Князь Владимир — создатель единой Руси - Сергей Эдуардович Цветков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Богатырская эпоха без богатырей
Летопись сообщает, что для несения пограничной службы князь Владимир привлек охочих людей из северных лесов, которыми и заселил окраинные города: «И начал набирать лучших мужей от словен, и от кривичей, и от чюди, и от вятичей, и от сих населил грады». Принято считать, что их нелегкий ратный труд получил эпическое воплощение в героических образах богатырей, стороживших Русскую землю от степных ворогов:
Ай да не близко от города, не далеко ж не,
Не далеко от Киева за двенадцать верст,
Там и жили на заставе богатыре.
Караулили, хранили стольней Киев да град
и т. д.
Однако ни летописные, ни фольклорные источники не подтверждают существование богатырей князя Владимира. Воспетое в былинах богатырство, как историческое явление, принадлежит другой, более поздней эпохе. Памятникам, близким ко времени Владимира, оно совершенно не известно.
Для филологов (в отличие от многих историков) это уже давно не секрет. Своеобразие «эпического времени» древнерусских былин характеризуется ими следующим образом: «Подобно тому, как существует обратная перспектива в древнерусской живописи, являющаяся не формальным приемом, а самой главной отличительной чертой мировосприятия и мировоззрения человека Древней Руси, в народном эпосе существует обратная историческая перспектива, „перевернутость“ всех событий XIII–XVI веков на Х век, на „эпическое время“ князя Владимира»[31]. Само слово «богатырь» (от тюркского «багатур» — храбрый, доблестный) проникло в русский язык только в татаро-монгольский период. А слово «застава» в значении «отряд, оставленный для охраны каких-либо путей» («пограничная застава» и т. п.) вообще появляется только в источниках XVII в.
В «Повесть временных лет», под видом реальных исторических событий, оказался включен образчик народного эпоса, посвященный борьбе с печенегами. Это — сказание о юноше, победившем печенежского силача (помещено под 992 г.)[32].
В нем повествуется о том, как Владимир повел свое войско отражать набег печенежской орды, пришедшей на Русь из-за Сулы. Противники встретились у брода через Трубеж и встали по берегам реки. Никто не осмеливался первым начать переправу и вступить в сражение. Тогда печенежский хан предложил решить дело единоборством: и русские, и печенеги выставят поединщика; если победит русский, то не будет войны три года, если же печенег — то быть трехлетней войне. Владимир согласился; однако, несмотря на его призывы, в русском стане не нашлось охотника биться с печенегом.
На рассвете, когда на другом берегу реки уже гарцевал готовый к бою степной витязь, к затужившему князю пришел старый ратник из киевского ополчения, сказавший, что он вышел на брань с четырьмя своими сыновьями, а дома у него остался пятый, младший сын — отрок необыкновенной силы; однажды отцу случилось выбранить его, и он в сердцах разорвал руками изрядный кусок сырой кожи, который мял в это время. Поединок отложили на день, а юношу срочно доставили в русский лагерь и подвергли испытанию, напустив на него быка, предварительно разъяренного раскаленным железом. Отрок подскочил к бесновавшемуся животному и вырвал из бока клок шкуры с мясом, сколько захватила рука. Владимир обрадовался, что наконец нашелся достойный противник печенегу.
На следующее утро состоялось единоборство. Русское войско построилось напротив печенежского; между полками отмерили место и выпустили бойцов. Печенег был велик телом и страшен; он рассмеялся, увидев невысокого отрока, вышедшего навстречу ему из русских рядов. Но когда они схватились, то печенегу стало не до смеха: юноша крепко обхватил его своими руками, удавил до смерти и бросил оземь. Печенеги в страхе бросились врассыпную, а русские погнались за ними и посекли их во множестве. На месте поединка Владимир заложил город, назвав его Переяславлем, «зане перея славу отрок тот» (или «зане Переяслав отрок тот», что, по мнению А. И. Соболевского, правильнее).
Данные археологии говорят о том, что Переяславль-Русский существовал и до Владимира в виде родового поселения (в его культурным слое найдены отложения середины Х в.). Под «заложением города» Владимиром, очевидно, следует понимать строительство новых укреплений на месте прежнего городища и расширение площади застройки.
Исследователи не раз отмечали литературные и фольклорные параллели этому преданию, в котором отразился, прежде всего, широко распространенный мотив победы над великаном, в частности присутствующий и в Библии (Давид и Голиаф); кроме того, в параллель к нему может быть приведена сказка — борьба Никиты или Кирилла Кожемяки со змеем.
Однако осталось незамеченным то, что летописное сказание напрочь отрицает наличие у Владимира «сильных могучих богатырей», в окружении которых он предстает в былинах: договорившись с ханом о единоборстве, Владимир возвращается в свой лагерь и шлет бирючей сказать: «Нету ли такого мужа, который бы схватился с печенежином? И не обретеся нигдеже». Сама же схватка юноши с печенегом — это отнюдь не былинное богатырство, когда герой ради того, чтобы приобрести или преумножить свою честь и славу, ищет достойного себе противника, а обычный для военной истории Средневековья поединок рядовых удальцов (иногда их место занимали вожди противоборствующих армий) перед началом сражения.
Итак, в противоположность утверждению об историческом соответствии «богатырской эпохи» древнерусских былин Владимирову княжению, мы видим обратное, а именно, что в «Повести временных лет» и наиболее древних народных преданиях дружина князя Владимира выступает безликой и безымянной массой, не выдвинувшей из своей среды героических личностей. Исключение составляет только княжий «уй» (дядя по матери) и воевода Добрыня, чей образ, впрочем, тоже лишен черт эпического героизма.
Персонификацией «дружинушки хороброй» князя Владимира занялись позднейшие летописцы, которые взяли за образец не столько русский народный эпос, сколько библейскую историю. Никоновская летопись (XVI в.) добавила в печенежский цикл сообщений «Повести временных лет» ряд известий о «богатырях» — Яне Усмошвеце, Александре Поповиче и Рагдае Удалом. Причем, если первый из них — это тот самый повзрослевший отрок, некогда «убивший печенежского богатыря», а теперь еще и получивший имя, то два последних являются русскими двойниками гибборим — «сильных» из окружения царя Давида: Александр Попович, которого Владимир за победу над половцами «сотвори вельможа в полате своей», повторяет судьбу Ванеи, происходившего из священнического рода и сделавшегося за свои подвиги «ближайшим исполнителем приказаний» Давида (3 Цар., 23:23; I Пар., 11:25); Рагдай Удалой, «наезжавший на триста воин», заставляет вспомнить Авессу, «убившего копьем своим триста человек» (3 Цар., 23:18; I Пар., 11:20).
Один из русских «Иконописных подлинников»
