Данные достоверны - Иван Черный

Разговаривая с Конопатским, я спросил его:

[140]

— Почему же ты все-таки бежал в лес? Тебя подозревали?

Киномеханик удивленно поднял брови:

— Что вы, товарищ капитан!.. Если бы подозревали — давно схватили бы. А только когда я от клуба бежал, меня вроде полицаи видели.

— Вроде или точно?

— Я их видел, значит, и они видели, товарищ капитан. Там ведь, вокруг клуба, поставили посты на всякий случай. Ну чтобы партизаны не подобрались, гранату не бросили бы...

— Понятно. Тогда ты действительно рисковал... Ну, поздравляю, Ваня! Ото всей души. Командование отряда представило тебя к правительственной награде.

— Я старался сделать, как говорили... — смущенно ответил Конопатский.

Прекрасный был паренек, этот киномеханик! И тем более досадно становилось от мысли, что мы потеряли его как разведчика. Но в этом, видимо, были повинны мы сами. Увлеченные подготовкой взрыва, заботами об его эффективности, мы упустили из виду, что Конопатский еще очень неопытен, не подготовили его к продолжению работы в городке.

Будь Конопатский поопытней — он мог и дальше оставаться в Микашевичах. Для этого следовало лишь придумать правдоподобную легенду, полностью оправдывавшую отлучку из клуба в момент взрыва.

Придумать такую легенду, пожалуй, не составляло никакого труда. Можно было свалить все на того же болвана полицейского, включившего рубильник.

Покинув клуб, Конопатский мог подойти к полицейским, которые несли внешнюю охрану, обиженно пожаловаться на недоверие. Его бы спросили, конечно, о каком недоверии идет речь. Киномеханик объяснил бы, что его выгнали из будки, что полицай такой-то сам остался у аппарата.

Впоследствии постовые подтвердили бы, что Конопатский стоял в момент взрыва с ними, что в будку проник какой-то полицай, выгнавший киномеханика.

Такая легенда не только оправдала бы Конопатского, но направила ярость гитлеровцев против их собственных холуев, которых в горячке заподозрили бы в связях с партизанами.

Можно не сомневаться: гестаповцы немедленно распра-

[141]

вились бы с десятком-другим подонков, сослуживцев «полицая-подрывника», а Конопатский остался бы в Микашевичах, продолжал бы передавать сведения о микашевичском гарнизоне, об эшелонах врага!

Да, увлеклись мы проведением диверсионного акта!

Однако мысль, что и мы, руководители, сами только набираемся опыта, несколько успокаивала. К тому же в Микашевичах был у нас не один Конопатский. Наблюдение за эшелонами вели рабочий депо Половодский и станционная буфетчица Аня Белобородова. Воробьев и Колосов, служившие в управе, сообщали сведения по гарнизону.

* * *

Павла Кирбая я нашел на южной заставе. Он таскал дрова на кухню. Увидел меня, отправляясь за новой охапкой. Вытирая руки о ватник, улыбаясь, шагнул навстречу:

— Товарищ капитан!

— Здравствуй, Павел! Ты что же это физическим трудом занялся? А рана?

— Да поджила малость... Алима сказывала — вы пришли. Я все ждал, заглянете ли к нам.

— Как же не заглянуть? Пойдем покурим?

— Это можно.

Я попросил, чтобы в землянку, где расположились мы с Павлом, никто не входил.

— Ну, рассказывай, Паша, что у тебя произошло? Не торопись только. По порядку давай... Как случилось, что тебя хотели арестовать и ранили?

Кирбай пожал плечами:

— Сам не пойму, что вышло, товарищ капитан... Чтобы там слежка за мной была или еще что — не замечал. В отряд я не ходил, с Кузьменко переписывался через «почтовый ящик». Сестренки тоже аккуратно себя держали. Никому не говорили, что имеем связь с партизанами. Правда, Полина раза два бегала в Житковичи с минами, но к ней не цеплялись. Спокойно пронесла все, что надо.

— А к вам кто ходил?

— К нам-то? Да сын Горева приходил, Гарбуз раза два появлялся, Степан Татур с мехпункта бывал.

— Часто?

— Нет, тоже раз-другой... Ну и Женя Матвеец, подружка сестер, захаживала. Она, почитай, все время бывала. Да и как не бывать? Соседи! Она на связи с Житко-

[142]

вичами работает, товарищ капитан. Я после вашего ухода Кузьменко на Женю указал. Комсомолка, смелая...

— Так... Когда же тебя хотели арестовать? Как это вышло?

Павел Кирбай потер небритую щеку, развел руками:

— Врасплох застали, товарищ капитан. Днем было дело. Сестренки в рыбхоз ушли, а я дома оставался, по хозяйству, значит... Вдруг дверь настежь — фрицы с полицией! И сразу — хенде хох!

У них автоматы, а у меня — тарелка с полотенцем. Силы вроде неравные. Поднял руки.

Кричат:

— Собирайся, сукин сын, партизан!

А сами — по сундукам, по шкафам шастают, перины ворошат.

С немцами — полицаи. Рожи знакомые, житковичские.

— За что меня? — спрашиваю.

— Поговори, сволочь! Одевайся давай!

Тут я и сообразил сиротой прикинуться.

— Ребята, — прошу, — дозвольте хоть хлеба с салом взять.

— Где у тебя сало?

— Да туточки, в подполе.

— Ну лезь, да живо! А то ребра пересчитаем!

Не знаю, сжалились они надо мной или рассчитывали моим же запасом поживиться, только пустили в подпол. А у меня в подполе, товарищ капитан, обрез припрятан. Я как спрыгнул вниз, сразу к куче картошки, разрыл ее и за винтовку. Пошарил — три обоймы целы! Клацнул затвором, одну обойму в магазин загнал и стою, дух перевожу.

А полицаи уже орут:

— Вылезай давай, пока не стеганули из автомата!

Ну, думаю, в руки им попасть — живым не быть, а так — еще поглядим, кому первому на небеса возноситься!

Приставил лесенку, поднимаюсь. Обрез держу наготове.

Один полицай самокрутку закуривает, двое платья сестренок в узел увязывают, а фрицы у двери толкутся, ждут.

Эх, как глаза вытаращили, как дернулись! А я уже вскинул обрез, да по ним, по ним, а потом по полицаям!

Дым, грохот, фрицы на пол, полицаи к двери было — и тоже врастяжку, через немчуру, значит.

[143]

А я с ходу к окну, высадил раму — и во двор, к воротам, на улицу.

Они только тут опомнились, начали строчить вслед. Да я уже огородами к лесу.

Ну, пока по полю бежал, стреляли по мне, зацепили плечо. Однако я отстреливался, до кустов добрался, а в лес фрицы побоялись соваться... Так и ушел.

— Попал ты в переделку... Ну а сестры?

— К сестрам наши юркевичские девчонки прибежали, сказали, что за мной фашисты приходили. Полина и Алима домой не вернулись, сразу подхватились и сюда, в отряд.

— Правильно сделали... Как ты думаешь все же, Паша, почему тебя арестовать хотели?

Павел вздохнул:

— Нехорошо на людей думать, товарищ капитан, но не иначе — выдал кто-то, что я в лес к партизанам ходил.