Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения - Андрей Ильич Фурсов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Логика развития постиндустриального мира, конкуренции за место под солнцем в нём, даже если он окажется Dark sun world, объективно ведёт к тому, что под «колеса прогресса» попадает значительная часть населения – последняя четверть XX в. демонстрирует это со всей наглядностью.
«Обречённые, несчастные обречённые, – размышляет о людях некой местности Кандид, герой «Улитки на склоне» Стругацких, – они не знают, что обречены, что сильные их мира… уже нацелились в них тучами управляемых вирусов, колоннами роботов, стенами леса, что всё для них уже предопределено и – самое страшное – что историческая правда… не на их стороне, они реликты, осуждённые на гибель объективными законами и помогать им – значит идти против прогресса, задерживать прогресс на каком-то крошечном участке фронта».
Какой выбор может быть в такой ситуации? Налево пойдёшь… направо пойдёшь… прямо пойдёшь… А какой выбор был у средневекового монаха или схоласта, которые жили в монастыре или при университете и вокруг которых кипела борьба города и деревни, сеньоров и крестьян, императоров и пап, королей и баронов – всех против всех? Какой выбор был на заре Нового Времени у Лютера? Буйство и жестокость низов во время крестьянской войны в Германии напугали его до такой степени, что он призвал избивать и вешать их. А разве не пугали Маркса жестокости низов и пролетариев во время Парижской коммуны? Напугали – да так, что он перестал твердить о необходимости диктатуры пролетариата.
Выбор?
Социальному агенту, возникшему в результате социопроизводственного снятия противоречия между наёмным трудом и интеллектуальным трудом и пока что лишь внешне ещё выступающему в качестве наёмного работника умственного труда, только предстоит выработать и средства самообособления в порождающей его системе, и формы сопротивления ей, и логику формулировки социального выбора. Каким всё это будет – сказать трудно. Ясно одно – что всё это невозможно без адекватной социально-исторической теории.
Произвольная позиция по отношению к господствующим в обществе группам – необходимое, хотя и недостаточное условие для успешной работы в этой области. Именно мировые информационные потоки становятся наиболее адекватным производственным базисом для независимого социально-исторического теоретизирования. Это не значит, что они абсолютно облегчают его; отнюдь нет, в некоторых отношениях, которые суть предмет особого разговора, они даже делают его более трудной и сложной интеллектуальной, а отчасти и социальной задачей.
В чём Маркс и Энгельс были совершенно правы в «Манифесте» (и «Манифестом»), так это в том, что связали определённые социальные группы, их общественный и политический потенциал, борьбу за улучшение своих позиций с социальной теорией, с задачей разработки социальной теории. Теоретизация (и историзация) самосознания той или иной группы – необходимое условие для превращения этой группы в полноценного и самостоятельного социального агента, в субъекта. Наёмные работники интеллектуального труда в этом не исключение. Исключением они могут оказаться в другом. По причине всеобщего, универсального характера их труда и соответствующей ему практической и теоретической позиции в обществе, у рационального знания, социальной теории, адекватных положению и интересам наёмных работников интеллектуального труда, есть хорошие, значительно лучшие, чем у других социальных групп, возможности стать действительно всеобщим, универсальным и максимально свободным от «локальных» особенностей, частных интересов и «идеологий», т. е. максимально содержательным и минимально функциональным. Это не значит, что у такой теории не будет внутренних ограничений и противоречий. Отнюдь нет. Но они будут принципиально иными, чем у носителей частных видов труда.
Ясно, что именно наёмные работники умственного («неовеществлённого») труда в наибольшей степени объективно заинтересованы в демонтаже нынешней дисциплинарной структуры наук о мире, обществе и человеке, поскольку эта структура отражает ситуацию господства различных форм овеществлённого труда и, соответственно, связанных с ними групп и интересов над всеми остальными.
Объективная заинтересованность наёмных работников умственного труда как социальной группы в устранении пришедшей в качестве наследия XIX в. дисциплинарной решётки наук об обществе совпадает с логикой и потребностями развития социального знания в целом, с поисками выхода из тупика и кризиса современной социальной науки. Но это также означает, что изобретение новых объектов и конструирование «вокруг них» новых дисциплин с соответствующими методологиями и типами отношения к реальности, будь то россиеведение, капитализмоведение, исследование внелегальных комплексов или что-то ещё, автоматически означает вовлечённость в социальную борьбу, в столкновение социальных интересов. Ведь социальная (и – шире – современная в целом) наука была не только средством познания, а выполняла определённые социально-властные функции. Знание – сила. И недалёк от истины И. Валлерстайн, заметивший: «Научная культура (XIX–XX вв. – А.Ф.) была чем-то большим, чем просто рационализацией. Это была форма социализации различных элементов, выступавших в качестве кадров[132] всех необходимых (капитализму. – А.Ф.) структур. Как язык, общий для кадров, но не для рабочей силы, она стала средством классового сплочения высшей страты, ограничивая перспективы сопротивления со стороны той части кадров, которые могли впасть в подобный соблазн (нарушения правил игры Капитала и Государства. – А.Ф.). Далее, это был гибкий механизм воспроизводства кадров… Научная культура создала рамки, в которых возможность индивидуальной мобильности не угрожала иерархическому распределению рабочей силы»[133].
Иными словами, конструирование любой формы рационального знания об обществе, принципиально новой, по сравнению с существующей в течение последних 150 лет, методологии социально-исторических исследований, теории (причём необязательно теории по поводу интеллектуалов как социальной группы – это частности) задевает интересы не только научных сообществ («парадигм»), но и стоящих за ними экономических и политических структур и комплексов отношений (процессов). Именно в эти комплексы отношений эксплуатации и неравенства встроена современная социальная наука, составляющая их интегральный элемент[134].
«Постиндустриальная», «информационно-энтээровская» система производства переплавляет в один тип, в один комплекс отношений то, что раньше существовало в качестве двух типологически различных форм. А именно отношения «эксплуататоры – эксплуатируемые» и «господствующие группы – интеллектуалы». Ныне формируется некий единый комплекс. В ранней, неразвитой пока ещё форме этого комплекса интеллектуал выступает – по логике предыдущей системы – в качестве наёмного работника умственного труда. Но как будет обстоять дело дальше, на более развитых стадиях, когда принципиально должны измениться (и, как знать, быть может, стать ситуационными) сами явления эксплуатации и собственности, сейчас сказать трудно. В любом случае, если прежде при всех социальных потрясениях или обострениях интеллектуалы выбирали между угнетателями и угнетёнными, эксплуататорами и эксплуатируемыми, то ныне императив такого выбора исчезает, по крайней мере – в тенденции. И это кардинально меняет ситуацию, отражением и выражением которой был «Манифест Коммунистической партии».
VIII
Ситуация
