Тайны Второй мировой - Борис Соколов

Черчилль 5 сентября в телеграмме британскому послу в Москве Стаффорду Криппсу объяснил, почему открытие второго фронта в ближайшее время невозможно: «Все наши генералы убеждены в том, что это (высадка. — Б.С.) кончится только кровопролитными боями, в результате которых мы будем отброшены, а если нам удастся закрепиться на небольших плацдармах, то через несколько дней их все равно придется оставить. Побережье Франции укреплено до предела, и у немцев до сих пор еще больше дивизий на Западе, чем у нас в Великобритании, причем они располагают сильной поддержкой с воздуха. У нас нет такого количества судов, которое необходимо для переброски большой армий на Европейский континент, если только мы не растянем эту переброску на много месяцев (англичане тогда из находившихся в метрополии 39 дивизий, включая 5 бронетанковых, были в состоянии высадить во Франции всего 6 дивизий, которые не имели никаких шансов на успех в борьбе против германской группировки на Западе. — Б.С.). Отвлечение наших флотилий для выполнения подобной операции парализовало бы поддержку армий на Среднем Востоке и полностью прекратило бы наше судоходство в Атлантическом океане. Это могло бы привести к проигрышу битвы за Атлантику, а также к голоду и гибели Британских островов»{172}.

Советский Союз, как известно, смог устоять в 41-м и без второго фронта, хотя в сентябре и октябре последовали катастрофы под Киевом и Вязьмой, и в германском плену оказалось еще более 1,5 млн. человек. Не играл еще решающей роли и ленд-лиз, так как первые поставки прибыли в СССР только в конце года. Однако Сталин имел еще резервы. 18 октября, после разгрома войск западного направления, он направил телеграммы в Уральский, Сибирский и Приволжсклй округа, требуя подготовить к концу ноября для введения в бой имеющиеся там 40 дивизий{173}. У немцев же в тот момент резервов больше не было. Переброшенные с Востока свежие советские дивизии и обеспечили успех Красной армии в битве под Москвой. Ленд-лиз стал играть важную роль позднее, обеспечив возможности для роста производства вооружения и боевой техники в СССР и обретения Красной армией значительно большей мобильности.

СРАЖЕНИЕ ЗА КУРСК, ОРЕЛ И ХАРЬКОВ. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ НАМЕРЕНИЯ И РЕЗУЛЬТАТЫ. КРИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ{174}

Битва на Курской дуге рассматривается в советской историографии как одно из трех главных решающих сражений Великой Отечественной войны (два других — Московское и Сталинградское). Оперативный и тактический аспекты Курской битвы изучены довольно хорошо{175}, но ее стратегическое значение характеризуется лишь в самых общих фразах в трудах, посвященных истории Восточного фронта Второй мировой войны. Цель данной работы — проанализировать стратегические намерения и результаты, достигнутые обеими сторонами во время сражения за Курск, Орел и Харьков.

Курская битва документирована сравнительно неплохо, значительно лучше, чем два других решающих сражения{176}. Советские историки изучают Курскую битву более объективно, поскольку официальная мифология войны утверждает, что только поворотный пункт — Сталинград, — как и победа под Москвой, были достигнуты без советского превосходства в людях и вооружении. В 1943 году преимущество, полученное немцами от внезапности нападения в 1941 году, практически сошло на нет, а советская промышленность достигла своей максимальной производительности после спада в первый год войны. Эти факты оказались очень полез™ для создания нового мифа — о триумфе советской политической системы и советского народа в Курской битве, третьей великой битве войны после Москвы и Сталинграда, в которой участвовало людей, танков и самолетов больше, чем в каком-либо другом сражении на Восточном фронте. Но для такого мифа очень важно не прояснять вопрос о стратегических намерениях и результатах.

И.В. Сталин в приказе от 23 февраля 1943 года поздравил Красную армию со сталинградской победой, но предупредил: глупо думать, что единственная задача Красной армии — преследовать немцев до западных границ и что «немцы покинут без боя хотя бы километр нашей земли»{177}. Также и в приказе от 1 мая 1943 года Сталин повторил, что «немецко-итальянский фашистский лагерь переживает тяжелый кризис и стоит перед своей катастрофой», но «это еще не значит, что катастрофа гитлеровской Германии уже наступила… Гитлеровская Германия и ее армия потрясены и переживают кризис, но они еще не разбиты. Было бы наивно думать, что катастрофа придет сама, в порядке самотека. Нужны еще два-три таких мощных удара с запада и востока, какой был нанесен гитлеровской армии последние 5–6 месяцев, для того, чтобы катастрофа гитлеровской Германии стала фактом»{178}.

Сталин был довольно-таки осторожен в своих прогнозах. В мае 1942 года он был куда более оптимистичен и призывал «добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев»{179}. Но крупные поражения Красной армии в Крыму и под Харьковом и ее отступление до Сталинграда и Кавказа заставили его быть осторожным в предсказаниях. Действительный ход событий показал, что не два или три, а более дюжины ударов, включая десять так называемых сталинских ударов 1944 года, потребовалось для германской капитуляции.

Первой работой, посвященной Курской битве, в советской историографии стала статья Н. Таленского «Орловская операция». Ее автор подчеркнул, что немецкое летнее наступление 1943 года началось очень поздно, 5 июля. Это было необычно для практики двух мировых войн{180}. Он цитировал заявление немецкого генерала К. Дитмара, что против принципов военной стратегии более выгодно уступить инициативу противнику и дождаться благоприятной возможности для удара. Кстати сказать, такова и была советская стратегия в Курской битве. Но в своей статье Таленский утверждал, что германское командование, вопреки мнению Дитмара, было заинтересовано в как можно более раннем начале своих наступательных операций, до того как начнется наступление союзников в Западной Европе. Задержку немецкого наступления на Курск он связывал с тяжелым поражением германской армии в Сталинградской битве. Таленский также полагал, что поражение немецких войск в Курской битве доказывает, что «военная мощь гитлеровской Германии ослаблена в такой мере, что 2–3 таких удара с востока и запада достаточно для ее разгрома»{181}. Здесь он фактически повторил сталинские слова. В этой же статье сам Сталин был назван основным архитектором советской победы в Курской битве{182}. Данный тезис был повторен И.В. Паротькиным, автором второй большой статьи о сражении на Курской дуге{183}. Он считал, что Сталинградская и Курская битвы сами по себе создали перелом в Великой Отечественной войне. Паротькин, как и Таленский, утверждал, что в ходе Курской битвы Красная армия показала, что «правильно организованная и проводимая оборона при наличии стойкости и высокого морального духа войск является непреодолимой для противника, как бы силен он ни был». Паротькин также заявил, что победа в Курской битве стала результатом блестящего взаимодействия пяти советских фронтов и что «в оборонительном сражении под Курском была истощена наступательная мощь двух основных немецких группировок и вновь созданы условия для перехода Красной армии в общее наступление». Он полагал, что «в ходе наступательных операций под Орлом и Харьковом, Красная армия показала высокую оперативную подготовку своего командного состава, умение его в сложных условиях успешно выполнять замыслы верховного главнокомандования». Паротькин утверждал, что в Курском сражении советские войска окружили и уничтожили несколько группировок противника{184}. Очевидно, что это заявление не соответствует истине.

Следует сказать, что Сталин оценивал исход Курской битвы как доказательство способности Красной армии наступать и зимой, и летом и выделял Сталинградскую и Курскую битвы как поворотные пункты войны. Он считал, что эти поражения поставили гитлеровскую Германию перед катастрофой{185}. Нетрудно заметить, что авторы первых статей о Курской битве просто повторяли сталинские формулы{186}.

Следует подчеркнуть, однако, что в советской мифологии войны Курская битва в первые годы часто заменялась битвой за Днепр. Так, только 180 солдат и офицеров получили звания Героев Советского Союза за сражение на Курской дуге, в то время как 2438 удостоились золотых звезд Героя за форсирование Днепра в октябре 1943 года{187}. Это породило в войсках особое выражение «днепровский герой», что означало героя второго сорта. Также в одной из первых статей, посвященных победе в Великой Отечественной войне, среди великих сражений была названа не Курская битва, а битва за Днепр (наряду с Московской, Сталинградской, обороной Ленинграда и взятием Берлина){188}. Возможно, это было вызвано очень тяжелыми потерями, которые понесла во время Курской битвы советская сторона, а также тем обстоятельством, что в ходе этого сражения так и не удалось ни одно окружение группировки противника.