Амальгама счастья - Олег Рой.

— Я ничего не вижу.

— Я тоже не вижу, — чуть раздраженно сказала бабушка. — Но мне кажется… Ты не узнаешь, не слышишь?

Та, улыбнувшись, покачала головой и, взяв Веру Николаевну за руку, примирительно шепнула:

— Это будет еще не скоро, Верочка. И дай-то бог, чтобы не скоро… Ведь и ты не хотела бы иного, правда же?

— Кто знает, кто знает. — Бабушка покачала головой и отвернулась от лестницы.

А Даша, почувствовав, что снова оказалась одна, с новой силой ощутив себя чужой и лишней, попыталась несколькими быстрыми шагами преодолеть оставшиеся ступени. Но лестница не поддавалась: мрамор сделался скользким, ступени — высокими, и до террасы по-прежнему было высоко, как до неба… «Ты бунтуешь против вечности?… — будто услышала она мысленно слова Марио. — Хочешь изменить порядок мироздания? Не выйдет, Дашенька…»

Не вышло. И где он теперь? Она оглянулась, ища его глазами, и не увидела рядом. Нужно было возвращаться. Не здесь, а там могла Даша принимать решения; не здесь, а там можно было еще поспорить с судьбой. «Ухожу, но вернусь», — неслышно пообещала она кому-то, может быть — самойсебе, может быть — Марио, который, конечно же, должен был ее слышать… И спокойно как никогда, с открытыми ясными глазами, она сделала шаг и переступила границу между явью и сном, жизнью и смертью, любовью и ненавистью.

Мир лежал у ее ног, расстилаясь знакомым пространством собственной квартиры, раздвигая, точно театральный занавес, темные винные шторы ее окна, впуская в дом декорации звездного неба, звуки засыпающего города, сырые запахи ноябрьского ветра… И она режиссировала этот мир, мир своей жизни — неумелый режиссер, уже понимающий, что сам играет в замысленной кем-то пьесе, — и ничто не случайно, ничто не экспромт в этой странной игре, которую люди привыкли называть судьбою. Бедный узник в Женеве, прикованный к больничной кровати и вызывающий у родственников и врачей только жалость, на деле, сам того не ведая, направлял жизни окружающих Дашу людей, потому что творил ее, Дашины, желания и действия, от которых зависело теперь так многое. Игорь, победно шагающий по дороге своих вероломных замыслов, в действительности был лишь скромной марионеткой, до поры до времени заменявшей в Дашином спектакле подлинного героя и безжалостно убранной из действия, как только настал срок. И никто — ни Плотниковы, ни Вадик, ни бабушка Вера Николаевна, ни сама Даша, ни близкие и дальние ей люди — не знал и не мог знать своей истинной роли в том величественном представлении, в котором первое действие было жизнью, второе — смертью, а может быть, существовали еще и третье, и четвертое, и пятое… А осознавшая это Даша была совсем уже иной Дашей, не той, что плакала вчера, обнимая любимое зеркало — зеркало, в котором она видела сейчас свое повзрослевшее, посуровевшее, но такое прекрасное лицо.

В доме осторожно тикали часы, слабо и пряно пахло любимыми Дашиными духами, из распахнутой форточки доносились отзвуки чужой жизни, а Даша все ходила и ходила по комнате, бездумно касаясь знакомых вещей и впервые осознавая всю бесконечность бытия. Как странно: вместе с этим ощущением бесконечности она явственно чувствовала и другое — витающие в воздухе неоспоримые признаки финала. И, чувствуя, как близится к завершению разыгрываемая кем-то драма, Даша улыбалась, уже зная, что не стоит даже мысленно ставить точку там, где возможно лишь многоточие…

В который раз проходя мимо молчащего (слава богу!) телефона, девушка бросила случайный взгляд на маленькое табло автоответчика и мысленно ахнула, увидев высвечивающуюся на нем зеленую цифру «7». Семь звонков — за такое короткое время?! А впрочем, с чего она, собственно, взяла, что время было коротким?… И, мельком взглянув на часы — поздний вечер, почти что ночь, стрелки движутся к двенадцати, — она щелкнула кнопкой телевизора. Вспыхнул экран, и она уловила окончание дикторской фразы: «…основные события понедельника…»

Понедельника! Даша медленно опустилась на диван, пытаясь сообразить, подсчитать, убедиться… Только что — несколько часов назад — в ее жизни стояла суббота. В субботу она бродила по магазинам, читала все эти отвратительные сплетни в газетах, расчетливо преподнесенные ей услужливой Светланой, встречалась с дядей… В ту же субботу она бежала по темной Петровке, торопясь домой, к зеркалу, где ждал ее Марио. И вот теперь, после их быстрого, мимолетного свидания — уже понедельник?! Девушка крепко сжала ладонями виски, зажмурилась, пытаясь охватить сознанием очередную загадку Зазеркалья, но тщетно: мозг отказывался вместить все эти метаморфозы и настойчиво требовал передышки.

Хорошо, пусть будет так: она подумает об этом потом… Даша прошла на кухню, приоткрыла дверцу холодильника, равнодушно отметила про себя, что надо бы завтра закупить продукты, и вновь захлопнула холодильник, не притронувшись даже к молоку, которое так любила. Может быть, включить чайник?… Но и эта мысль не вызвала в ней энтузиазма, и, вздохнув, она снова вернулась в комнату. Получалось, что она ничего не ела уже больше двух суток, однако не чувствовала себя голодной, более того — мысль о еде вызывала у нее почти отвращение. И, невесело усмехнувшись, Даша решила, что так вот, наверное, и умирают голодной смертью люди, одержимые страстью, маниакальной идеей, любовью к истине… Хотя почему только к истине? Вообще — любовью, тихонько поправила она себя, и в глазах снова развернулась широкой лентой желтая дорога, по которой они шли с Марио…

Нет, не надо сейчас об этом. И девушка, прихватив с письменного стола блокнот, быстро подошла к телефону и решительно нажала на кнопку автоответчика. Посмотрим, кто эти семеро — гномов? троллей? богатырей? — тщетно добивавшихся Дашиного внимания и тревоживших молчание ее пустой квартиры.

«Даш, это я, Катя. Почему тебя не было сегодня на летучке? Клонов просто вне себя от ярости, рвет и мечет. Кстати, это он поручил мне непременно дозвониться до тебя сегодня и передать, что завтра в семнадцать ноль-ноль ты должна быть на рабочем месте. Надо же — в воскресенье вызывает, совсем обнаглел! По-моему, ему что-то от тебя нужно — ха-ха… Счастливо тебе!» Даша задумчиво остановила магнитофонную ленту. «Сегодня на летучке… завтра, в воскресенье…» — все это значит, что Катя звонила ей еще тогда, в субботу вечером. Помедлив минуту и мельком взглянув на часы еще раз, девушка взялась за телефонную трубку. Разумеется, по всем правилам хорошего тона звонить людям в такое время уже неприлично, но Даша твердо знала, что Катюша никогда не ложится спать рано и вообще, судя по ее рассказам, добирается домой после свиданий обычно за полночь.

— Я слушаю! — Катин голосок в трубке был свеж, мил и кокетлив.

— Добрый вечер, Катюша… — Девушка не успела даже представиться, как ее собеседница ахнула, всхлипнула и затараторила так быстро и невнятно, что Даша едва успевала понимать прыгающие, как горошинки, слова.

— Господи ты боже мой, Дарья! Ты все-таки нашлась! Ну, слава богу, а то такого переполоха наделала, что мы тебя чуть уже не похоронили… Где ж ты была, душа запропащая?!

Даша с запоздалым раскаянием сообразила вдруг, что не заготовила никакого мало-мальски достоверного объяснения своего отсутствия на работе не только что в воскресенье, по прямому приказанию начальника, но даже и в понедельник, уже плавно переходивший в следующий день. Правда, у нее «в рукаве», как у заядлого картежника, оставался еще полученный в субботу бюллетень, но — козырь этот едва ли можно было считать выигрышным. Слабо, весьма слабо, как сказал бы на это Клонов… Ведь ее, судя по всему, разыскивали и дома — иначе коллега не заговорила бы о переполохе.

Пауза едва не затянулась, но девушка успела уловить момент, когда Катино ожидание в трубке начало переходить в недоумение, и быстро сказала:

— Знаешь, я все расскажу тебе потом. Меня не было в городе все эти дни, я только что вернулась и вот получила твое сообщение… Вообще-то кое-какое официальное оправдание у меня имеется — бюллетень, и я…

— Можешь выбросить свое официальное оправдание в мусорный ящик, — сухо посоветовала Катя. — Оно тебе уже не поможет. Начальство еще в субботу велело разыскать тебя всеми правдами и неправдами, дабы заполучить на какую-то воскресную встречу. Я надеялась, что ты получишь мое сообщение вовремя, но, увы!.. А кстати, — и в голосе невидимой собеседницы послышались жадное любопытство и какой-то скользкий, чуть язвительный намек на особый смысл всего, что будет сказано дальше, — ты не знаешь, что там намечалось в нашем банке в воскресенье? Я так поняла, что вопрос шел о жизни и смерти, и от тебя, Дашенька, многое на этой встрече зависело… С каких это пор ты стала определять у нас судьбу банка?