Герой иного времени - Анатолий Брусникин

Несмотря на ошеломление, мысль работала - выискивала лазейки, как совместить несовместимое и приспособиться к новой действительности.

Дашино воспитание, чувство порядочности, самоуважение - то лучшее, что в ней было и чем она гордилась - все эти основы ее душевного устройства были потрясены, опорочены. Ей следовало испытывать к себе презрение и омерзение, но ничего подобного не было. Это ужасней всего.

Держась обеими руками за жесткую гриву лошади, Даша вспоминала бывшее прежде - и поражалась собственной слепоте.

Теперь-то ясно, что она влюбилась в Никитина, еще его не увидев. В тот самый день, когда на станции Бирюлево слушала взволнованный рассказ Алины Сергеевны Незнамовой. Влюбилась в неизъяснимую красоту этой истории. В мужчину, который способен вызывать в такой необыкновенной женщине столь долгое и сильное чувство.

Ну хорошо, эта влюбленность была романтической и девичьей. Еще не любовь, а тоска по любви, ее предчувствие. Но когда она увидела Никитина вблизи и заглянула в его страшные (дада, именно страшные!) глаза - ведь кажется, можно было спросить себя: чего это ты, голубушка, так напугалась? А того и напугалась, что увидела в этих глазах свою гибель. Гибель прежней Даши Фигнер - ясной, честной, светлой.

Но ничего она, дура, не поняла. Объяснила волнение своей душевной отзывчивостью и даже умилилась на себя: вот-де как близко приняла она к сердцу заботу доверившейся ей женщины.

И всё последующее свое поведение объясняла себе тем же: благородным участием в Никитине, ответственностью перед Незнамовой.

Не совсем так. Сомнения все-таки были, причем с самого начала. Но Даша возмущалась ими, гнала прочь. И, чтоб доказать самой себе чистоту помыслов, написала в Москву письмо: Олег Львович отличился, уже произведен в унтер-офицеры, а после похода в Семиаулье несомненно получит эполеты, так что не медлите, выезжайте. Письмо ушло с военным курьером, самой быстрой эстафетой.

Но экспедиция завершилась неуспехом. Олег Львович не только остался без надежды на выслугу, но был услан обратно в свой дальний форт. Когда Даша узнала об этом из записки Григория Федоровича, помертвела от ужаса. "Что я натворила! - сказала себе она. - Незнамова уже в пути, ее не остановить. Приедет счастливая - а его нет. Он ее не ждет, он спросит, почему она здесь? А виновата во всем я".

И невдомек ей было, что ужас вызван не столько конфузной ситуацией, сколько разлукой с Олегом Львовичем. Мыслью, что она может его больше никогда не увидеть. Решение ехать в Занозу возникло немедленно. Она об этом написала Григорию Федоровичу, отдала записку журналисту и стала думать, как всё устроить.

То, что случилось потом, было похоже на нескончаемый страшный сон: смерть бедного Трофима, плен у дикарей, но сейчас, потрясенная своим открытием, Даша об ужасах и не вспоминала. Словно всё это произошло не с ней. Или с ней, но много-много лет назад.

Чем меньше оставалось до Серноводска, тем яснее становилось: предстоящих мук Даше не вынести. Приедет Незнамова, посмотрит ей в глаза - и, конечно, сразу всё поймет. С ее-то проницательностью и чутким сердцем - непременно. Как стыдно, как стыдно! Что может быть хуже, чем попытка украсть самое дорогое у той, которая и без того жестоко обворована судьбой?

Это был голос прежней Даши. Он потихоньку оттаивал, звучал всё громче. Спорить с ним было невозможно.

Имелся и еще один повод для терзаний, недостойный. Умываясь в маленьком горном озерце, она вдруг увидела свое отражение и чуть не разрыдалась. Боже, на кого она похожа! Какая-то облезлая кошка! Волосы висят сосульками, глаза ввалились, губы распухли. А кожа! А ногти!

"Глупости, - одернула себя Даша. - Какое это имеет значение?"

Но сама себе не поверила. То, как она выглядит, имело значение, и очень большое. Олег Львович должен смотреть на нее не с сочувствием, а с восхищением. Не жалеть ее, а желать!

Стоило ей мысленно произнести эти слова, и внутри будто вспыхнул яркий свет, озаривший душу и прояснивший мысли.

Нравственных терзаний как не бывало.

В любви каждый за себя. Здесь нет ни сострадания, ни благородства, ни учтивости. Потому что любовь - единственное, ради чего стоит жить и ради чего не жалко умереть. Одно дело прочесть такое в романе, и совсем другое - ощутить всем существом, как ощутила это Даша, застыв над черной водой.

Она будет сражаться за свою любовь! Пускай она воровка, пускай подлая предательница - да кто угодно! Наполнившее ее чувство было такой силы, что все остальное утратило значение.

Он будет принадлежать ей во что бы то ни стало. Вопреки всем и всему. Даже вопреки самому себе.

К Даше он равнодушен - в том единственном смысле, который для нее важен. Это первая трудность. Вторая: за много лет он свыкся с мыслью о той женщине, их слишком многое связывает. Трудность третья: его сердце покрыто ржавчиной, опалено невзгодами. Оно разучилось любить - если когда-то и умело.

Задача сложная, что говорить. Значит, нужно стать умной, смелой, прекрасной. Такой, перед кем рухнут все преграды.

И Даша очнулась. С нее слетела вялость, глаза заблестели, плечи распрямились. Лишь теперь она заметила, что куда-то подевалась маленькая глухая черкешенка и что Галбаций (кажется, он на время исчезал - или примерещилось?) едет мрачный и всё вздыхает. Вот отличный повод показать себя перед Олегом Львовичем в хорошем свете.

- Что с вашим другом? Он нездоров? - спросила она участливо. Безо всякого интонирования, по-дружески. Женские фокусы - это потом. Сначала нужно привести себя в надлежащий вид.

- Он где-то потерял котенка, что вы подарили, - так же по-товарищески ответил с улыбкой Никитин. - Я вижу, Дарья Александровна, вам лучше?

- Немного. Знаете, я не говорю вам слов благодарности. Потому что словами моих чувств не выразить. Отныне вы для меня... - И не договорила.

Голос у нее очень правильно, тепло дрогнул.

"Про скорый приезд Незнамовой ему ни слова, - думала Даша. - Как бы она ни торопилась на Кавказ, раньше, чем через две или три недели, не приедет. Это время - моё".

- Григория Федоровича мне отблагодарить просто, - сказала она, изобразив милую девичью застенчивость, которой в ней нисколько не осталось. - Да и обязана ему я меньше, чем вам. Кунаку вашему я достану другого котенка. Еще краше и моложе, - прибавила она, не удержавшись. - А вот как выразить мою признательность вам, ума не приложу...

- Мне довольно того, что вы на свободе. А Галбация другим котенком вы вряд ли утешите. Кто краше и моложе не заменит того, кто был дорог.

Она вздрогнула - ей показалось, что Никитин прочел ее тайные мысли и ответил на них. Но в теперешнем Дашином состоянии надолго обескуражить ее было невозможно.

Первую попытку расшевелить в Олеге Львовиче инойинтерес она предприняла на следующий день.

У подножия гор, в мирно?м ауле, их поджидали капитан Иноземцов и доктор Кюхенхельфер. В коляске у них было всё необходимое, чтобы снова превратиться если не в красавицу, то по крайней мере в цивилизованную женщину. Даша отмылась, переоделась, надушилась. Настоящей прически, конечно, не сделала, но заплела косу - вышло мило и эффектно, в духе пушкинской героини: "Три дня купеческая дочь Наташа пропадала".

Сразу прибавилось и уверенности.

По дороге остановились на привал возле ручья. И Даша произвела еще не атаку, а, как выразился бы papa, разведку боем. Отошла к ивняку, стала ждать, когда Олег Львович пойдет умываться. И сделала вот что: приспустила платье, обнажив шею и плечи, грациозно присела над водой - стала обтираться смоченным платком.

Прежняя Даша ничего до такой степени бесстыдного и вообразить себе не смогла бы, а новая Даша, смелая, о стыде даже не думала. Лишь жалела, что плохо знает мужчин, особенно немолодых: что сильней пробуждает в них страстность? Во всяком случае, от маневра хуже не будет. В представителях сильного пола, как известно, чрезвычайно развита чувственность. Когда они видят какой-то пустяк вроде подвязки или ненароком обнажившейся части тела, прямо с ума начинают сходить.

С ума от вида Дашиных плеч Никитин не сошел, но и удалился не тотчас - несколько секунд постоял. Она сделала вид, что не видит его и не слышит, но внутренне возликовала: ага, залюбовался! Метод оказался перспективным - она взяла его на заметку.

В последний день путешествия Даша вела себя очень продуманно, с каждым спутником посвоему. Мангарову нежно улыбалась, но близко к себе не подпускала; его функция была - излучать обожание, окружать ее ореолом желанности. С капитаном держалась по-дружески просто. С доктором шутила. Горцу сочувственно вздыхала - издали, они ведь не любят разговаривать с женщинами. А Олегу Львовичу без конца посылала взгляды, полные глубокой благодарности и несколько раз говорила о своем неоплатном долге, так что он даже засердился. Это ничего. В какой-то книге Даша прочла, что больше всего человек любит тех, кто ему чем-то обязан.