Ренни (ЛП) - Гаджиала Джессика

Поэтому я потянулась за завернутым на мне полотенцем и потянула его, схватив полотенце и бросив его на край кровати, когда взяла свои трусики. Он следил за каждым моим движением, почти не моргая, и я изо всех сил старалась не обращать на это внимания.

Я была обеспокоена.

Но я не хотела, чтобы он знал об этом.

Я надеялась, что, может быть, это была просто какая-то маленькая ерунда, которая привела его в плохое настроение, и что, если я не буду слишком зацикливаться на этом, это может пройти само по себе.

Мне следовало бы знать лучше.

Проблемы не исчезли просто так.

Всякий раз, когда я видела Ренни в течении дня, он все время был дальше от меня, чем обычно, не улыбался и почти ни с кем не общался.

— Пойдем, — потребовал он где-то около полудня, сразу после того, как я закончила наводить порядок в беспорядке, который оставили вокруг все парни, пытаясь напомнить себе, чтобы я не злилась из-за этого, учитывая, что это был клуб и никогда раньше не был известен своей безупречностью.

— Куда? — спросила я, поворачиваясь, чтобы увидеть, как он машет мне ключами. — Мы не можем уйти. Ты здесь главный, — напомнила я ему.

— Ло сказала, что будет держать оборону.

— Зачем? — спросила я, зная, что для Приспешников мало что может быть важнее верности. И он должен был защищать женщин и детей.

— Потому что у меня есть для тебя сюрприз.

Я должна была быть в восторге.

Когда мужчины спонтанно готовили для вас сюрприз, вы должны были быть взволнованы, счастливы и вот-вот лопнете.

Но вместо этого мой желудок почти болезненно скрутило, а сердце, казалось, замерло в груди.

— Что за сюрприз? — осторожно спросила я.

— Возьми свою сумочку и пойдем, — сказал он вместо ответа, тем более убедив меня, что что-то случилось.

И я пошла, чтобы взять свой бумажник, проскользнула в балетки, которые упаковала Эш, и последовала за ним в гараж, где мы загрузились во внедорожник и выехали на главную улицу.

Он подъехал к парку всего в двух минутах езды по дороге перед витриной кофейни с вывеской, которая была мне незнакома, но название на ней было знакомым.

«Она Где-То Рядом».

Это была кофейня, в которой работал Сайрус.

— Ренни, тебе действительно не следует… — начала я, но он выскочил и пошел к тротуару, — находиться на публике, пока мы не убедимся, что угроза полностью миновала, — добавила я про себя, потянувшись к ручке двери и выходя. — Что это такое? Свидание? — спросила я, когда он бесшумно направился к двери и открыл ее для меня.

Но он не ответил, просто впустил меня внутрь и последовал за мной.

Внутри все было сделано интимно и заполнено примерно десятью маленькими столиками на двоих вдоль стен и секцией для сидения на диване в центре вокруг журнального столика. Вдоль четвертой стены располагалась стойка с гигантской доской, на которой разноцветным мелом было написано меню.

За прилавком стояли две женщины — потрясающая рыжеволосая и не менее потрясающая чернокожая женщина, обе в черных брюках и черной футболке с названием кофейни спереди.

Музыка была громкой и почти ошеломляющей, но, согласно вывеске, возле кассы: «Наша музыка удерживает нас от пощечин грубым клиентам. Нет, мы не откажемся от нее или не изменим станцию. С уважением К., спасибо».

Я повернулась к Ренни только для того, чтобы обнаружить его в нескольких футах от себя, стоящим возле стола, за которым двое людей втиснулись в пространство, где должен был сидеть только один, и наблюдали за мной.

И эти люди?

Да, это были мои родители.

Родители, которых я не видела восемь лет, имейте в виду. Родители, от которых я нарочно ушла. Родители, которые были виноваты в каждой частичке крутости, которую я носила как щит.

И вот они сидели, а Ренни раскачивался на каблуках позади них, взволнованный тем, что его маленький эксперимент удался.

Вот ублюдок.

Мои руки сжались в кулаки, ногти больно впились в ладони. Я вздохнула и заставила свои ноги двигаться вперед, изобразив на губах лучшую имитацию улыбки, на которую была способна.

— Мама, папа, что вы делаете в Соединенных Штатах?

Последнее, что я слышала, что они поселились в Англии. Я бы сказала, счастливо, но я не была полностью уверена, что кто-то из них способен на счастье. Что было у моего отца, так это его одержимость работой. Что было у моей матери, так это ее одержимость моим отцом. Одержимость не была счастливой вещью, на которой основывалась твоя жизнь.

— Мы были по делам в Нью-Йорке, и нам позвонил твой молодой человек, — начала моя мама, слегка приподняв подбородок, явно возражая не только против моего выбора «молодого человека», но и против моего наряда, моего родного города и, вероятно, кофейни, в которой мы сидели.

Я не очень была похожа на свою мать. Она была полной японкой, в то время как я была только наполовину. Моя кожа была темнее, волосы светлее, глаза — как у моего отца, а тело более соблазнительное, чем у нее. Но мое лицо было таким же круглым, как и у нее.

И я не унаследовал ни одного из ее сильных мнений о кухне, одежде, музыке или театре. Этот факт всегда раздражал ее. Вот почему она сокрушалась, когда я хотела играть с глупыми маленькими игрушечными животными вместо того, чтобы сидеть и смотреть Отверженных на французском.

Мой отец всегда был немного более спокойным, более будничным, менее претенциозным. Он никогда не заботился, чтобы заметить, что у меня даже был Геймбой, не говоря уже о том, чтобы читать мне лекции о том, как много я в него играла.

— Ренни, — сказала я, заставляя себя улыбнуться, но это была ледяная улыбка, — Почему ты не сказал мне, что звонил моим родителям?

— Это был сюрприз, Мина, — сказал он, пристально наблюдая за мной. И я просто знала, что он слишком много читает в моей скованности, в том факте, что я не села.

Поэтому я села. — Как у тебя дела?

— Возможно, ты бы знала это, если бы позвонила, Минни, — упрекнула меня мама.

— Я звонила. — Я звонила на каждый день матери и отца, чтобы они не могли сказать, что я никогда не звонила.

— Два раза в год, — усмехнулась она, качая головой. — После всего, что мы для тебя сделали. Лучшие школы, правильные контакты…

Лучшие школы в восьми разных странах за все мое детство. И единственными контактами, которые у меня были, были избалованные, высокомерные отпрыски женщин, с которыми она подружилась в «правильных» кругах в каждой из этих стран.

— Прости, мама, — сказала я, проглотив горький привкус этого извинения, потому что я совсем не это имела в виду. — Я много путешествовала по работе, — сказала я, глядя на своего отца, который не только понял бы, но и одобрил бы это. — Я приложу больше усилий. Скажем, на Рождество или Новый год, — когда я знала, что их все равно не будет рядом, чтобы взять трубку.

— Как продвигается работа? — мой отец вмешался, заинтересованный.

Он выглядел старше, чем я его помнила. Восемь лет сделали бы это с человеком, но это было почти поразительно видеть. Его волосы, которые всегда были насыщенного средне-каштанового цвета, начали седеть. Его глаза, которые были так похожи на мои собственные, были окружены вороньими лапками.

— Работа хорошая. Стабильная. Я была повсюду в прошлом году.

— Но ваша штаб-квартира находится здесь, верно? — спросил он. — Хейлшторм Индастриз.

Я почти поправила его, прежде чем в последнюю секунду вспомнила, что именно это я сказала ему много лет назад, когда Ло взяла меня к себе. «Индустрия», которую я считала более законной. Я знала, что он никогда не станет их искать. Ему все равно.

— Итак, как давно вы встречаетесь со своим молодым человеком? — моя мать вмешалась, всегда пытаясь увести разговор в сторону от работы, единственное, что нам с отцом было удобно обсуждать.

— О, ах… — начала я.

— Несколько месяцев, — подсказал Ренни, подходя ко мне, одалживая стул у стола позади нас и садясь, его колени касаются меня.

И впервые в жизни мне захотелось вырваться из его объятий. Не потому, что я боролась с влечением, как в самом начале, а потому, что я искренне не хотела, чтобы он прикасался ко мне прямо сейчас.