Мириад островов - Татьяна Мудрая

Какое уж там торжество…

Галина думала, что в такие дни время будет течь медленно или скачками, но оно ринулось стрелой — подобно рьяному Сардеру.

Зашли за ними, кажется, через половину часа, едва оба успели уничтожить опозоренные тряпки, просохнуть и восстановить сбитое дыхание. На самом же деле — часов в одиннадцать следующего утра. Тот самый неопределённого вида распорядитель и с ним двое чином поменьше.

Пока они трое шли по коридорам, к ним присоединялись люди — ещё и ещё. Из дверей узорной башни вытек уже целый ручей и всё удлинялся, прирастал другими потоками, пока голова шествия спускалась с платформы. Уже на улице перед ним вывели открытые носилки на колёсиках, с длинным и узким тюком на них.

Так они двигались под ярким солнцем через половину города, обращаясь в реку: носилки, Галина под руку с другом, все прочие. Царило молчание, для Галины непонятное: ни плакальщиц, ни духового оркестра, ни даже молитв.

Остановились неподалёку от ворот: не тех, в которые въезжала королевская свита, других.

«А ведь никого из них нет. Ни одного знакомого лица. Даже Зигрит не пришла увидеть в последний раз своего шевалье. Впрочем, уж это понятно — зрелище явно не для беременной».

— Орихалхо, его вынесут за стены? Тут вне стен хоронят или?

— Смотри, — он стиснул её кисть.

Внизу отмыкали решётку с небольшого люка. Носилки поставили стоймя. Вверху, над Вратами Надира, зазвенели полуденные колокола. Солнце замерло, прислушиваясь. Сквозь отверстие в массивном и высоком своде ударил луч, коснулся мёртвого тела. Оболочка задымилась: густые дымные струи повалили оттуда, пыхнуло жаром. Через минуту-две появились языки тусклого пламени, пыхнули в лицо. Свёрток коробился, съёживался, обращался в ничто.

Нет, не в ничто. В чёрную жирную пыль. В прах, что тёк непрерывной струёй вниз, пока не стало на земле и его самого.

— Огненная смерть, — тихо пояснил морянин. — Не все годны для того, чтобы остаться на лице земли: таких несут к Вратам Зенита или попросту закапывают вне стен.

Катафалк, слегка покрывшийся копотью, подняли. Компания стала расходиться, отступая от Галины и её спутника всё дальше.

— Краткий ритуал, сэния Галина, — сказал один из присутствующих. — Как в дни поветрия. Для тех, кто несёт в себе заразу.

Орихалхо погладил ей запястье, будто успокаивая, отнял руку. Девушка подняла голову от камней под ногами, поглядела внимательно.

Двое в чёрных туниках и штанах, с покрытыми чёрным головами. Их Галина видела почти всё время, пока шли, только во время траурной церемонии головные уборы были сняты и висели за плечами на ленте.

Супрема. Нет, Братство Езу. Орден святых дознавателей.

— Я невиновна в убийстве, — тотчас сказала она.

— Знаем, — хладнокровно подтвердил один, по-видимому, старший. — Никто не сомневается в вас и не обвиняет ни в чём. У нас иные дела и обязанности.

— Однако с какой стати вы приветствовали нас именно этой фразой? Разве всё в мире исчерпывается насилием? — продолжил другой.

— Мы не судим и даже не решаем, — снова заговорил первый. — Мы добываем материал для чужих решений.

— Слово «чужих» означает всех, кроме нашей коллегии. Начиная с королей и кончая самим человеком, коего вопрошают, — подхватил второй.

Галина повернула голову.

Орихалхо исчез.

«Вот оно что. Тогда он со мной прощался».

— Если вы пожелаете до нас снизойти, благородная госпожа, — заключил старший, — орденские братья рады были бы узнать ваше мнение по неким весьма значительным проблемам.

И двинулись по обеим сторонам Галины, словно заключив её в узкие прямые скобки.

Авантюра седьмая

После Галина дивилась сама себе. Будь у неё кинжал, от которого девушку отвлекли нарочно. Или, скорей всего, отвлекло её собственное отвращение. Захлестни Галину та разъедающая сердце волна, что заставила ударить — в первый раз интуитивно, во второй — в полном осознании происходящего. Не одолей её дикая смесь равнодушия к себе и любопытства ко всему остальному.

Не будь всего этого, она — что? Сказала бы «нет» с самой решительной интонацией? Позвала на помощь? Кинулась в бег, расталкивая локтями толпу? Или, может быть, выхватила басселард (если бы он был) и выставила — в точности так, как видела однажды: уперев рукоять в живот и направив острие под рёбра одного из собеседников?

Они бы её попросту высмеяли. Даже не пытаясь разоружить. Как высмеяли и не попробовали бы переломить её решение в любом другом случае. Ей уже стало стыдно внутри себя — и больше всего в тот момент она боялась гласного позора.

Конвой двигался не торопясь, молча и с полнейшим чувством собственного достоинства. Ни один из клириков не пытался дотронуться и до самой мелкой оборки пленницы, не говоря уж о плече или локте.

Путь их снова лёг по незнакомым местам. «Этак весь Ромалин посмотрю», — подумала девушка.

И немного погодя: «Загипнотизировали меня, что ли?»

Последнее не имело под собой никаких оснований. Добрая воля и внушённые воспитанием правила иногда обращаются в сущий капкан.

Наконец, путники подошли к двухэтажному зданию с малой колокольней, окружённому службами. Службы соединялись паутиной узких тропок, вымощенных осколками тех плит, которыми был облицован фундамент. Посреди ходов росли кусты и деревья, были разбиты клумбы — куда более дикие и непричёсанные в сравнении со столичным стандартом, окружённые буйной травой. Сервет или послушник в короткой ряске, намереваясь выплеснуть рядом с куртиной орешника лохань рыжеватых помоев, уставился на них и оттого едва не обрушил весь заряд на огромного дворняжного кобеля, безмятежно дрыхавшего в солнечном пятне.

— Сюда, высокая сэнья, — её заставили отвести взгляд.

Галину провели мимо парадного крыльца и открыли невысокую дверцу, откуда вниз вел десяток плоских ступенек. Дальше тянулся коридор, сильно пахнущий половой тряпкой. По одной стороне были крошечные, в ладонь, роговые оконца, по другой — аккуратные дубовые двери. Один из езуитов подозвал очередного послушника, тот повозился с ключом, громогласно распахнул камеру:

— Будьте так добреньки здесь подождать.

«Добреньки…Все и вся взывают к моим лучшим чувствам».

Внутри было, собственно, не так уж плохо: откидная койка на петлях, на ней свёрнутый в трубку плед — то ли на ноги, то ли под голову, столик размером в табурет, привинченный к полу, табурет размером в ползада — той же системы, что и ложе. В самом духовитом углу — крепкая решётка вроде вентиляционной. На туалет не тянет — реальное отхожее место.