А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

— Мне должны прислать деньги.

— Брось заливать!..

И все-таки Август отвоевал утраченные позиции, с подачи самого хозяина.

Гордон Тидеманн был образованным господином и консулом, он учился по заграницам, знал бухгалтерию и иностранные языки, однако иной раз вынужден был советоваться со своей сметливой и расторопной матерью. И вот он приходит к ней с телеграммой: «Сельдь у Вэрё, на несколько запоров». Стало быть, надо срочно снаряжать шхуну…

Старая хозяйка удивилась:

— Сельдь? В это время года?

— Так тут написано.

— Да, но… кто этот Эллингсен?

— Мой агент, — ответил Гордон Тидеманн. — У меня есть свои агенты.

Мать:

— Знаешь что, поговори об этом с Подручным.

Гордон Тидеманн пошел к Августу. Однако реакция матери побудила его к осторожности, он сказал:

— Надо ли придавать этой телеграмме такое уж большое значение?

Август надел пенсне и прочел.

— Ничего не понимаю, — сказал он.

— Н-да.

— Какая сейчас сельдь? — сказал Август. — Да еще у Вэрё?

Гордон Тидеманн забрал у него телеграмму и сунул в карман.

— Что-то тут не так, — размышлял вслух Август. — Если бы там стояло… Прошу прощения, дайте, я взгляну еще раз! — Август перечел телеграмму, кивнул и сказал, как всегда, уверенно: — Сельдь, о которой тут говорится, на самом деле — сайда, это описка.

— Разве такое возможно?

— Пусть консул не сомневается. Речь идет о сайде. И сезон подходящий, и что возле Вэрё. Только сайда вам, наверное, ни к чему?

— Наверное.

— И я такого же мнения. А кроме того, сайда — ну да, ее можно вялить, у нее вкусная печень, но по большому счету это никакая не рыба. Нет. Да что это я такое болтаю грешным своим языком! Сайда тоже Божий дар, посланная нам Божьей милостью для подкрепления…

— Ну хорошо. Спасибо, Подручный, я знал, к кому обратиться за исчерпывающими сведениями.

XVIII

Денег все не было. Вестей из Поллена тоже, ведь Август так туда и не написал.

Неужели же невозможно получить эти деньги? Однажды он остановил Осе и попросил у нее совета, только никакого совета Осе ему не дала.

А двусмысленный фокус, когда она заголила подол и на него уставилась, она проделала, чтобы удостовериться, ибо каким-то таинственным образом ей стало известно о его чувствах к девушке из Южного селения. Он был прямо-таки сражен — и признался на месте.

Высокая, черноволосая, облаченная в широкополую кофту, Осе бродила от дома к дому, все слышала и видела людей насквозь; в том, что она многое знает и режет всем подряд правду-матку, не было ничего удивительного. Но разве он и сам не знал правду? Может, да, а может, и нет. Изолгавшись до неправдоподобия, он вполне мог обманывать и самого себя. Его лживость принимала такие формы, что он походил на вымышленный, фантастический персонаж. Бывало, оставшись наедине, он поворачивался к стене и шептался с самим собой.

Тем не менее, предаваясь самым бредовым мечтаниям, Август обеими ногами стоял на земле. Он обнаружил, что в позабытом всеми дальнем горном озере возле охотничьего домика водится форель. Как она туда попала, оставалось загадкой, не могла ж форель подняться вверх по Сегельфосскому водопаду, однако же она там была, и теперь Август собирался предложить консулу переправить туда небольшую лодку, когда дорога будет готова. И тогда по приезде английский лорд сможет тотчас же заняться рыболовным спортом. Да, смекалки Августу не занимать.

Что бы этому молодчику взять да и воспользоваться своею же тайной? С деньгами он был бы на коне, мог бы верховодить, блистать, расточительствовать. Кто знает, может, ему удалось бы завоевать и девушку? А без денег он принужден был изыскивать иные способы. По ряду причин Август старался теперь вести благочестивую жизнь, да, его даже не пугало уже крещение в Сегельфоссе. Ну а может, старый воробей преследовал при этом особую цель, с него станется. Но только и судьба — не была ли она к нему на редкость сурова? Это ж в голове не укладывается! Он страдал, он утратил мужество и бодрое расположение духа, а Корнелия из Южного селения, придя на днях в город, сделала вид, что не заметила его возле кузницы. Вот до чего дошло. Людей приводит к вере и не такое! Не то чтобы он был прежде неверующим, нет, черт возьми, но теперь сюда примешивалась влюбленность, ему уже недостаточно было осенять себя крестным знамением и пускать все на самотек.

Он отправился в город к знакомому лавочнику, который крестился наново, и спросил, стал ли тот от этого лучше и счастливее?

Да, лавочник чувствует, что с ним произошли большие перемены.

— Это как если бы ты не так сильно переживал из-за денег, которые тебе по праву принадлежат, но которые нельзя получить?

— Ну да. Вроде того.

— Что я хотел сказать, — продолжал Август, — правда ли, что такое крещение, как твое, может хоть на волос помочь влюбленному человеку?

— Ты чего это?

— Я не о себе, я о Беньямине из Северного селения. Он, того и гляди, потеряет девушку, и тогда его покинут мужество и бодрое расположение духа, а он работает у меня на линии. Поможет ли ему, если он крестится? Позволит ли ему тогда Господь заполучить девушку?

— Гм! Почему бы и нет, — сказал лавочник. — И вообще, крещение полезно во всех отношениях. Взять хоть меня, теперь ко мне в лавку приходит даже Тобиас из Южного.

— Я видел недавно в городе Корнелию, она тоже у тебя что-нибудь покупала?

— А как же.

Последний вопрос, который интересовал Августа: полагается ли новокрещеным целоваться друг с другом — по-братски или как это у них там еще называется?

— Ну-у, — сказал лавочник, — я человек женатый и все такое. Но я слышал, они целуются.

— Тьфу ты! — пробормотал Август…

Он становился все набожнее и набожнее, и его все больше и больше занимал вопрос о крещении. Он подумывал об этом всерьез, так, за едой он начал откладывать в сторонку хлеб с маслом, чтобы съесть его, запершись в своей комнате; он соскребал масло на край ломтя, чтоб полакомиться напоследок, и неожиданно лишал себя этого удовольствия, да, он отказывал себе в нем и раздавал хлеб пташкам. Ну а те что? Радовались небось? Конечно, они радовались, пташки небесные. Во всяком случае, он обнаруживал благие намерения, а Господь зрит на помышления сердца.

С Божьей помощью он нашел в себе силы отказаться от денег и служения мамоне. И что же, наставал день, и ему было во что одеться и что поесть, и он не думал о дне грядущем, когда строительство дороги будет закончено и его должность скорей всего упразднят.

Зато куда труднее было ему побороть свое чувство, благочестие тут совершенно не помогало. Вот такая петрушка! Сам он не считал, что роль ухажера ему не подходит, старик был молод и полон энергии. Если за ним сохранят его должность, он вполне сможет обеспечить жену и детей. Ей будет с ним хорошо, он решил, что не станет скупиться и в чем-то ей отказывать, само собой, в пределах благоразумия. А что до злополучной разницы в возрасте, которая разделяла его и Корнелию, то тут можно было бы проявить снисходительность и посмотреть на это сквозь пальцы. Разве такого никогда не бывало? И разве он не знает из газет и из своего обширного опыта кругосветного плавателя о куда более тяжких случаях? А все эти молоденькие девушки, которые пошли на то, чтобы обвенчаться со стариком, лежащим на смертном одре, исключительно ради наследства? При мысли о такой мерзости Августа передернуло. Подумать только, с лежащим на смертном одре!

Осе права, он домогался Корнелии. Достаточно было малейшего повода, чтобы он вспыхнул ревностью и потерял рассудок. Как-то раз Беньямин стоял и вырезал свои с Корнелией имена на придорожной березе. Август накинулся на него и под угрозой увольнения велел ему все соскоблить.

— Но тогда получится, будто между нами все кончено! — возразил опасливо Беньямин.

Однако же послушался и сделал, как велел Август. После этого, радостно улыбаясь, он поведал своему начальнику, что у него для Корнелии есть подарок, серебряное сердечко на шейной цепочке, он отдаст его ей в ближайший же вечер, когда соберется в Южное.

Август вспылил:

— Разве я не говорил тебе, чтоб ты женился на девушке из Северного селения?

— Да, — припомнил Беньямин. — Но из этого ничего не выйдет, я выбрал Корнелию.

— Тогда знай, — сказал Август, — если ты подаришь это серебряное сердечко Корнелии, она в тот же самый день отдаст его Хендрику.

Только Август ничего не добился.

— Я в это не верю, — сказал ему Беньямин.

Именно сейчас Августу было никак не обойтись без Беньямина на дорожных работах, не то бы он живо его прогнал.

Этот парень из Северного селения необычайно раздражал Августа тем, что упрямо держался за свою девушку. Август дал ему работу и хорошее жалованье, а где благодарность? Он пригрел на груди змею. Если Беньямину вздумалось вырезать имена на березе, он мог накарябать их и на цементном полу в кинозале. А уж если цемент схватится, они останутся там навеки. И как же это он оплошал, не проверил сразу же! Другое дело, Август сам увековечил дорогое ему имя на бетонной стене гаража. В укромном уголку, всего-навсего как приветствие, но Беньямин все равно унюхал. Ну у него и чутье!