Имперский Грааль - Наталия Ипатова

Да их и в темноте не спутаешь!

Как странно. Как может часть быть настолько больше целого? Брюс против него — кусок непропеченного теста.

Ночь оказалась без сна. Сто раз Мари вставала попить воды, натыкаясь в темноте на углы и все тасуя в уме эти две карты. Ощущение присутствия мужчины осталось, словно он был всем и придавал смысл всему Так вот кто ты такой, мой Хозяин Вод.

Он сделан для меня! Нельзя недооценивать Шебу.

В этом ли дело? И если в этом, то — какая разница?

Вся наша биохимия замкнута друг на друга, но если так, то было абсолютно предопределено в какой-то правильный миг сомкнуться рукам, встретиться глазами, губами? А целоваться он умеет, ахх.

Ну… и зачем мне это надо?

Не имеет никакого значения это твое «надо — не надо». Это стихийная величина, константа, вроде графика приливов или периода обращения. Она не зависит от «надо», ты вынуждена приурочить к ней свои ритмы и выучиться с ней жить, обратить свою слабость в свою же силу. Есть вещи, противиться которым невозможно. Надо просто сделать их частью себя. Опереться и оттолкнуться. И жить.

Стальная девочка в поисках силы. Я знаю о силе все.

А у Игнасии посреди стола горсть кристаллов, похожих на детские кубики из набора развивающих игр до года. Красивый жемчужно-серый цвет, правильная форма. Одна грань сколота или сошлифована, внутренность прозрачна как вода. Игнасия Монти глядится в нее, а оттуда в ответ смотрят две маленькие перевернутые Игнасии.

Вот, казалось бы, человек, творящий прикосновением обитаемые миры. Чего еще она не знает о жизни? Откуда в ней способность удивляться и уверенность, что другие счастливы удивиться вместе с ней? Ибо цинизма в Игнасии Монти нет ни на грош. Кристаллы днем принесли геологи, решив почему-то, что лаборатория белка — самое подходящее для них место. И с чего бы вдруг ученая дама Монти с ними согласилась?

— Что кажется вам здесь самым странным?

— На первый взгляд? Ну… удвоение отраженной картинки?

Едва ли это правильный ответ. Кристаллы с двойным лучепреломлением хоть и редки, но все же ничего «удивительного» в них нет. Они широко используются в технике. Например, в прыжковых двигателях и устройствах гиперсвязи. Нет ни малейшей причины затаивать дух.

— Начнем с того, что это макромолекулярное соединение. Ну и что, скажете вы, и будете правы. Нынче никого не удивишь синтетическими алмазами.

— Но?… — Мари невольно улыбнулась.

Не то чтобы она западала на чужой азарт, однако в некоторых вещах ученая дама была как тот ребенок, кто унаследует Царствие Небесное. Восторженна и невинна. И это вот главком армии, ведущей войну миров?

— Современной девушке не следует объяснять значение слова «нуклеотид»?

Девушке, проработавшей без малого год в лаборатории белка бок о бок с миз Монти, — уж точно не следует.

— Вы хотите сказать, это генетическая структура?

Если так, то Мари понимает значение этой находки. Это был бы первый местный код, а значит — местная форма жизни. Если мы не позволяем ему эволюционировать своим путем, это вовсе не значит, что мы не должны его изучить. Напротив: врага нужно знать в лицо.

— В некотором роде так, — сказала миз Монти, — но что такое ген. В гене тысячи — миллионы! — нуклеотид, а тут не более трехсот.

— Это останки? — спросила Мари. — Ну, то есть жизнь тут когда-то была?

Все знают, что такое белок. После гибели организма молекулярные цепочки распадаются. Зная закономерности системы, можно вычислять возраст останков. И наоборот. Это азы судебной и археологической космомедицины.

— Можно было бы это заподозрить, если бы на Авалоне нашлись хоть какие-то следы цивилизации.

— Мы до сих пор не знаем, что скрывают аномальные зоны, — возразила Мари. — Авалон — планета-загадка.

— Душенька, они всегда — загадки. По крайней мере кажутся таковыми. Слово «Авалон» пахнет яблоками, подвигом и смертью.

— И бессмертием.

— И бессмертием, — задумчиво повторила миз Монти. — Вы ведь с Зиглинды, дитя мое? Именно вашу планету общественная философская мысль сопрягает, знаете ли, с бессмертием. По крайней мере, вы знаете, чем оно пахнет.

Деньгами и страхом.

— Цивилизация такого уровня, что могла бы укрыться от нас под ионным зонтиком, должна была бы оставить следы по всей планете. Мы бы их не пропустили. А если деятельность чужих не воспринимается нами как сознательная и направленная на преобразование мира, то мы и разума в них не признаем. Можем стоять с ними нос к носу и не видеть друг в дружке конкурентной формы жизни.

— Так в чем же прелесть этих кристаллов? С точки зрения лаборатории белка или, быть может, философии?

— Мельчайшей формой жизни является, как вам известно, вирус. Своего рода код в пальто, как говорили у нас на факультете целую жизнь назад. Молекула РНК плюс белковая оболочка. Воспроизвестись самостоятельно вирус не может: это паразит, он способен удвоиться, лишь поразив здоровую клетку, за счет ее ресурсов. Длина молекулы кода у вируса начинается с трехсот шестидесяти нуклеотид.

— И?

— Образование, которое мы имеем честь наблюдать, — это чистый код, без какого бы то ни было сопутствующего белка. И этот код воспроизводится непаразитно. Кристаллы наращиваются сами собой. Теоретически такая структура предсказана и названа вироидом, но я берусь утверждать: мы первые, кто наблюдает ее воочию. Я поздравляю вас, дитя мое. Перед нами небелковая форма жизни, и у нас есть возможность опровергнуть некий древний постулат.

— О жизни как форме существования белковых тел? Мне казалось, Зиглинда опровергла его лет двадцать назад.

— Я не уверена, можно ли назвать существование тех объектов, Назгулов — жизнью. Они не обладали одним из главных свойств живого организма — способностью к репродукции.

— Может, им просто не дали попробовать?

Игнасия Монти рассмеялась, а Мари улыбнулась.

— Теологических вопросов, в частности насчет наличия у вироидного объекта души, мы поднимать не станем. Не наша епархия.

— А у клона есть душа?

— По-моему, лучше спросить про это у Р. Эстергази.

— Я не хочу у него спрашивать. Нет, не так. Я спрашивала у него.

— И что же он ответил?

— Он спросил: а что такое душа? В самом деле, если мы беремся судить, что у этого есть, а у этого — нет, значит, хотя бы теоретически мы должны знать, что это такое.

— Что ж, насчет души не знаю, а мозги у клона явно есть. Сколько ему технически лет?

— Семь.

— Развитой мальчик. Интереснейший объект — клон, вы не находите?

— А вы, миз Монти, никогда не занимались клонированием?

— Да как же не занималась. Биоинженерия и конструирование во времена моей молодости казались самым перспективным направлением. Я стажировалась на Пантократоре… конечно, а откуда, вы думали, я столько знаю об их доктрине? Помню времена, когда под наши нужды предоставили целую космическую станцию. Эйфория была безумная, — «старуха» всплеснула руками, — только твори!