Прикосновение - Дэннис Крик

− Закрой окно!

Он хлопнул створкой. Но это не стало препятствием для существа из ночного мира.

В следующий миг летучая мышь врезалась в стекло и, разбив его, вылетела на улицу. На острых, словно иголки, осколках остались капли крови.

Роберт почувствовал, как Мелисса вздрогнула, когда ее взгляд коснулся этих капель. Зеленые глаза заволокло туманом, на высохших губах застыло имя. Он притянул ее к себе и обнял, прижавшись всем телом.

Солнце поднималось над древним городом, постепенно освещая окрестные леса и седые верхушки скалистого хребта. Его лучи скользили по перекрестным улицам и крышам домов. С его приходом оживали птицы, их пение будило Ариголу.

Так стремительно и неизбежно новый день вступал в свои права. И на заре этого дня она назвала ему имена.

IV

Клинок Алфера

Ричи проснулся от того, что кто-то сильно стучал в дверь. Он протер глаза и, еле волоча ноги, пошел открывать.

− Кто там? − спросил он, привалившись ухом к косяку.

− Ричи, открой! Это я, детектив Блатт.

− Что случилось, детектив? − парень узнал знакомый голос и повернул ключ в замке.

Роберт ввалился в прихожую, на ходу обрушив вешалку с одеждой.

− Что случилось? − повторил Ричи, в недоумении разводя руками, и наклонился, чтобы собрать вещи.

− Одевайся, Ричи.

В доме паренька пахло так же, как и от него самого в ту памятную встречу в трактире «Пристрастия Венеры». Роберт открыл окно, впуская свежий воздух.

− Если детектив не хочет отвечать, Тихоня Ричи снова пойдет спать, − промямлил парень и направился в спальню.

Роберт остановил его на полпути:

− Ричи, мать твою, ты жить хочешь?

Тот захлопал ресницами, уставившись на непрошеного гостя.

− Тогда, может, вы объясните мне, что происходит?

− Дида? − шепотом позвал он и прислушался.

Гнетущая тишина казалась обманчивой. Полминуты назад он слышал шорохи, которые не давали уснуть, теперь же темнота наполнила воздух присутствием мучительного ожидания. Что-то было в ней. То, что не давало спокойно закрыть глаза и погрузиться в сон.

Он припоминал, как ночью кошка отчаянно мяукала и не находила себе места. Он поймал ее в углу и попытался успокоить. Она дрожала всем телом, боясь пошевелиться, а он никак не мог понять причины ее страха. В итоге, отчаявшись успокоить несчастное животное, он просто запер его в туалете и отправился в спальню.

Неужто под утро она оттуда выбралась и теперь специально мешала ему спать, передвигая и ворочая предметы на кухне?

Раньше он никогда не замечал за ней стремления отомстить. Воспитание Марты сказывалось. Она окружила Диду лаской и добротой. Когда он готов был всыпать кошке за очередной проступок, Марта всегда вставала на ее защиту, не давая прикоснуться к ней и пальцем.

Икер вытер пот со лба краем одеяла и уткнулся носом в подушку.

Ландыш.

Вообще, все, к чему теперь он прикасался в этом доме, пахло ее духами. Два пшика на шею, пару на запястья − нанесен последний штрих, и можно, наконец, отправляться восвояси. Запах этот, нежный аромат весны, витал в воздухе с того дня, когда ее не стало…

Кто-то приходил к нему вчера, но он не открыл дверь. Он не знал, кто это был, да и знать не хотел. Его жизнь должна проходить в сокровенном уединении. И вмешиваться в нее еще кому-то, кроме отчаяния и боли, он не позволит.

− Дида, это ты?

С удивлением он обнаружил, что голос его дрожит. Пальцы сжали простыню. Нет, ему не было страшно, ибо страх покинул его вместе с исчезновением жены и дочери. Вместо страха появилось предчувствие опасности − гадкое и неблагодарное ощущение, которое он ненавидел, но от которого никак не мог избавиться.

Он скинул с себя одеяло и поднялся с кровати. Надел халат.

В его окружении не нашлось ни одного человека, кто подсказал бы ему, как справиться с самым невыносимым на свете чувством. Срощенным со скорбью, страшным, ненавистным, всеобъемлющим.

Одиночеством.

Оно тоже пахло лилейными цветами.

Дни шли своим чередом. Он разогнал рабочих, забросил цветущую лозу. И не выходил из дома.

Он ждал их возвращения.

Никаких новостей от полиции за эти семь дней он не получал. Шансы найти их живыми (или хотя бы одну из них) таяли с каждым днем.

Конечно, надежда в его душе еще жила и, наверное, будет жить и после того, как ему сообщат о двух найденных в лесу телах − женщины сорока лет и девочки десяти (в том, что рано или поздно это случится, он не сомневался). Надежда не умрет и тогда, когда он увидит их лица, сменившие привычный цвет на бледный оттенок смерти. Она будет жить, когда сердце уже откажется верить. И, скорее всего, надежда станет спутником его грядущего сумасшествия − печальным фактом изломанной судьбы неудавшегося винодела…

Звуки повторились снова.

На этот раз они были более отчетливыми и продолжались все то время, которое он стоял возле кровати, уткнувшись взглядом в темноту. Кто-то явно хозяйничал на кухне. Шорохи превратились в звон посуды − кто-то доставал ее из посудомоечной машины или укладывал туда.

Его вдруг пробрал озноб.

За странными движениями послышался скрип двери. Икер вздрогнул и сделал два шага вперед. Нет, это уже не Дида, подумалось ему, когда он выходил в коридор.

В оттенки белого ландыша вмешался какой-то тяжелый, резкий запах.

Икер щелкнул выключателем. Дверь в туалет была открыта. В лучах электрического света, пока еще слабого, только разгорающегося, он увидел пятна. Кровавые пятна на голом полу. Взгляд его выхватывал пятно за пятном, каждое из которых было отпечатком кошачьей лапы.

Чуть подальше лежало и тело.

Икер наклонился и коснулся любимого питомца. Тело кошки почти одеревенело. Оно было уже холодным. Но ни раны, ни следов крови на нем он не обнаружил. Судя по всему, ее задушили. Тогда откуда кровь?

Боясь собственных шагов, он двинулся к двери. Что-то подсказывало ему не открывать ее. Что-то говорило об ужасе, который там его ждет. Он услышал потусторонний шум. Шум, похожий на бой барабанов. Пульсация крови в ушах. Напряжение.

Барабаны били дробь.

Медленно он толкнул тяжелую дверь.

Свет из коридора озарил половину кухни. И Икер увидел у мойки свою жену и дочь. Марта была в черном жакете и длинных узких брюках − той одежде, в которой ушла в злосчастный день. Она вытирала мокрые, только что вымытые тарелки, а Ольга, девочка десяти лет с длинной рыжей косой, подавала их ей по одной. Целая стопка чистой посуды ждала ее на столе.

− Марта? Ольга? − Икер покачнулся, хватаясь рукой за сердце, и зацепился за дверь.

− Мы уж думали, ты не проснешься, пап, − не поворачиваясь к отцу, девочка продолжала передавать матери чистую посуду. И только сейчас до него дошло, что до этого они делали все это в абсолютной темноте.