Последний рубеж - Андрей Стерхов

– Ну как же так может быть, что Проводники не люди, когда они от людей рождаются?

– Не все так просто, – ответил Харднетт.

– Не понимаю. Их же наши женщины в любви зачинают и в муках рожают?

– На первый взгляд – да, так и есть. Но на самом деле…

– Не так?

– Не совсем так. Физиология процесса мне не совсем понятна – тут ничего не скажу, но уверен, процесс запущен извне.

– Кем?

– Думаю, Предтечами.

– Простите? – не понял Седой.

– Я сказал – Предтечами, – повторил Харднетт. – Это термин из моей персональной космогонии.

– Ах вот оно что! А то я уже было подумал… А нельзя ли, уважаемый, полюбопытствовать, кого вы так называете?

– Можно. Предтечи – те существа высшего порядка, от которых все и пошло: Вселенная наша со всеми ее подробностями, мы с вами. Все.

– Надо понимать, вы не верите в единого Бога-Творца. Не так ли, уважаемый?

Харднетт ожидал подобного вопроса и ответил домашней заготовкой:

– Бог в моей космогонии недосягаем для классификации и изучения. Бог для меня непостижим. До такой степени, что глубокая вера в Его существование спокойно уживается во мне с очевидной мыслью, что Его, конечно, нет и быть не может.

Седой понимающе покивал: мол, бывает. И стал рассуждать:

– А Предтечи, выходит, у вас это что-то вроде младших богов?

– Называйте, как хотите, – разрешил Харднетт. – Младшие боги, аспекты, херувимы или лаборанты. Лично для меня это не принципиально.

– Хорошо. Так, значит, вы утверждаете, что это некие Предтечи создали нашу Вселенную, а потом…

– Погодите. Одно маленькое, но принципиальное уточнение. Предтечи Вселенную не создавали, они позволили ей создаться.

– Вы хотите сказать, уважаемый, что Предтечи обеспечили физические условия для создания Вселенной?

– Верно, обеспечили условия. Причем условия эти были предопределены некими основополагающими принципами. Один из них – непременное появление разумной жизни. Нас с вами.

– Ну, хорошо, – согласился Седой. – Теория, что появление человека разумного не случайно, известна. Причем давно. Это теория пресловутого антропного принципа. Но – Проводники? По-вашему, их возникновение тоже не случайно? По-вашему, их появление вызвано не мутациями и сбоями в биологической программе человека, а загодя спланировано теми, кого вы, уважаемый, называете Предтечами?

– Да, именно так, – кивнул Харднетт. – Это работа Предтеч.

– А человечество тогда – что-то вроде суррогатной матери?

– Получается, что так.

Седой, швырнув книгу на стол, восхищенно всплеснул руками. Мол, ну, господин хороший, вы и даете! Горазды выдумывать и турусы городить. И, не удержавшись, воскликнул:

– Необычная, уважаемый, у вас концепция!

– Нормальная концепция, – невозмутимо отпарировал полковник и пояснил: – Понимаете, Предтечи позволили нам создать для себя клетку, но заранее предусмотрели механизм нашего выхода из нее. И теперь, достигнув определенного технического уровня, мы свободно из нее выходим. Выходим с помощью Проводников – этих счастливых существ, которым не ведомо, что такое зло.

– Ненадолго, между прочим, выходим, – напомнил Седой. – И только для того, чтобы тут же в нее вернуться. Вне клетки существовать-то самостоятельно не можем.

– Пока, – уточнил Харднетт. – Пока не можем.

– Вы думаете, что только пока?

– Я оптимист.

– Завидую, завидую, завидую, – пропел Седой таким тоном, что стало понятно – ничего подобного, не завидует. Предпочитает быть реалистом. Помолчав какое-то время, он вдруг улыбнулся и сказал: – А знаете, по одной старинной мистической легенде, все альтернативно-одаренные в прошлой жизни страдали грехом гордыни, за что, собственно, и дан им в этой жизни такой странный облик. Не слышали такую легенду?

Харднетт ничего подобного не слышал, покачал головой – нет. А по сути заметил:

– Чушь это все. Я же говорю, появление этих парней закономерно. За-ко-но-мер-но. Понимаете? Так же, как закономерна была подверженность евреев-ашкенази наследственным генетическим изменениям, известным под названием «болезнь Тея-Сакса». Наверное, слышали о такой?

Седой задумался, поиграл бровями и удрученно покачал головой:

– К сожалению, не в теме.

– Эта болезнь приводила к увеличению количества дендритов, – пояснил полковник. – Хотя лично я вовсе не склонен считать эти генетические изменения болезнью. Глупо считать подобные изменения болезнью. Ей-богу, глупо. Как и синдром Дауна считать…

– Извините, – прервал его Седой, – я не расслышал, к увеличению чего это болезнь, которая не болезнь, приводила?

– К увеличению дендритов, – повторил Харднетт. – Это такие древообразно разветвленные отростки нервных клеток. Их увеличение приводит к значительному повышению интеллектуальных способностей.

– Вы это серьезно? – не поверил Седой.

– Более чем. Вы знаете, что абсолютно все открытия, положенные в основу теории Над-Пространства, сделали ашкенази, страдающие синдромом Тея-Сакса?

– Не может быть?!

– Точно, – кивнул Харднетт.

– Так уж и все?

– Абсолютно.

– А откуда, уважаемый, вы это знаете? – все еще не верил Седой.

– Откуда? – Полковник задумался. – Ну, скажем так, обобщил и проанализировал некоторые данные.

– Закрытые?

– Почему закрытые? Все эти сведения свободно публиковались в различных монографиях. А что, вас что-то смущает?

– Нет-нет. Просто… Просто ничего подобного слышать не доводилось.

– Не удивительно. За всем не уследишь и все не переваришь. Никакой памяти не хватит. – Харднетт постучал по голове в районе Д-зоны. – Даже этой.

– Согласен, – кивнул Седой.

– Так вот, послушайте. Когда все необходимые открытия по Над-Пространству были сделаны, ашкенази перестали… В общем, болезнь Тея-Сакса больше не наблюдается. Восемьдесят лет уже как не наблюдается. Думаете, все это случайно?

– По-вашему, Предтечи так задумали?

– Именно. Функция полностью реализована – функция отключена. Вот и Проводники тоже заточены под определенную функцию. И, слава Богу, что настали такие времена, когда они могут исполнить свое предназначение.

– Вы это с таким придыханием говорите, будто завидуете им, – улыбнулся Седой.

– Да, завидую, – признался Харднетт. – А как тут не позавидовать?

– Чему именно вы, уважаемый, завидуете?

Полковник не стал спешить с ответом. Сначала подлил вина в бокал, пригубил и дал возможность горячему жирному осьминогу расползтись по нутру. Только потом, видя, что неугомонный сосед все еще ждет ответа, сказал:

– У меня вызывает зависть то обстоятельство, что они теперь знают, зачем существуют.

– Даже так?! – удивленно воскликнул Седой. – А зачем они, на ваш взгляд, существуют?

Харднетт пожал плечами:

– Разве не понятно?

– Если честно – как-то не очень.

– Полагаю, смысл их существования именно в том, чтобы дать возможность разбросанному по Вселенной человечеству собраться в кучу. Утилитарная, конечно, задачка, но все же привносящая в их жизни хоть какой-то смысл.

– Да уж, есть чему завидовать, – разочарованно протянул Седой и спросил: – А мы, люди, надо понимать, не знаем, зачем существуем?

– Думаю, что нет, – посетовал Харднетт. – Я, например, не знаю. По большому счету, конечно. Вы знаете?

Седой не ответил, и полковник продолжил:

– Не считать же, ей-богу, смыслом существования человека две эти наши извечные забавы – инфантильное созерцание звездного неба над головой и бесперспективное деление всего подряд на Добро и Зло. Чушь! Тогда уж лучше думать, что человек рождается единственно для того, чтобы выпить энное количество замзам-колы, потом энное ее количество, извините, отлить и тут же помереть. Так честнее… Мускус.

– Что «мускус»? – не понял Седой.

Харднетт шумно втянул ноздрями воздух:

– Никак не мог вспомнить запах. Чувствуете – мускус?

Седой поводил носом:

– Нет.

Повисла пауза.

Первым ее нарушил Седой. Постукивая пальцами по обложке книги, он вдруг заявил:

– А я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, зачем мы существуем.

– С интересом выслушаю, – откликнулся полковник, вновь потянувшись к бокалу.

– Если исходить из вашей же логики, то существуем мы единственно для того, чтобы дать жизнь Проводникам.

– Занятно… – Харднетт поднял бокал и поднес к свече. – Они для нас, а мы для них. Правда, занятно. Я с такой стороны никогда на это дело не смотрел. Только…

Полковник замер: пламя, которое он наблюдал сквозь гранатовый фильтр, завораживало.

– Что вас, уважаемый, в этом смущает? – не выдержал его молчания Седой.

Харднетт вздрогнул, поставил бокал на скатерть и, не без усилия вспомнив, в чем состоит суть их философской беседы, включился: