Комплекс Мадонны - Норман Богнер

— Дело не в прощении. Я просто не хочу ставить на нашем пути ненужные препятствия. А применение наркотика не поможет нам, по крайней мере сейчас… Сейчас я хотел бы, чтобы вы расслабились, мысленно вернулись назад и постарались рассказать ваши самые ранние впечатления.

Наступила минута тишины.

— Я… да, я сижу в автомобиле рядом со своим отцом, и мы едем по дороге. По какой-то сельской местности. Очень тепло. Лето. Я чувствую запах цветов. У меня в руках кукла.

Затем мы подъезжаем к черным металлическим воротам и въезжаем в них. Мой отец говорит: «Четыре года, Барб». Мы выходим из машины. У моего отца два букета цветов. Он говорит мне, чтобы я оставила куклу в машине, и дает в руки букет… да, фиалок. Мы идем по дорожке, вдоль которой стоят ряды высоких каменных плит с именами на них. Меня начинает бить дрожь. Мы останавливаемся у одного камня и опускаем цветы, и отец снова говорит: «Четыре года. Я не могу в это поверить». Он склоняет голову, и мы кладем цветы к камню. Потом отец начинает плакать, а я не знаю, что мне делать. Я так напугана. А он берет меня за руку: «Я так любил ее, Барб». А я говорю: «Кого, папа, кого?» А он говорит, что это мама. Мама лежит под землей. Он не может прекратить плакать, а я бегом направляюсь к машине, беру свою куклу и возвращаюсь назад. Отец стоит без движения, его плечи трясутся, а я говорю: «Папа, я оставляю с ней Тич. Ей не будет так одиноко». Так звали куклу — Боже, я не думала, что помню это. Тич. Разве это не странное имя?

— Когда умерла ваша мама? Вы помните?

— При родах. Нас было двое. Я и мой брат Лоренс. Мы были разнояйцевыми близнецами, но он умер вместе с мамой. Я была старше на восемь минут, а он родился… и… их обоих не стало.

— Еще что-нибудь вы помните?

— О кладбище ничего. До шести лет за мной присматривала женщина по имени Линдстрем. Видите ли, у моих родителей не было братьев и сестер. Они оба были единственными детьми, и, как выяснилось, я тоже. Я звала эту женщину тетей Линдой. Думаю, ей, наверное, было около сорока.

— Вы любите ее?

— Да, она была добра ко мне. Но очень часто я ее не понимала. У нее был сильный акцент, до того она работала в нашем районе уборщицей, полагаю, у нас ей было легче. Она стала, ну, какой-то солидной… домохозяйкой, что гораздо лучше, чем уборщица.

— Что вы можете рассказать о Линде? Ну, она обижала вас или вы ее?

— Наверное, такие случаи бывали. Ребенком я была очень послушной. Вот почему мой отец отпустил Линду, когда я была еще совсем маленькой. Он уже сам мог справиться со мной. Подождите минутку… они из-за чего-то поссорились. Я этого не поняла. Однажды он вернулся домой очень рано из своего магазина, и мы не услышали. В нашем городке отец занимался оптовым импортом вина, кроме того, у него был небольшой магазин розничной продажи. Это было узкоспециализированное дело, и в те времена люди не пили так много — не так, как сейчас. Очень большая конкуренция, все толкаются локтями. Просвещать население трудно. Сегодня отец скорее всего составил бы себе состояние, но тогда все было очень сложно. Я научилась произносить французские и немецкие слова, читая этикетки на бутылках.

— Из-за чего поссорились ваш отец и Линда? Вам это известно?

— Из-за чего-то такого, что сделала она. Он отнесся к этому отрицательно.

— Итак, он неожиданно вернулся домой.

— Правильно. Мы этого не услышали, вероятно, я тогда вела себя вовсе не тихо, а капризно, а в таких случаях тетя Линда сажала меня на колени, расстегивала кофточку и давала мне пососать свою сиську. И я чувствовала себя лучше. Груди у нее были великолепные — и совершенно белые, испещренные тонкими синими венами. Они выглядели так, словно были высечены из мрамора, и у них был очень хороший вкус и запах. Поэтому иногда я нарочно становилась плохой и раздражительной, чтобы тетя Линда посадила меня на колени и дала пососать грудь.

— Когда она ушла, вы ощутили чувство потери?

— В некотором смысле да. Но отец сказал мне, что у нее возникли какие-то неприятности с законом и ей пришлось вернуться назад в Швецию. Время от времени начинала я гадать, что с ней сталось. Сначала мне ее очень не хватало, но потом я ее забыла. Я приходила после занятий в магазин и делала там домашние задания и считала бутылки, когда приходила новая поставка. Я считала гораздо лучше, чем мой отец или мистер Чапин, его помощник. Затем, после того как отец запирал магазин, мы шли пешком через город в «Солсбери» и ужинали там. Какие там были ужины! Должно быть, мы бывали там тысячи раз. Мы были самыми любимыми завсегдатаями, к нам относились очень дружески, а официантки — да, Рита и Джо — покупали мне подарки на день рождения и на Рождество. Моим любимым блюдом были сэндвичи со свежей ветчиной…

— Где все это происходило?

— В Уэстпорте, штат Коннектикут. Мне казалось, я вам говорила.

— Как насчет подруг? Их у вас было много?

— Нет. В детстве я была одинокой, полагаю, это же верно в отношении колледжа. Сверстники обзывали меня Сверхмозгом. Я получала хорошие оценки. Делать было нечего — только читать и ходить в школу. Я не могла пригласить кого-либо из одноклассников пойти со мной в наш магазин. Я как-то чувствовала, что не нуждаюсь в других детях. Вот почему Лаура так много значила для меня. Она стала первой и единственной моей настоящей подругой.

Тедди услышал, как Барбара плачет, и ему показалось, что ее печаль задушит его.

— Прошу прощения, доктор.

— Все в порядке, Барбара. Стесняться нечего. Вы потеряли подругу.

Барбара снова заговорила, все еще продолжая всхлипывать.

— Я ничего не могу поделать. Когда я думаю о ней, то теряю самообладание. А, черт, к чему вся эта жизнь? Я хочу сказать, что, кроме моего отца, других в ней не было. Когда я отправилась в Европу, папа понял. Мне требовалось уехать, и я уехала. Папа не сказал мне, что заболел. Но это было так.

— Когда вы выросли, у вас были преподаватели, которых вы любили?

— Только мисс Слейтер. Она была старой девой и лучшим учителем в школе, и мне кажется, что я была ее любимицей. Все школьные годы я носила короткие волосы, как сейчас. Папа не умел их расчесывать и укладывать, а с короткими было проще управляться. Потом я стала старше и уже могла заняться ими сама, но мне не хотелось связываться. Однажды мисс Слейтер сказала, что я должна отпустить их. Что у меня прекрасные волосы, и если я не отпущу их, то стану старой девой, как она. У нее тоже были короткие волосы. Приблизительно месяц я обдумывала ее слова — я тогда уже была первокурсницей и немного отпустила их; но папа сказал, что они стали слишком длинные, и я остригла, как прежде.

— Похоже, у вас с вашим отцом были замечательные отношения.

— Это так. Он снимал с меня много неприятностей.

— Вы с ним были во всем откровенны?

— Нет, не могу сказать. С ним я могла говорить о школе, городке, людях. Понимаете, когда я там росла, городок еще не стал фешенебельным «курортом Уэстпортом», он был обыкновенным, довольно приличным маленьким городком, где все люди знали друг друга по именам.

— Когда вы учились в колледже, вы часто ходили на вечеринки — я полагаю, их было множество, — так вот, вы часто ходили на них?

— Приглашали меня часто. Конфирмации в милые шестнадцать лет, приглашения кавалеров, когда я стала старше — но приглашали меня между прочим. Не то чтобы меня забывали или кто-нибудь имел что-то против меня — просто я не была обязательной. Я хочу сказать, никто не говорил: «Если у нас будет вечеринка, мы должны быть уверены, что там будет Барбара». Нет, так вопрос не стоял. Лично меня никто не требовал. Но в то же время меня не приглашали из сострадания. Я просто появлялась на вечеринках.

— Вы получали удовольствие? Были какие-нибудь, которые вам особенно запомнились?

— Была одна ужасная, которую я не могу забыть. Когда мне было пятнадцать — так, дайте посмотреть. Был день рождения Тони. День рождения Тони Рэндольф. Ее отец владел довольно большим агентством по недвижимости, и они принадлежали к лучшему обществу. Тогда они были большими снобами, жили в прекрасном доме — большом, широко раскинувшемся двухэтажном георгианском особняке, построенном из серого песчаника. Заросли плюща, увивающего фасад, окна, выходящие на пролив. Имели собственный причал; по городским слухам, пили сверх меры, а у мистера Рэндольфа были деньги, старые деньги, которые ему достались. В течение нескольких лет он был мэром нашего города. Мне они очень нравились, я познакомилась с ними, когда натаскивала Тони по алгебре.

— Вы регулярно занимались репетиторством?

— Ну да, я подрабатывала. Я занималась математикой, французским и немецким.

— Вы с Тони были подругами?

— Она была недалекой и туповатой. Она проводила много времени со своими родителями и их друзьями, пробовала «Канадиан клаб» и имбирное пиво и поэтому считала себя всесторонне развитой натурой. Большинство ребят, судя по всему, соглашались с ней.