Эра героев. Тайная стража - Анатолий Шкирич

– Догнать! – проорал десятник. Стражники бросились к запасному пути, где в тупичке стояла их платформа. – Остановить и вернуть назад!

В порыве ярости Дер Дронг ударил коленом по прикладу арбалета. Хотел ли подземник сломать деревянную планку или нет, неизвестно, но приклад выдержал, заставив десятника прыгать на одной ноге, оглашая туннель отборной руганью.

Паровая дрезина гномов наконец-то выехала на основной путь, уже безнадежно отстав от скрывшихся транспортных платформ. Когда все известные десятнику проклятия закончились, Дер Дронг задался вопросом, что же такое вытворяет вампир на станции. И в ответ послышался перестук очередного вагончика.

Десятник уже сокрушенно приготовился проводить взглядом очередную проехавшую мимо платформу, когда она внезапно начала сбрасывать скорость и затормозила напротив поста.

Дер Дронг настороженно обозрел ящики, а затем, решившись, полез на платформу.

«Вырублю долбаный мотор и заблокирую выезд…» – Он не успел додумать, когда из дальнего ящика донесся шорох. Десятник приставил приклад арбалета к плечу и навел мушку на короб. Затем осторожно двинулся по платформе, огибая ящики.

Вампир был один, так что Дер Дронг не опасался нападения со спины и не сводил взгляда с шумливой деревянной коробки. И потому десятник не заметил, как крышка одного из ящиков позади него откинулась. Зато в полной мере прочувствовал удар кованого конца дубины по своей макушке.

Парнава

– Кыш, кыш, проклятые, – прошамкал Монтгомери фон Бернс.

Старичок постучал по стеклянному окошку кареты тростью с набалдашником из кости. Экипаж застрял на дороге, окруженный какими-то энергичными людьми с плакатами. Вряд ли несчастные догадывались, что древний аристократ так и не расслышал ни единого их призыва.

Виконтесса Катрин Д’Элани, сидящая напротив Бернса, все пыталась понять, какие чувства в ней вызывает старичок. Пожалуй, презрение на грани с весельем. Невысокий, практически лысый, трясущийся в своем идеально скроенном фраке. Старый вампир.

– Не волнуйтесь, милочка. Сейчас добрый Вэйлон разгонит эту чернь, и мы помчимся. – Мутные глаза старичка разгорались, лишь когда он смотрел на ее яремную вену.

Катрин подавила желание вогнать деревянную шпильку в дряхлую грудь под белоснежной манишкой. Сейчас Монтгомери служил ей пропуском в высший свет. И, пока древний вампир лишь смирно надеялся отведать ее теплой крови и не распускал рук, то есть клыков, ее все устраивало. И его липкий взгляд, и трясущееся руки, что иногда поглаживали ее пальцы, и даже острые зубы, нередко показывающиеся из-за поджатых губ.

«Интересно, сколько упертых племянников ждут не дождутся кончины богатого дядюшки? – усмехнулась Катрин про себя. – И сколько из них засыпает, мечтая прийти к Монтгомери с деревянным колом? Хотя родных племянников этот старичок уж точно пережил. Остались какие-нибудь прапра…»

– В этом году горожане больно беспокойны, – отвлекая внимание от себя, предложила она тему разговора. – Я уже не в первый раз вижу толпы митингующих. И все опасаюсь, как бы они не взялись за камни.

– Вечно они недовольны, – фыркнул аристократ. – Сколько помню, всегда требуют то снижения налогов, то отмены повинностей, то повышения платы. А насчет нынешней черни вы правы, душечка. Больно они стали шумливые. Вот в дни моей молодости хватало пары всадников, чтобы разогнать эти бесовские митинги. А теперь того и гляди, они сами стражу с лошадей стащат. Но не стоит волноваться, уж мы проследим, чтобы они свое место знали.

Экипаж наконец прорвался сквозь ряды демонстрантов и помчался по практически пустой улице.

«Вот уже который день я прохлаждаюсь в обществе затхлой аристократии, – уныло подумала Катрин, пытаясь с заинтересованным видом слушать ворчание старика-вампира. – И никаких подвижек. Артефакт еще в пути. На след похитителей я так и не вышла. Еще чуть-чуть, и я тоже завернусь в поеденный молью платок, высыплю на лицо половину румян и начну вспоминать деньки своей бурной молодости».

– Что ж барон их не разгонит? – продолжила она, думая о своем.

– Его стражи снуют по Долине, – закатил глаза вампир, – вроде как занимаются поисками налетчиков на караваны. А разбираться с протестующими он не стал. Они вроде как не к нему претензии предъявляют. Ух, странно недальновидно с его стороны так думать. Будто барону уже наплевать на происходящее. А ведь если чернь наберется смелости поднять руку на нас или разграбить чей-нибудь особняк, то там уже и до Замка недолго. Ну да Совет Знати исправит это дело, я уж прослежу.

Монтгомери фон Бернс продолжал что-то там бухтеть насчет распоясавшихся горожан, но Катрин уже не обращала на него внимания.

«Самое неудачное время для поиска. На карнавал в Парнаву съезжается вся знать из Долины и даже из-за границы. Толпы путешественников, богачей и их любовниц. Скучать явно не придется».

Подсев ближе к окошку, она выглянула наружу. На перекрестке на пару секунд открылось уходящее вдаль каменное ущелье из домов. В Парнаве все радиальные улицы сходились к подножию холма, вершину которого венчал Замок.

Пусть крепость уже давно перестроили в готический дворец, а амбразуры сменились цветными витражами. Пусть по десятиметровым стенам не прогуливались стражи, высматривая приближающихся врагов, а кованая решетка была всегда поднята. Но неприступные бастионы опоясывал ров, а башни с соколиными знаменами еще гордо вздымались над городом.

«Вот моя цель, – подумала Катрин, откидываясь на спинку сиденья. – Но ее придется отложить, а пока перетрясем рыбку поменьше. А щука пусть дремлет на дне омута».

Окраины Парнавы

Грязная подворотня жилого района. Разбитая дорога, вся в ямах и лужах, которые освещает лишь свет из окон. Беспризорный мальчишка, вдохновенно малюющий на штукатурке жилого дома аляповатый рисунок – мужчину с далеко выдающимися изо рта клыками и пару воткнутых в его грудь кольев.

Сорванец как раз заканчивал надпись, когда его спугнул посторонний шум. Кусок мела упал, и перестук башмачков быстро затих в темноте.

Шаги приблизились, и вот перед образчиком настенной живописи остановился мужчина лет тридцати во фраке с накинутым поверх темным плащом. Отутюженный костюм, с острыми стрелками на брюках, изящные серебряные запонки на манжетах, накрахмаленный воротничок и высокомерный, пренебрежительный взгляд на весь мир.

Зубы скрипнули от сдерживаемой ярости, когда франт скользнул взглядом по неоконченному призыву: «Убирайтесь, посмертные выродки, обратно в свои…» Неразличимое движение руки, неприятный скрежет, будто по жести провели ножом, и стену с рисунком наискось перечеркнули пять глубоких канавок. Запахнувшись в плащ, мужчина продолжил свой путь, расплескивая лужи в переулке быстрыми злыми шагами.

Его цель – неприметная снаружи дверь, ведущая в полуподвальное помещение. Над этим заведением не сверкала яркая вывеска, рядом не стоял зазывала. Но для своих метки были везде. Они начинались еще за пару кварталов: запахи, эманации – направляя к этому особенному бару. Бар, где единственным напитком в меню была кровавая Мери, или Люси, или – хотя кто спрашивает имена? Этим у еды не интересуются.

По телу пробежала сладкая волна предвкушения. Пальцы подергивались, глаза застилала пелена. Сегодня он зол и голоден. С каждым разом сдерживать себя, идти по улице как ни в чем не бывало становилось все сложнее. Другие смеются, радуются, грустят, живут и не знают иного. Не знают, каково чувствовать свои застывшие вены, по которым уже не заструится горячая кровь. Каково помнить холод могильной земли. Не ощущать живительного глотка воздуха в легких. Смерть может отступить на время. Но ее клеймо омрачит разум и душу навсегда.

Только свежая кровь может, пусть на минуты, вернуть настоящую жизнь. Даровать наслаждение, которое не ценят эти существа. А он раз за разом проходит мимо. Мимо жизни, что он так жаждет испить, опустошить. Почувствовать вкус последней капли затихающего сердца.

В мыслях он раз за разом скидывал с себя невидимые оковы и принимал истинный облик. Видел раскрытые в беззвучном крике рты живых существ. Глаза, полные безнадежного ужаса и знания неминуемой смерти. Видел летящие багровые брызги. Густые капли живительного нектара, касающиеся языка…

Хищная улыбка искривила бледные губы. С невыносимой болью он в очередной раз вынырнул из видений. Он сам не помнил, как открыл массивную дверь с запорами и спустился по винтовой лестнице вниз.

Затуманенные желанием глаза выхватывали лишь отдельные картинки. Полутемный, прохладный зал. Красные отсветы от светильников. Настенные панно: мрак и серебро на красном – тела, свившиеся в бесконечном чувственном экстазе. Шторы, прикрывавшие кабинки для уединения. Обострившийся слух ловит за ними стоны муки и наслаждения. Дубовая стойка. Стеклянный стеллаж у стены, с сосудами в виде обнаженных фигурок женщин и мужчин, наполненных темно-бордовой влагой жизни. Эльф в белой рубашке и переднике.