Война Хонор - Дэвид Вебер

Она была «чужим», возвысившимся до статуса влиятельнейших «своих». Поэтому многое она видела другими глазами, с другой точки зрения – которую, как она знала, многие её союзники часто считали едва ли не простодушием. Изощренные, порочные, бесконечно любезные (по крайней мере, внешне) политические баталии, которые эти люди, пусть и с сожалением, принимали как должное, ей были чужды и по натуре, и по жизненному опыту. В какой-то степени ее грейсонские и мантикорские друзья понимали друг друга намного лучше, чем она понимала и тех и других, но постепенно она пришла к мнению, что само неприятие бессмысленной политической возни служит ей своеобразной броней. И противники и сторонники в равной мере считали её прискорбно бесхитростной и прямодушной, не желающей – или не способной – «играть» по хорошо известным им правилам. И это делало её «темной лошадкой», непредсказуемым фактором – особенно для оппонентов. Они знали всё о тончайших нюансах занимаемой ими позиции, о выгодах и шансах, которые руководили их собственными решениями и тактическими маневрами, но простота и прямота позиции леди Харрингтон их попросту обескураживала. Они словно не в состоянии были поверить, что она и в самом деле такая как есть, что она искренне верит именно в то, о чём говорит… ведь про себя они твердо знали, что это невозможно. И поэтому они продолжали следить за ней с напряжением и опаской, постоянно ожидая, когда же она наконец раскроет свою «подлинную» натуру.

С врагами это было полезно, но, к сожалению, даже самые близкие ее союзники, особенно из аристократической среды (что ей прекрасно было видно из эмоций её гостей), порой не верили, что ей нечего скрывать. Они еще могли принять это разумом, но, будучи плотью от плоти мира, в котором родились, пэры Звездного Королевства не в состоянии были отрешиться от инстинктов, как бы им этого ни захотелось. А им, кстати, и не хотелось, да и с чего бы? Это был их мир, и Хонор вполне искренне признавала, что в нем найдется по меньшей мере столько же достоинств, сколько и недостатков. Но даже лучшие его представители – даже такие люди, как Хэмиш Александер, лет семьдесят-восемьдесят прослуживший офицером, – никогда в полной мере не могли освободиться от условностей игры, по правилам которой они играли с самого детства.

Она отмела в сторону эти мысли, поздоровалась за руку с каждым из Александеров по очереди и с улыбкой указала им на кресла, которые они всегда занимали. Её улыбка была теплой и приветливой, но Хонор не замечала, насколько теплее становилась эта улыбка, когда ее глаза встречались с глазами графа Белой Гавани.

Вильям Александер, напротив, все отлично видел. Просто раньше он не отдавал себе в этом отчета. Не обращал внимания, как сердечно Хонор приветствует его брата. Не замечал коротких разговоров наедине, не придавал значения тому, что после каждого их трехстороннего стратегического совещания Хэмиш неизменно находил повод задержаться для внезапно возникшей частной дискуссии с Хонор по каким-то деталям. Сейчас он смущенно наблюдал за тем, как улыбается Хонор, и – окончательно смутившись – за тем, как отвечает на ее улыбку Хэмиш.

– Спасибо за приглашение, Хонор, – сказал граф Белой Гавани, задержав её руку в своей на мгновение дольше, чем требовала простая учтивость.

– Можно подумать, у меня не вошло в привычку приглашать вас обоих перед каждым приёмом у Высокого Хребта, – усмехнулась Хонор.

– Вошло, – согласился граф. – Но мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что мы принимаем эти приглашения как нечто само собой разумеющееся, ваша милость, – добавил он, едва заметно улыбнувшись.

– Вряд ли вы чего добьетесь, – сухо сказала Хонор. – Мы втроем так долго старались испортить отношения с правительством, что общество любого из нас для двух остальных уж точно «само собой разумеющееся».

– Своим примером доказываем справедливость слов того парня со Старой Земли, – вставил Вильям. – Вы должны знать, как его зовут. Ханкок? Арнольд? – Он помотал головой. – Он из этих древних американцев. – Пришлось обращаться за помощью к брату. – Историк у нас в семье ты, Хэмиш. О ком я думаю?

– Если не ошибаюсь, – ответил граф Белой Гавани, – человека, чье имя ты столь безуспешно пытаешься вспомнить, звали Бенджамин Франклин. Во время мятежа он советовал своим товарищам-повстанцам держаться вместе, если они не хотят, чтобы их повесили по отдельности[11]. Но я потрясен. Какое чудо позволило такому исторически безграмотному типу, как ты, припомнить эту цитату?

– Если вспомнить, сколько воды утекло со времен твоего драгоценного Франклина, думаю, что каждый, кто не помешался на бессмысленной эрудиции, заслуживает огромного уважения уже за то, что вообще о нём помнит, – парировал Вильям. – Кто бы сомневался, что ты, услышав одну фразу, тут же назовешь книгу, страницу и год издания.

– Прежде чем вы разовьёте эту мысль, Вилли, – предупредила Хонор, – пожалуй, мне следует предупредить, что я тоже неплохо знаю Франклина и его период.

– Вот как! Ну тогда, конечно, моя изысканная врожденная галантность не позволит мне более распространяться о… Ну, в общем, сами знаете.

– Знаю-знаю, – зловеще произнесла Хонор, и оба покатились со смеху.

В дверь кабинета мягко постучали, и на пороге вновь возник МакГиннес. Он вкатил столик с закусками и напитками, приготовленными мистрис Торн, грейсонским поваром Хонор, и остановился около стола. Предпочтения гостей он изучил давным-давно, уточняющих вопросов не требовалось. Сперва он налил кружку «Старого Тилмана» графу, потом откупорил бутылку сфинксианского бургундского и предложил для дегустации лорду Александеру.

Хонор и Хэмиш с усмешкой переглянулись. Вильям тщательно изучил пробку, изящно вдохнул аромат и только потом кивком засвидетельствовал свое благосклонное одобрение. Тогда МакГиннес налил вторую кружку «Старого Тилмана» для Хонор, получив в благодарность её улыбку. Затем Хонор с Хэмишем подняли запотевшие кружки увенчанные шапками пены в салюте подлинных любителей пива. Затесавшегося в их компанию безнадежно изнеженного сноба, предпочитавшего вино, они демонстративно проигнорировали.

– Должен сказать, Хонор, – проговорил Хэмиш, с удовлетворенным вздохом опуская кружку, – что мне куда ближе ваш выбор напитков, чем все что подают на политических сборищах у Вилли.

– Это потому, что вы ходите не на те сборища, – подмигнула Хонор. – И в мыслях не держу дерзостного предположения, что урожденные аристократы голубых кровей, подобные вашему достопочтенному брату, начисто лишены простых жизненных радостей, но на Грейсоне меня всегда восхищало, как даже самые высокомерные землевладельцы не стыдясь признаются, что любят время от времени пропустить кружечку пивка.