Николай Негодник - Сергей Шкенёв

– Нет, – поспешил оправдаться Глушата. – Мы, черти, просто обязаны по природе своей нарушать все данные клятвы. Вот как поклянусь, так обязательно предам.

– Зачем? – удивился кот. – Думаешь, что кто-то другой сможет предложить больше? А хочешь получать жалованье в сто раз выше моего?

– Хочу.

– И хоти на здоровье. Я за идею служу, не за деньги. Понял?

– Нет.

– Ну и дурак. Если верить законам математики, а им нет оснований не верить, при умножении ста на ноль тот самый ноль и получится. Тебе в кои-то веки выпадает возможность… это… выпадает, короче… Ну чо, согласен?

– А присягу?

Ученый кот сел на землю и устало подпер лапой голову:

– Ну как же тебе еще объяснить… Присягу принесешь, а вот нарушить ее не сможешь.

– Это почему?

– А потому что бесплатно чертям предавать не положено!

– А за деньги?

– Какие на хрен деньги? – Разозленный Базека вскочил и забегал кругами. – Если ты будешь получать ноль, то есть совсем ничего, то сколько бы тебе ни предложили, при умножении на ноль это превратится в тот же ноль. Вообще в ничего, понял? Или хочешь ишачить за просто так на чужого дядю?

– Погоди, – Глушата задумался и почесал лысину. – Так у князя я тоже…

– Почувствуйте разницу! – Кот широко улыбнулся. – Он-то уже своим будет, так что урона чертячьей чести здесь не вижу. Заплати налоги и спи спокойно, дорогой товарищ.

– Да, но с чего?

– Как это? А доля в трофеях? Частным предпринимательством еще можно подрабатывать или уроки давать. А хочешь, иди в сельское хозяйство – кое-какая животина и инструмент уже имеется.

– Боевыми вилами – навоз?

– Ачоа? Какое же гражданство без налогов?

Казимир Бартош стоял рядом и поспешил на выручку к другу:

– Не переживай так, чертушка, тут надысь ангел к князю прилетал, так и его, говорят, заставили за топтание неба заплатить, – зашептал он Глушате в ухо.

– Точно? – Черт скосил глаз на воеводу.

– Точнее не бывает. Над полем пролететь – двадцать серпянок, над деревней – сорок. А уж над городом – меньше чем за три крестовика не пускают. Дешевле какая-то экономика не дозволяет. Эх, и зловредная, слышал, баба…

Подбодренный свежей информацией рогоносец воспрянул духом. А на самом деле, чего он теряет? И, в конце концов, сколько можно терпеть тяжкий гнет румийских бесов? Набегами на них, кстати, и неплохую денежку заработать получится. И на налоги, и на кабак хватит. А ежели о перспективах задуматься и вспомнить рассказы стариков о дивной стране на востоке с огнедышащими вулканами и горячими гейзерами, то вообще неплохо вырисовывается. Точно, даешь национальную автономию!

– Согласен на тринадцать процентов подоходного!

Шмелёв и черта хлопнул по плечу, только прикинул в уме, как будет оправдываться перед Саввой. А со стороны леших послышался довольный и честный-честный голос Бахряты:

– Да ты что, маркиз, какой еще обоз? Не было никакого обоза! Вообще не было!

Глава 18

На опушке роскошной дубравы, еще недавно, а может, и по сию пору, священной рощи местной мордвы, была организована полевая церковь. Точнее, она задумывалась таковой, но из-за нехватки мест в лазаретах ее переоборудовали под госпиталь и операционную. С полотняных стен на лежащих раненых смотрели иконы нового письма, чистые и светлые. В отличие от объявленных еретическими произведений старых румийских мастеров. Да и не должен настоящий мастер рисовать так мрачно, что аж мурашки по спине пробегают от строгих и укоризненных взглядов. Пробегали, точнее сказать. Нынче по-другому… Вот маленькая Лёля на руках у матери – будущая святая покровительница семьи и любви улыбается посеченным вражескими саблями воинам и благословляет зажатым в крохотном кулачке букетом ромашек. Ярко-синие детские глаза – лучше всякого обезболивающего. И рядом воскресший Спаситель, веселый и сильный, как подобает человеку и сыну Божьему. Зачем грустить ему? Ведь впереди вечная жизнь и вечное Небо!

Но в шатрах лежали только тяжелые раненые. Все прочие просто ждали своей очереди на свежем воздухе, терпеливо сидя на теплой земле, а кто-то прохаживался, баюкая и укачивая туго спеленутую руку с пятнами крови на полотняной повязке. Их осматривали и оказывали первую помощь пятеро славельских лекарей и два десятка татинских священников, временно сменивших кадило на скальпель. Несколько лет уже в сан посвящали только бывших воинов, и кому как не им уметь вырезать застрявшие стрелы и зашивать рубленые раны. Нет высшей доблести, чем умея убивать – спасать! Сейчас тела, завтра души.

Сам Патриарх Савва осуществлял общее руководство процессом, ни во что особо не вмешиваясь, только изредка диктовал секретарю цифры потерь, доносимые регулярно появляющимися курьерами в рясах, с нашитыми красными крестами. По подсчетам выходило, что больше всего пострадали артиллеристы – прорвавшиеся к орудиям барыги кое-где успели полностью вырубить расчеты. То, что сами при этом были перебиты, совсем не радовало – даже размен один к пятидесяти ложился на объединенное княжество тяжким грузом. Народу и так не хватает на реализацию далеко идущих планов, а тут еще… И не хочется приглашать чужих, хотя таковые имеются в преизбытке, и даже в очередь становятся, желая получить татинское гражданство. Взять хотя бы беженцев из разоренного Ордой Халифата – вполне приличные люди, а после того, как почти половину повесили за попытки разбоя и воровства, так и вообще самые законопослушные. Но чужие. Как там князь Николай говорит – менталитет другой? Пожалуй, верно… Взять любого местного мордовца, черемиса, арзю или мокшанца – откорми слегка, и через неделю от русса не отличить, разве что по говору. Да что там, даже из рыцаря иной раз удается человека сделать. Халифатцы же всегда останутся чужими. Если только новые поколения… Но нет времени ждать.

Из-за спин воинов охраны госпиталя донеслись тревожные крики. Раненые раздались в стороны, и четверо дружинников поставили перед Патриархом носилки.

– Это кто? – Савва удивленно вскинул брови.

На носилках, сделанных из двух копий и плаща, лежала громадная волчья туша, а оскалившаяся голова мирно покоилась в ногах. А рядом колыхалось в воздухе привидение, блеклое и тусклое в лучах заходящего, но все еще яркого солнца.

– Я есть Август фон Эшевальд. Вервольф. Ферштейн? – объяснил призрак, покачиваясь на ветру из стороны в сторону.

– Да вижу, что оборотень. А почему без башки?

– О, яволь… Айн сукин киндер немного отрубать мой голова свой сабля, сволотщ! Я есть немного сдох.

– Ну, не так чтобы немного, – здраво рассудил Патриарх. – Но и не совсем, раз со мной можешь разговаривать. И чего теперь будешь делать?

Привидение оборотня нерешительно потопталось в воздухе, переливаясь тусклым разноцветьем, и, в конце концов, смущенно покраснело:

– Я хотеть немного просить пришивать мой башка обратно.

– Это как? – удивился один из лекарей. – Я что-то не слышал, чтобы отрубленные головы на место приделывали. В сказках разве что – побрызгал мертвой водой, и готово. Потом, соответственно, живой.

– Тихо! – прикрикнул Савва строго. – Сказка, говоришь? Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Еще несколько лет назад само существование оборотней, говорящих котов и Змея Горыныча казалось нам сказкой, вот так вот!

– Да, согласен, – кивнул лекарь. – Но какое это отношение имеет к нашему случаю?

– Непосредственное. Если есть вервольфы, значит, должны быть и способы их лечения. Передовая наука Татинско-Славельского княжества под мудрым руководством меня… и остальных, конечно же, семиверстными шагами двигается к светлому…

– Простите, что есть перебивать, – привидение жалобно посмотрело на спорщиков. – Может, вы быть потом есть продолжать свой дискуссия?

– Заткнись! – одновременно высказались Патриарх и лекарь. А Савва еще и добавил: – Черт знает, где для тебя живую воду брать.

– Так я у него сам есть быть спрашивать?

– Черта лысого ты спросишь.

– О, я-я, натюрлихь, голый башка, совсем голый.

– У кого?

– Там! – Август фон Эшевальд ткнул прозрачным пальцем за спину.

Савва обернулся и из-под руки вгляделся вдаль. Никого. Он посмотрел поближе и обнаружил искомое – верхом на козле по направлению к госпиталю мчался самый настоящий черт. Нечистый крепко держался за широко расставленные козлиные рога, направляя бег животного экономными, но, судя по всему, действенными движениями. Кожаная жилетка с многочисленными заклепками и бляхами чисто символически прикрывала его мускулистое, но весьма волосатое тело. Между острых рогов блестела солидная лысина, а хвост с пушистой кисточкой на конце развевался на большой скорости, привычно заметая следы. Глушата, а это был именно он, лихо затормозил, едва не положив верхового козла на бок, так, что земля из-под задних копыт широким веером брызнула на сапоги Патриарха. Бедное животное пронзительно завизжало, потом взревело хрипло, чихнуло пару раз, подпрыгнуло на месте и застыло неподвижно.