Пилот «штуки» - Рудель Ганс-Ульрих

В это время я получаю приказ принять командование полком и сдать мою третью эскадрилью. В качестве моего приемника имя обер-лейтенанта Лау, он с отличием служил в эскадрильи еще с Греции. После первой фазы русской компании он был направлен на штабную работу и сейчас снова вернулся на фронт. Что касается моих собственных полетов, это изменение меня никак не затрагивает. Я располагаю для полетов всеми типами самолетов, которые стоят на вооружении полка и могу летать с тем или иным подразделением в любое время.

Однажды, в начале сентября, я вылетаю рано утром с моей третьей эскадрильей, вторая сопровождает нас в качестве эскорта, я сам, вместе со звеном противотанковых самолетов занимаюсь охотой на танки в районе Ойтоцкого перевала. Ситуация там не кажется особенно приятной. Я решаю, следовательно, сразу же после возвращения подняться в воздух на ФВ-190. Тем временем самолеты остальных летчиков проходят обслуживание перед следующим вылетом. Лейтенант Хофмейстер готов к вылету и будет сопровождать меня в качестве разведчика.

Мы возвращаемся к Ойтоцу, проводим несколько атак с малых высот и разведываем состояние дел на всех карпатских перевалах и высотах, из чего мы получаем общую картину положения дел в нашем секторе. Я возвращаюсь, буквально без капли бензина и без единого патрона, на наше летное поле, когда я вижу сорок серебристых самолетов которые летят ко мне на той же самой высоте. Мы проносимся совсем близко друг от друга. Скрываться больше нельзя. Это американские мустанги. Я говорю Хофмейстеру: «Немедленно приземляйся»! Я выпускаю шасси, закрылки и иду вниз, прежде чем Мустанги успевают развернуться и атаковать. Скольжение к земле отнимает много нервов, потому что это тот момент, когда твой самолет абсолютно беззащитен и ничего нельзя сделать, только терпеливо ждать, пока он остановится. Я все еще качусь по земле, когда, оглянувшись, вижу как Мустанги начинают атаку и один из них идет прямо на мой самолет. Я торопливо откидываю фонарь — я все еще двигаюсь со скоростью километров 50 в час, вылезаю на крыло и бросаюсь на землю всего за несколько секунд до того, как начинают лаять пушки Мустанга. Мой самолет, который укатился сам по себе уже довольно далеко, загорается после первой же атаки. Я доволен, что сумел из него вовремя выбраться. У нас на аэродроме нет зениток, потому что никто не ожидал и не был готов к нашему отступлению на венгерские аэродромы. Наши враги, которые располагают неограниченными ресурсами могут размещать зенитные батареи на каждом углу, мы, к сожалению, этого позволить себе не можем. Мустанги рассыпались над всем аэродромом и спокойно занимаются тренировочной стрельбой по мишеням как в мирное время. Моя эскадрилья, которая должна была быть заправлена и снабжена боеприпасами, все еще находится на земле. Несколько транспортных самолетов, которые доставили нам боеприпасы, горючее и бомбы стоят на открытом месте. Пригодные к полетам самолеты находятся в импровизированных ангарах в лесу и в них трудно попасть. Но ремонтируемые самолеты и транспортники с бомбами и горючим взлетают на воздух, пушки сорока Мустангов грохочут без передышки, превращая все, что видят пилоты в пламя и обломки. Мною овладевает беспомощная ярость, приходится смотреть на все это и не иметь возможности ответить. Под всему аэродрому горят самолеты, над ними поднимаются клубы черного дыма. В этой сумятице можно подумать, что пришел конец света. Как это ни звучит абсурдно, я пытаюсь на мгновение заснуть. К тому времени, когда я проснусь, все уже закончится. Если тот парень, который продолжает кружить надо мной сможет в меня попасть, мне будет легче принять это, если я засну.

После того, как пилот Мустанга поджег мой самолет во время первой атаки, он, должно быть, заметил меня, лежавшего в поле. Возможно он на самом деле видел, как я спрыгнул с крыла, в любом случае он возвращается снова и снова и пытается попасть меня из пушек и пулеметов. По всей видимости он не видит меня четко через прицел, должно быть он не может поверить, что еще не попал в меня, потому что зайдя один или два раза он с ревом проносится надо мной, снижается до высоты несколько метров и смотрит на меня. Я лежу на животе не шевелясь, только немного поворачиваю голову чтобы бросит на него взгляд из-под полуопущенных век. Каждый раз, когда он приближается ко мне спереди, на меня падает песок от пулевых фонтанчиков. Попадет ли он в меня в следующий раз? Бежать нельзя, они стреляют по всему, что движется. И так это и продолжается, до бесконечности. Наконец у него, как я совершенно уверен, кончились боеприпасы, пройдя надо мной еще раз он летит прочь. Его коллеги также израсходовали свои боеприпасы, очень толково, нужно признать. Они строятся над летным полем и улетают. Наш аэродром представляет собой ужасное зрелище, в особенности, на первый взгляд. Первым делом я ищу лейтенанта Хофмейстера. Его самолет лежит на краю летного поля, должно быть, он не смог быстро приземлиться и был застигнут во время посадки. Он ранен: одну ногу придется ампутировать. На летном поле горят и взрываются самолеты, к счастью, среди них только несколько боеспособных машин, которые были хорошо замаскированы и представляли собой не такую простую цель. Когда я посещаю каждое подразделение в лесу, мне говорят, что во время атаки наземный персонал, как им и было приказано, вел непрерывный огонь из стрелкового оружия. Сбито четыре Мустанга. Учитывая, что у нас не было зениток, это особенно отрадно. Значит, у Мустангов не получилась их безопасная тренировочная стрельба по мишеням. Через несколько дней прибывают зенитки и маловероятно, что такие же успешные рейды когда-нибудь снова повторятся.

В нашем секторе часто встречаются немецкие самолеты, пилотируемые румынами, которых мы сами же ими и снабдили. Сейчас на них румынские опознавательные знаки и они летают на стороне русских. Румынская операционная база находится не очень далеко от нашей. Поэтому мы проводим две атаки с малой высоты на их аэродромы в районе Карлсбурга, Кронстадта и Херманстадта. Злые языки предполагают, что мы пытаемся подражать Мустангам, те поступали точно также. Мы уничтожаем более 150 самолетов на земле, некоторые из них — в воздухе, это в основном тренировочные и связные самолеты, но и в этом случае они используются румынскими ВВС, пусть даже для тренировки. Успех этих атак в очень большой степени зависит от силы вражеской обороны.

Боевые действия в Румынии завершились. Советское наводнение затопило всю страну и сейчас они пытаются нащупать проходы в Венгрию. Русские колонны одна за другой идут по перевалу Ротер-Турм в направлении Херманстадта. Вылеты против этих особенно трудны, потому что их армии очень сильно защищены от воздушного нападения. Во время одного из полетов над северными склонами перевала 40-мм зенитный снаряд срывает фонарь, к счастью, ни один из осколков меня не задевает.

В тот же самый вечер мой офицер по разведке говорит, что он почти каждый день слышит по радио пропагандистские передачи на немецком, это истории о зверствах немецких солдат и подстрекательства к партизанской войне. Передача всегда начинается со слов: «Говорит Кронстадт». Поговорив с группой, мы назначаем на завтра первую атаку на радиостанцию, так мы сможем разобраться с этими провокаторами. На рассвете мы вылетаем в направлении Кронстадта, старого поселения трансильванских саксонцев. Прямо впереди, в утреннем тумане показался городок. Нам не приходится пролетать над ним, передающая станция с ее двумя высокими мачтами стоит на главной дороге в семи километрах к северо-востоку. Между гигантскими мачтами находится небольшое здание, нервный центр всей передающей станции. Подлетая ближе и уже готовясь спикировать, я вижу автомобиль, выезжающий из внутреннего дворика этого здания. Если бы я был уверен, что именно ее пассажиры подстрекали партизан нанести нам удар в спину, я мог бы без труда накрыть их во время атаки. Автомобиль исчезает в лесу и пассажиры наблюдают за нашей атакой радиостанции издалека. Во время атаки следует быть очень внимательным и не спикировать слишком низко, потому что мачты соединены друг с другом множеством кабелей, за которые легко задеть. Маленькое здание прямо в центре моего прицела, я нажимаю кнопку, выхожу из пикирования и кружусь вокруг мачт, ожидая увидеть результат пока моя эскадрилья снова построиться в боевой порядок. По случайности одна из моих маленьких 10-кг бомб попала в самую верхушку мачты, та надломилась и изогнулась под прямым углом. От здания радиостанции ничего не осталось, бомбы сделали свое дело. Теперь они долгое время не смогут вести отсюда свои злобные пропагандистские передачи. С этой утешающей мыслью мы возвращаемся на базу.

Нарастающее давление на карпатские перевалы все яснее и яснее показывает степень ущерба нашей военной мощи, нанесенного румынским фиаско. Советы продвинулись далеко за Херманстадт, они почти в Торенбурге и пытаются захватить Клаусенбург. Большинство войск в этом секторе — венгерские, в основном части первой и второй бронетанковых дивизий. Практически нет никаких немецких резервов, чтобы сформировать костяк сопротивления в этом важном секторе. Это советское наступление подвергает опасности немецкие войска, удерживающие Карпаты дальше к северу. Им приходится оставить свои позиции на перевалах с серьезными последствиями, потому что Карпаты, являясь природной крепостью, являются ключом к венгерским равнинам, которые очень трудно будет удержать нашими уменьшившимися силами. Последние несколько недель Советам было легко делать свое дело, потому что они наступали по «союзной» Румынии, в которой серьезное немецкое сопротивление было невозможно организовать. Наш девиз: «Прочь из Румынии, следующая остановка — Карпаты». Но Румыния имеет протяженную границу и это означает что наш слабо защищенный фронт должен будет растянуться еще больше.