не могу понять, где она настоящая? Какая из этих всех личностей Мария Бестужева? На ней одновременно надеты столько масок, что рассмотреть истинное лицо невозможно.

— Вы правы. Не буду отнимать ваше время. Извините, что попыталась сказать, как ваш сын нуждается в матери… — встаю. — Здесь номер телефона Егора, — опускаю на стол листочек в клетку с крупными цифрами ее родного сына и ухожу в туалет, оставив Марию Бестужеву наедине с собой и собственной совестью. — До свидания.