Корона из сплетенных рогов - Андрэ Нортон

И она побежала между деревьями, огибая препятствия. Я последовал за ней и когда мы выскочили на поляну, я схватился за меч.

Я боялся, что кто-нибудь из стаи остался жив и будет следить за нами. Но в небе не было видно никого, только какая-то черная точка далеко в небе, которая быстро удалялась. И я, несколько успокоенный тем, что не нужно вступать в битву, повернулся к Гатее, схватил ее за руку и стал держать изо всех сил. Пришло время отвечать на мои вопросы.

— Кто Тот, который Охотится? Кто Черные птицы? Орд? Теперь ты мне скажешь все, что знаешь!

Она пыталась вырваться. Она была сильнее, чем я думал. Но я удержал ее и она подняла свой жезл, но я быстро схватил ее за кисть руки, так как ожидал этого. Еще никогда я так грубо не обращался с женщинами и мне совсем не нравилась эта борьба между нами. Однако я должен был получить у нее знания, которые могут помочь нам избежать новых опасностей.

Гатея смотрела на меня. Она прекратила борьбу. Я видел, что губы ее шевелятся, но не понимал, что говорит она. Тогда я потянул ее к себе и зажал рот рукой — вдруг она зовет кого-нибудь себе на помощь — против меня.

— Ты скажешь! — проговорил я ей на ухо, прижимая его к себе. — Я долго шел по твоему пути. Ты даже втянула меня в колдовство — и я получу у тебя ответа на все! — Она была в моих руках, как стальной прут, хотя уже не старалась вырваться. Что я еще мог сделать, чтобы добиться у нее ответа, я не мог себе представить.

— Ты же не дура, — продолжал я. — Нельзя дальше идти в эту страну, если мы не станем полноправными партнерами. Мне не нужны твои тайны, но я же воин. Я не хочу идти вслепую, если могу получить информацию, которая поможет нам обоим.

Я знал, что упрямство ее не сломано. Но я не знал, что делать, не держать же ее в плену постоянно? Когда она не заговорила, у меня мелькнула мысль, как будто кто-то подсказал мне ее. И я стал говорить тоном, требующим немедленного ответа.

— Во имя Гунноры, я требую! — я почувствовал, что обращение к могуществу, с которым был связан кубок, подействует на нее. Она так много говорила о том, что магия женское дело и ни один мужчина не может касаться ее — она так гордилась, что магия разделяет нас. Но Гуннора была настоящая женщина и я был уверен, что она обладала не только тем, чем обладают все женщины, но и большим могуществом.

И я понял, что поступил правильно, так как Гатея еще раз дернулась, чтобы освободиться. Однако я был готов к этому и не выпустил ее. Но я повторил:

— Во имя могущества Гунноры, я требую!

Она внезапно обвисла у меня на руках. Я выпустил ее и отошел в сторону, но глаз с жезла не сводил. Девушка стискивала его руками, держа обгоревшим концом вниз. Она не смотрела на меня, только говорила холодным жестким тоном:

— Ты все еще суешься не в свое дело. Будь осторожен, нельзя обращаться к тому, чего не понимаешь. Ты идиот!

— Лучше я буду живым идиотом, чем мертвым. И я уверен, что ты знаешь эту страну, достаточно хорошо и можешь вооружить нас для похода по ней не только с мечом в руке. Ты знаешь, куда мы идем.

— Куда я иду! — поправила меня Гатея. Она все еще не смотрела на меня, как будто стыдилась того, что я держал ее в плену и она не смогла освободиться. Это унизило ее в своих глазах. Но я всегда с самого начала держался с ней почтительно, чего нельзя сказать о ней.

— Куда идем мы оба, — спокойно поправил ее я. — И у тебя есть проводник, тот невидимый. Я видел, как ты с ним разговаривала. Он… или она здесь?

— Это Тайна, которую не может знать тот, кто не посвящен, — возразила она.

— Меня уже посвятили. Я разговаривал с Гуннорой. Я вызвал Охотника — и разве он не откликнулся?

Она не смотрела на меня. Глаза ее бегали, как у загнанного в угол зверька.

— Я дала клятву. Ты не знаешь, чего требуешь…

Снова мне кто-то подсказал слова.

— Спроси у того, кто не виден — спроси, должен ли я оставаться слепым среди зрячих? Я требую это во имя Гунноры!

Жезл дрогнул.

— Она… почему ты говоришь о ней? Ее имя не для уха мужчины!

— Она нормально относится к мужчинам. Я сидел рядом с ней за праздничным столом и она говорила со мной так ласково, как никогда не говорила ты. Она подарила мне кубок.

— Я не могу сказать…

— Тогда вызови того, кто может, — настаивал я. — Вызови своего невидимого.

Теперь она подняла на меня глаза и в них горел огонь гнева или ненависти.

— Пусть будет по-твоему! — и она воткнула жезл в землю, отступила на два шага и села перед ним, скрестив ноги. Взгляд ее сконцентрировался на полуобгоревшем конце посоха.

Моя рука скользнула в мешок, где лежал кубок и я сформировал в мозгу изображение янтарной леди, полное жизни и красоты.

Холодная волна пробежала по мне, хотя секунду назад солнце нещадно жгло кожу. Я чувствовал, как холодное дыхание Ледяного Дракона вырывается из обгоревшего посоха, который так много значил для Гатеи. Я каждую секунду ждал, что посох начнет излучать свет, но ничего не происходило. Только холод становился все сильнее, как будто она решила заморозить меня. Я стоял и думал о Гунноре, и о кубке, который она мне подарила. Кроме того, я достал из мешка лист. Может быть, это какой-нибудь талисман.

Гатея заговорила нараспев на чужом языке. Она вероятно читала какую-то молитву. Холод усилился. Должно быть я превратился в ледышку с головы до ног. Только от руки, которая сжимала лист, исходило тепло, благодаря которому я мог сопротивляться этому убийственному холоду. Я не знаю, хотела ли Гатея причинить мне вред. Может быть, тот, кто отвечал ей, таким образом защищался от непосвященного.

Я не слышал голоса. Однако Гатея перестала петь и заговорила прямо с тем, кто излучал холод. Я снова постарался вызвать в мозгу живое изображение Гунноры. Но оно таяло, несмотря на все мои усилия. Вместо янтарного прекрасного лица появилось другое. Это была молодая женщина, которой я никогда раньше не видел. прямые волосы ее были зачесаны назад и стянуты серебряным обручем с изображением луны надо лбом. Глаза ее были серые, как зимний лед, и тепла в них было не больше, чем в нем. Волосы были цвета черного зимнего неба, а платье, перетянутое тонким поясом, было белого цвета и хорошо стройную фигурку молодой женщины.

В ней не было ничего человеческого. Я не знал, вижу ли я своим внутренним зрением ту, что вызвала Гатея, но эта девушка бесстрастно, почти презрительно изучала меня. И это презрение казалось не меня лично — а вообще мужчин. Я не мог избежать ее изучающего взгляда.

— Гуннора! — выкрикнул я это вслух, или просто подумал?

Во всяком случае это нарушило ее ледяное спокойствие. Она не нахмурилась, даже не отшатнулась, но я каким-то образом чувствовал, что она обеспокоена, потрясена. Видимо, в этой стране существовали разные силы. Я встретился с одной из них, Гатея вошла в союз с другой. И эти силы не были дружны между собой, скорее наоборот.