Звезда перед рассветом - Екатерина Мурашова

Гостей встречал хозяин «Бродячей собаки» в костюме Марса. Шлем смотрелся на его крупной голове весьма внушительно, яркие глаза воодушевленно горели («Кокаин или эфир», – шепнула Юлия Наде), а вот обнаженные в соответствии с образом икры были тощие и волосатые. Ширмы, украшавшие зал и создававшие атмосферу, были расписаны батальными сценами от начала человеческой истории в две краски – черная и красная. Народу собралось уже порядочно. Жужжали голоса, лязгали мечи и доспехи, шумели крыльями валькирии.

Надя крутила головой с простодушным интересом (как, впрочем, и положено денщику, внезапно попавшему в расположение «господ»), по сильно загримированному лицу Юлии ни о чем невозможно было догадаться.

– Жаннет, дорогая, умоляю тебя… – Арсений Троицкий потер пальцами висок. – Вон там, за столиком у стены, справа от колонны, сразу под райской птицей… Они, как я понял, из московской знати. Макс Лиховцев прислал письмо, просил оказать покровительство, но я нынче – не могу, не могу… У меня раскалывается голова, болит живот… Опять говорить ни о чем, слушать вздохи и удерживаться от желания поковырять в носу во время многозначительных пауз…

– Вон тот офицер и его денщик? – спросила Жаннет Гусарова, наряженная в полном соответствии с фамилией.

– Да, да.

– Поручик весьма эффектен, – признала Жаннет. – Редко кому идет мундир Павловской эпохи. Для этого нужно иметь идеальные ноги и уметь носить парик. Это мужчины или женщины?

– Черт его знает! «Денщик» сунул мне письмо в самой сутолоке: «Господин поручик имеет честь…» У Макса наверняка есть имена, но я, если честно, даже не дочитал… Да какая, в конце концов, разница! Улыбнись им, покажи быстренько, кто есть кто, и возвращайся. Все-то займет у тебя четверть часа, а я, Бог даст, буду спасен от убитого вечера и ночного приступа мигрени…

– Ладно, Арсений…

– Жаннет, ты – моя спасительница!

«Не боясь собачьей ямы,Наши шумы, наши гамы,Посещает, посещает,Посещает Сологуб…»

– Это гимн «Бродячей собаки», – пояснила Жаннет, мастерски выпуская колечки дыма и удовлетворенно наблюдая, с каким, явно врожденным, изяществом обхватили бокал тонкие, но сильные пальцы поручика. – Вообще у нас очень хороший оркестр – Бай, Карпиловский, Хейфец, Эльман… А Сологуб, если вам повезет, будет сегодня читать…

– Я его не люблю отчего-то… – призналась Юлия.

– Где-то я с вами соглашусь, Джулиус, – качнула головой Жаннет. – Этот его душный, загнанный в подполье эротизм…

– В подполье? – переспросила Надя. – Я бы сказал – в корзину для грязного белья. С редким плетением, чтоб можно было разглядеть…

– Да, да, – рассмеялась Жаннет. – А вон там, за роялем – Кузмин, тоже кумир и тоже по-своему воспевает эротизм… видите, вокруг него толпятся поклонники… Хотя нынче он поет о войне…

«Небо, как в праздник, сине,А под ним кровавый бой.Эта барышня – героиня,В бойскауты идет лифт-бой…»

– Некоторых его поклонников я знаю, – заметила Юлия. – Вон тот, кажется, молодой князь Бартенев…

– Да, да, – кивнула Жаннет и безжалостно, глядя поручику прямо в глаза, добавила. – У нас часто бывают люди из знати, их, как мух, тянет к гнильце…

– Именно. Как мух, – безмятежно согласилась Юлия.

«Если ж только из-под пушекСтанешь ты гонять лягушек,Так такой не нужен мне!Что уж нам господь ни судит,Мне и то утехой будет,Что жила за молодцом.В плен врагам не отдавайся,Умирай иль возвращайсяС гордо поднятым лицом…»

– Он идиот? – спросил Рудольф Леттер у князя Сережи.

– Нет. Он Сологуб, – ответил Сережа. – Стилизация под народную солдатскую песню. А что, разве непохоже?

– Кругом идиоты, – раздраженно сказал Рудольф и огляделся. – Даже здесь. Только в небе можно быть от них свободным…

– Тоже мне, ангелочек нашелся! – рассмеялся Сережа. – В небе! Так тебя там и ждут! И, кстати, знай, Руди, в последнее время ты становишься невыносимо однообразным с этими своими моторами, лонжеронами, «мертвыми петлями»… Пойди выпей еще или понюхай чего-нибудь. А потом возвращайся и давай-ка оглядимся: есть ли тут сегодня что-нибудь замечательное или хотя бы новенькое?..

– Взгляни-ка вон на того павловского поручика в парике… Как он тебе?

– Мне, пожалуй, больше нравится денщик, – весело сообщил Сережа, приподнялся, но тут же рухнул обратно на стул, не в силах удержать равновесие. – Он, во всяком случае, живой и колоритный. А поручик в этих лосинах, пудре и парике похож на заиндевевшую сосульку и одновременно – на мою жену…

– Что ж, – пожал плечами Рудольф. – Значит, ты можешь приударить за ним на почти законных основаниях. Разумеется, если сможешь подняться во весь рост и сделать несколько шагов… Но я, пожалуй, действительно отойду на пару десятков минут…

«Друзья! Но если в день убийственныйПадет последний исполин,Тогда, ваш нежный, ваш единственный,Я поведу вас на Берлин»

– высокий человек с томным лицом простужено пропел последние строчки стиха.

– Мне хочется умыться! – громко сказала Юлия.

– Именно, Джулиус, именно умыться! Как вы это верно сказали! – сверкая глазами, воскликнул Рудольф Леттер. – Когда в сей грозный час я слышу подобные вирши, мне хочется смыть с себя все и обнаженным взмыть в небо…

– Замерзнешь, идиот, – заметил Сережа. – Там холодно.

– … и оттуда, подобно Зевесу, – не слушая, продолжал Леттер, – разить и разить врагов…

– …Только голый Руди Леттер реет гордо и свободно… – процитировал князь.

– Я совершенно согласен! – горячо сказала Надя и залпом допила из рюмки плохой коньяк. – Когда каждый день тысячи людей гибнут на фронтах, писать и уж тем более читать такие стихи – это просто пошло! Вымыться и взлететь!

– У меня всю кожу от этой дурацкой пудры стянуло, – объяснила Юлия.

– Назарчик, вы просто прелесть! – промурлыкал Сережа, тиская под столом толстенькую, но упругую Надину коленку. – А какой у вас в этих дурацких штанишках аппетитный задик…

– Ваше сиятельство, а как же субординация? – пьяно захихикала Надя. – Вы – князь, а я – простолюдин, денщик!

– О, драгоценный Назарушка, это не имеет решительно никакого значения! – воскликнул Сережа и икнул три раза подряд. – Я – князь-демократ. И мне всегда безумно нравились молодые солдатики. Вы были кантонистом (кантонисты – малолетние и несовершеннолетние сыновья нижних воинских чинов, которые образовали как бы особое состояние или сословие лиц, принадлежащих со дня рождения к военному ведомству. Кроме солдатских детей, в школы кантонистов, на основании постепенно издающихся постановлений, направлялись сыновья бедных жителей Финляндии и цыган, там кочевавших; польских мятежников; шляхтичей, недоказавших свое дворянство; раскольников; беспризорных детей, и малолетних евреев-рекрутов, – прим. авт.), Назарушка?