Три жизни Жюля Верна - Кирилл Андреев

Но время двигалось вперед и несло его на своем гребне. Во второй половине шестидесятых годов во Франции повеяло новым ветром. Сильный рост общественной оппозиции, развитие революционного движения создали опору для писателя-демократа и возможность смело высказывать свои заветные освободительные идеи.

Это не могло не отразиться на дальнейшем творчестве Жюля Верна, живо интересовавшегося общественной жизнью своей страны и внимательно следившего за освободительными движениями в других странах.

В эти годы окончательно прекращается то вынужденное одиночество, на которое он сам себя обрекал, стремясь убежать от ненавистной ему действительности в иные миры – неисследованную Африку, полярную пустыню, подземный и надзвездные миры. Теперь Жюль Верн уже не скромный служащий биржи, лишь на досуге занимающийся литературой. Теперь он – знаменитый писатель, один из властителей дум молодого поколения. Необыкновенно расширяется круг его знакомств, он впервые воочию сталкивается с той молодой борющейся Францией, в которую он верил, но ее не знал.

Даже внешнее выражение замкнутости писателя – маленькая квартирка в две комнаты на бульваре Бон Нувелль – меняется. За четыре года он четыре раза меняет адрес – Маджента, Монмартр, ля Круа-руж, рю де ля Севр, – пока, наконец, не оседает в тихом аристократическом пригороде Отейль, в небольшом уютном особняке, где Онорина смогла, наконец, устраивать пышные обеды для своих амьенских знакомых, о чем она всегда втайне мечтала, а сам хозяин – принимать своих новых друзей.

Паскаль Груссе, с темными мечтательными глазами и шелковистыми усами, в модных клетчатых панталонах, оливковом сюртуке, с пестрым галстуком, всегда завязанным пышным бантом, стал завсегдатаем в отейльском особняке. Он был очень молод – на двенадцать лет моложе Жюля Верна, но уже успел завоевать видное место в журналистике. Его пламенные статьи, всегда направленные против всякого рода тирании и защищавшие свободу, часто появлялись в радикальных газетах. Он был фанатически предан идеям Фурье, но утопический социализм, который казался в изложении Лессепса, Алеви и даже Надара далеким видением, в устах Груссе становился воинствующей доктриной сегодняшнего дня. Это был не мир будущего, приходящего неминуемо, как неминуемо наступает Новый год, или достигаемого добрым согласием всех, но крепость, которую необходимо завоевать.

Но Груссе, так пламенно говоривший о свободе и грядущем сверкающем мире, в глубине души не меньше любил романтику путешествий и дальних стран и не раз мечтал не только о славе политического деятеля, но и о жизни искателя приключений, полной тревог и опасностей (в те годы он никак не мог предвидеть, какие приключения ему придется пережить на островах Океании, островах, которые, он представлял себе населенными свирепыми людоедами, живущими на лоне пышной тропической природы, похожей на плохую олеографию). Многое сближало молодого журналиста с писателем, за исключением пристрастия Груссе ко всему таинственному и ужасному, которого никак не разделял Жюль Верн.

Элизе Реклю, с кроткими голубыми глазами ребенка и львиной гривой, падающей на воротник, тоже был частым посетителем особняка в Отейле. Выходец из народа, Реклю хорошо понимал душу простых людей разных стран. Он рассказывал о том, как изучал географию Европы на собственном опыте: он учился в Германии и во время каникул отправлялся на родину повидаться с родными пешком – не было денег на дорогу. Он шел пешком босой, держа на плече палку, к которой были привязаны башмаки, чтобы сохранить их в целости для парадных случаев. Его сопровождала верная собака Лизио, и ежедневный бюджет обоих был ограничен тремя су, которые обычно расходовались так: в придорожной харчевне Элизе заказывал суп и хлеб, и оба путника честно делили этот обед пополам: Лизио получала суп, а хозяин довольствовался хлебом, который он съедал, запивая чистой водой.

Реклю рассказывал о дикой и прекрасной природе Южной Америки, по которой он недавно путешествовал, о великих и грозных явлениях природы – смерчах, ураганах, опустошительных наводнениях, горных лавинах. Но с наибольшей страстью он говорил о людях, так называемых «дикарях», слывущих людоедами, которые радушно принимали одинокого путника, приходящего к ним без всякого оружия. Элизе Реклю был первым географом, который ввел в эту великую науку человека. Недаром свои поэтически написанные книги он озаглавил «Земля и люди» и «Человек и земля».

Но Элизе Реклю был не только ученым, путешественником и писателем. Он был также фанатиком свободы, отрицавшим всякую власть. Он страстно ждал всеобщего восстания народов против всякого рода тиранов и угнетения. Так же как и Груссе, он был связан с революционными кругами французских рабочих, ремесленников, интеллигентов, был членом Интернационала, в годы своей лондонской эмиграции принимал участие в работе его Генерального совета и встречался с Марксом.

Но и этот замечательный человек был одержим все той же идеей – идеей связи научного и технического прогресса с неминуемой победой грядущей великой социальной революции. Поэтому даже создание научного социализма он рассматривал в ряду других великих открытий. «Интернационал! – говорил он. – Со времени открытия Америки и кругосветного плавания не было факта более значительного в истории человечества. Колумб, Магеллан, дель Кано первые установили материальное единство земли; будущее же идеальное единство, о котором мечтали философы, начало осуществляться с того самого дня, как английские, французские и немецкие рабочие, забыв о национальных различиях и понимая друг друга, несмотря на различие языка, объединялись для того, чтобы образовать свою особую, единую нацию, наперекор своим правительствам».

Вероятно, от Элизе Реклю Жюль Верн впервые услышал имя Карла Маркса и познакомился с его идеями. Но, будучи в плену идей утопического социализма, писатель и учение Маркса воспринял как продолжение идей Фурье, Сен-Симона, Оуэна, Кабе. Во всяком случае, именно в таком ряду мы встречаем имя Маркса в творчестве Жюля Верна – в одном из посмертных его романов.

В эти же годы. Жюль Верн познакомился со скромной учительницей Луизой Мишель. В школе одного из парижских предместий она учила детей бедняков революции – так, как другие учат закону божию. В ее крохотной квартирке на Монмартре, обставленной более чем со спартанской простотой, словно вечно тлело скрытое пламя, готовое вырваться наружу. Луиза Мишель не была красива: с большим смелым носом, покатым лбом и с прямыми, как палки, черными волосами, которые она постоянно забывала причесать. Дурно одетая, с резкими мужскими манерами, она казалась непривлекательной мало знакомым с ней людям. Но когда она говорила о неминуемой очистительной революции, о мести тиранам, о фантастической технике будущего, то в ее расширившихся серых глазах, занимавших, казалось, все лицо, горело такое пламя, что прозвище «Красная дева», данное ей позже, в дни Коммуны, становилось не только понятным, но и единственно возможным.