История одной любви - Лана Невская

Вот сейчас мы говорили с тобой по телефону, и я чувствую, что ты обижаешься на меня, ты даже считаешь, что имеешь право сомневаться в том, что мы будем вместе тогда, когда захотим. Ведь нам ничто не может помешать сделать это хоть сейчас. Так как же ты можешь думать о том, что может быть поздно, и что ты можешь уехать в СССР?

Кажется, мы вместе согласились, что ты никуда не спешишь, да притом даже и не очень-то смело идешь на этот шаг, в боязни уйти от мамы и остаться одной только со мной и нашей жизнью. Не так ли, Инусенька?

Если же это ты хочешь сделать сейчас, я нисколько не возражаю, и сделаю это всегда так, как будет лучше, и как нужно нам, чтобы выполнить каждому свои обязанности.

Обо всех деталях этого сложного вопроса нужно договориться лично, при встрече. А то ведь мы с тобой ничего не знаем, как и что мы должны сделать, чтобы все было хорошо…

… Я ведь тоже совсем измучился за последнее время, и ты не смотри на мой веселый вид, в нем скрыта лихорадочная боль и сверхчеловеческое напряжение, чтобы сохранить ее незаметной. А ты думаешь, что мне все так просто, легко и хорошо. Не дуйся, кнопка!

Не скучай. Я еще раз повторяю, что я всегда только твой и только тебя всегда любящий – Борисёнок.

57. А что дальше?

25 сентября 1949 года

Инуська! Здравствуй, родная моя!

Сегодня я получил все твои письма. Я и не сомневался, что все они придут ко мне рано или поздно. Если бы ты знала, как я им рад!

…Как мне приятно слышать от тебя, что тебе все понравилось у меня, и что мне не нужно ломать голову, чтобы думать о каких-либо перестановках.

Я рад, что ты все-таки чувствовала мою заботу и заметила, что я все делал, зная, что это нужно нам обоим, и чтобы все это понравилось не только мне, но прежде всего – тебе. Я готов встретить тебя хоть сейчас. Приезжай! Я давно жду тебя и скучаю, когда тебя нет.

Ты говоришь, что мы привыкли советоваться друг с другом в самых больших и в самых маленьких делах. Ну, а как же еще можно, Инуська! Ведь мы же должны делать общее дело, так разве можно делать его несогласованно? Это все вполне естественно, правильно и закономерно. Было бы странно, если этого бы не было…

…Инка! Милая! Мне хочется кричать от счастья, хочется кружиться с тобой, а потом держать на руках долго-долго. Я знаю, ты не любишь говорить мне «до свидания». Но совсем скоро мы сможем сказать друг другу «ЗДРАВСТВУЙ» – и сохранить его таким большим и радостным навсегда!

2 октября 1949 года

Инуська! Здравствуй, моя родная!

Ты сейчас в Лейпциге, наверное, стоишь на том высоком памятнике и смотришь в мою сторону. А помнишь ты нашу Бельведеру? Ведь на ней тоже очень хорошо!

Вчера вечером мы с тобой очень хорошо поговорили, и лег спать спокойным. Сейчас уже 12.00. Я отправил своих «питомцев2 на футбольный матч, а сам думаю сходить домой, а потом заняться музыкой. Сегодня нужно было идти на теоретические занятия, но я не смог, был занят.

Инка! Милая! А какой сегодня хороший день! Чувствую я себя совсем хорошо. Причиной этому прежде всего ты. Ты приучишь меня к тому, что я всю жизнь буду знать лишь тебя одну, и только от тебя быть всегда удовлетворенным и здоровым морально и физически. Можешь радоваться, что ты это уже сумела сделать, и теперь это нужно только поддерживать.

…Верю, что и всегда, когда мы будем вместе, мы будем счастливыми и радостными. Так будет всю нашу жизнь, и в наших руках сделать ее такой прекрасной, о какой мы мечтали и какой представляем себе ее. А пока мы должны быть благодарными изобретателю телефонной связи, которая так облегчает нашу разлуку, а также благодарить всех, кто изобрел бумагу, научил нас писать, читать, – короче – нашу Родину, которая сделала нас такими.

Инка! Вот приеду к тебе и задушу прямо на пороге, а потом на руках принесу в твою комнату и утоплю в твоих подушках, одеялах, перинах. Ты будешь у меня вместе с пушинками, пушинка к пушинке, а потом пушинка к Инке – и пойдет у вас веселая игра. А я буду сидеть и улыбаться. Понятно, кнопка? А сейчас, конечно, ты меня не боишься и только смеешься, читая это письмо…

…Твой Борис.

5 октября 1949 года

Дорогой мой Борисенок!

Ты думаешь, что я сейчас нахожусь в Лейпциге или еду оттуда домой? Так вот: ни то и не другое. Я туда и не ездила.

Со вчерашнего вечера у нас на работе идет такая суета, что не знаешь, за что приниматься, и это не смотря на субботу…

…В моих личных делах новости каждый день, и в то же время нет ничего определенного, но эта «неопределенщина» здорово раздражает.

Сначала я беспокоилась, волновалась, а потом махнула рукой – будь что будет, а от моих волнений все равно никакого толку.

(Интересно, о чем это они?)

Эх ты, киндер! Ничего-то ты не понял! Мне хотелось, чтобы ты приехал 15 октября не только потому, что я хочу видеть тебя, но и потому, что мне хочется, чтобы ты приехал сюда, и мы, наконец, сказали бы все моим маме и папе.

А то сегодня папа уже говорит, что он без меня никуда не поедет, и спрашивал мое согласие. Конечно, я согласия не дала, а сказала, что посмотрим позже, а сейчас я ничего еще не знаю. Вот так и живем…

…Вчера я получила твое письмо за 28-е число. Ты пишешь, что нам обоим надо подумать о том, о чем мы говорили ночью, когда я была у тебя.

Ну, как же еще думать, когда я и так все время думаю, только у меня все это получается все равно по-детски, и мне кажется, что не надо ни о чем задумываться, а когда захотим сделать, то все придет само собой. Весь вопрос состоит только в одном – место, где мы будем это делать. А об этом мы подумаем вместе с тобой.

Но прежде, чем решать этот вопрос, мы должны сначала сказать об этом маме и папе, и я думаю, что мы скажем, когда ты приедешь к нам. Ведь я сама еще ничего не говорила, и они ничего не знают точно, кроме своих предположений. А ведь так не годится, верно?

Вот о том, как мы скажем, ты и подумай! А то я даже не представляю, с чего начинать. Иногда мне кажется, что это очень просто, а иногда наоборот, представляет собой необыкновенную трудность. А как ты думаешь? Ты пойми, что о том, о чем говоришь ты, нужно думать не только нам одним, а и им тоже.

Пускай у них тоже поболит голова, как это сделать. А мне, в конце концов, кажется, что все это будет выглядеть проще, чем мы об этом сейчас думаем.

…Твоя Инна.

6 октября 1949 года

Дорогой мой Боренька!

…Любимый! Мы так давно не говорили с тобой по телефону, что я пришла с обеда и сразу стала звонить тебе…

…Прошел год и 6 дней, как я уехала из твоего города. Кажется, что это было вчера, а сколько изменений произошло с тех пор! И мы с тобой «постарели» на один год. Ведь тогда мы были как две пушинки. Стоило подуть легкому ветерку, как мы могли разлететься в разные стороны и никогда не увидеть больше друг друга. А теперь мы как два, рядом сидящих, кустика. Хотя нас и разделяет определенное расстояние, но корни, правда – невидимые – под землей, с каждым днем все сближаются, и недалек тот день, когда они окончательно переплетутся, и тогда никакие силы природы не смогут распутать их, разве только – безжалостно разорвать или разрубить, принеся нетерпимую боль как тому, так и другому кустику!

Не смейся! Это действительно так!

…Твоя Инна.

12 октября 1949 года

Дорогой мой Борисенок!

…В этот приезд мне особенно не хотелось уезжать и оставлять тебя одного, т. к. ты был не совсем здоров, и мне хотелось хоть чем-нибудь улучшить твое самочувствие.

…Приехала домой, а мне мама давай чинить допрос, когда я уеду, когда ты за мной приедешь? Пришлось сказать ей чуть-чуть близкое к действительности. Она – в слезы. Ну и пошло! Никак не могла уговорить ее, я и так, и сяк, а она – никак. Говорит, что у нее без меня все пропало, нет никакой цели в жизни и т. д.

Я смеюсь, говорю, что я не умираю, чего же ты плачешь? А она говорит: – Так-то так, но все-таки мне очень тяжело».

И меня не хочет обидеть, и удержать не может, и расстаться не хочет. И смех, и горе!

…Инна.

14 октября 1949 года

…Инуська! А почему ты вчера мне говорила, что ты поедешь в Мо-скву7 Ведь ты же прекрасно знаешь, что никуда ты от меня не уедешь, а все-таки говоришь, чтобы еще раз помучить меня?

…Сейчас, прямо с утра, позанимался музыкой и остался доволен, что я не бросил ее. А относительно того, на чем мне лучше учиться музыке, я уже подумал хорошо и решил, что лучше развивать и совершенствовать приобретенные навыки, нежели начинать совсем другие. Я никогда не стремился быть музыкантом, а дома, для тебя, я смогу сыграть на том, что будет у нас. Вот так, Иннушка моя любимая!

…Твой Борис.

Из рассказов родителей я помню, что когда папа поступил в академию, и мы переехали в Ленинград, то при подъеме вещей на 5-й этаж дома на Мойке пианино не смогли поднять в квартиру – оно не проходило по лестнице на поворотах. И его опять снесли вниз и тут же продали. Подробностей не знаю. Но я почему-то всегда считала, что пианино покупалось для меня, чтобы чадо приобщалось к культуре и искусству.