История одной любви - Лана Невская

Корзины искусственных бархатных анютиных глазок, незабудок и бордовых роз еще долго стояли у нас в комнате, когда мы жили уже в Ленинграде. Они были так искусно сделаны, что все, кто видел их впервые, были твердо уверены, что они живые. И очень удивлялись, когда узнавали правду.

Свадьбу отмечали несколько дней, с родителями, друзьями и подругами, со всем папиным взводом и мамиными сослуживцами и начальниками. Было очень хорошо и весело, только новоиспеченная теща периодически принималась плакать на плече у зятя и заклинала его не обижать ее девочку и не увозить слишком далеко. Зять честно обещал постараться.

Так родилась новая семья, которая через год, 22 декабря 1950 года, стала и моей.

Сейчас в папке осталось всего 2 письма: за 22 и 26 декабря, которые, наверное, тоже стоит озвучить.

22 декабря 1949 года

Боренька, любимый мой!

Вот уже два дня не вижу тебя. Мне эту разлуку переносить почему-то еще тяжелее, чем раньше, хотя вроде ничего не изменилось, по внешнему виду, в нашей жизни. Мы, как и раньше, повидались, побыли вместе, и разъехались. Но когда вдумаешься глубже, то становится очень тяжело. Сейчас у нас такой период, когда особенно хочется быть вместе, а кроме того, со всех сторон удивленные и сожалеющие вздохи слышишь, разговоры, вопросы: – Да почему, да отчего, да разве так можно, да ведь вам очень трудно? А тут и без них кошки на душе скребут!

Узнала, что завтра должна выехать к тебе и очень обрадовалась, а когда вспомнила, что в воскресенье тебя не будет дома, то стало очень обидно за такое стечение обстоятельств… Чего боялась, то и случилось.

Я была бы много спокойнее, если бы знала, что после этого нам никогда в жизни не надо будет расставаться, но кто знает, что ждет нас впереди? Надо всегда ко всему быть готовой.

Хорошо то, что нам не надо беспокоиться друг за друга, так как мы уверены, что во время разлуки ни тот, ни другой не наделает глупостей. Да?

Ничего, что 2–3 недели мы будем не вместе, ведь у нас полуторагодовалый стаж, и разлука не должна нас пугать. Пусть боятся разлуки те, кто любит не так, как мы. А любовь в разлуке, что искра на ветру: слабую искру ветер задувает, а сильную – раздувает.

Сегодня в 19 час. пришла с работы и начала собирать все в путь-дорогу. Время потратила много, но всего еще не сделала. Придется прихватить и завтрашний день, хотя нет, не придется, т. к. завтра меня здесь не будет.

Прости, я заканчиваю. Время уже час ночи и я оч. хочу спать

Да, Борик! Сегодня я первый день на работе расписывалась новой фамилией. Иногда, конечно, забывала, и по старой привычке ставила Т…(Трофимова), но вовремя спохватывалась и исправлялась. Ты и не знаешь, киндер, с каким удовольствием я это делала!

Спокойной ночи, дорогой! Желаю тебе здоровья, сил, бодрости, успехов в работе и всего самого хорошего. Крепко обнимаю и много раз целую. Всегда любящая тебя и всегда только твоя ЖЕНА

– Инна Орехова.

26 декабря 1949 года

Дорогой Борисеночек!

Завтра папа едет в твой город, и я хочу передать тебе это письмо с описанием последних двух дней.

Приехали мы в третьем часу ночи, т. к. в 40 км от твоего города мы попали в полосу густого тумана, и около ста км ехали со скоростью 10–20 км. Открыли боковое окно, и Никодим смотрел в одну сторону, а я – в другую, чтобы не налететь на стоящую впереди машину. Но добрались благополучно.

Утром проспала до 11 часов. Папа ушел на охоту, а мы с мамой пошли в магазин, но они все были закрыты, и мы быстро вернулись домой.

Дома стали наряжать елку, которую мама купила накануне. Елка очень неважная, пришлось много потрудиться, прежде чем привели ее в должный вид. Я покололась и поцарапала все руки, но зато елочка получилась замечательная.

Часов в пять из отделения позвонил папа, чтобы я пришла его встретить и принесла ему пальто. Пришлось отложить украшения и ехать к нему. Он убил трех зайцев и куропатку, так что ему и нести их было тяжело. После обеда я закончила украшать елку уже одна, т. к. мама даже посмотреть не могла – так устала за день с хоз. делами.

Весь день думала о тебе, очень интересовали меня результаты выборов. Я чуть-чуть волновалась, хотя и не сомневалась в твоем успехе. (Выборы на должность секретаря комсомольской организации танкоремонтного завода).

Судя по интонации голоса, ты доволен своим переводом, а значит – и я тоже, тем более, что ты мне сообщил о возможности для меня работать и там.

Очень хочется узнать все подробности твоей поездки. О своем приезде к тебе на Новый год еще ничего определенного сказать не могу Да еще простуда прицепилась! Еще не хватало на Новый год свалиться в постель.

Хорошо, что ты позвонил сегодня все-таки, хоть и слышно было плохо, и поговорили мало

… До свидания, мое солнышко, детусенька моя родная! Крепко обнимаю и горячо целую. Всегда любящая тебя и всегда только твоя жинка

– Инуська-кукла. Орехова.

Вот и подошла эта история к своему завершающему и вполне логическому концу. Судя по тому, что в декабре написано всего 5–6 писем, да и то коротких и «ни о чем», народ вплотную занялся подготовкой к свадьбе и последующей новой, самостоятельной жизни.

Мама собралась увольняться с работы и переезжать к месту службы мужа в самый неподходящий для бухгалтера момент – по себе знаю: накануне составления годового баланса. Редкий специалист перейдет на новую работу в это время, т. к. делать годовой баланс, не зная чужих нюансов, – очень непростая задача.

И я вполне понимаю маминого начальника, который до последнего дня не был уверен, что сможет отпустить ее. Но вопрос все-таки был как-то решен, раз свадьба состоялась.

Папа завершал свои рабочие дела и, по-моему, как мог – оттягивал начало подготовки к свадьбе, и ждал маму, чтобы с ее помощью и поддержкой решить все эти, не свойственные ему, проблемы.

Как я поняла, к 8-10 декабря мама планировала уже приехать к папе и немедленно включиться в подготовку к свадьбе, которая была назначена на 16 декабря 1949 года.

Как там все это происходило – письменных источников я не нашла. Скорее всего – их и не было. Просто отпала необходимость в письмах и телефонных звонках. Они были уже вместе и общались без посредников.

А сохранить для потомков хоть какие-нибудь дневниковые записи они не догадались. Впрочем, им это было не нужно, а потомков еще и в проекте не было. И потом, им и в голову не могло прийти, что спустя 65 лет эти самые потомки заинтересуются их отношениями, да еще и выставят их на всеобщее обозрение и общественный суд.

Да-а! Простите меня, мама-папа, что я без разрешения вынесла вашу личную переписку на эти страницы.

Но ваши отношения так поразили меня, показались мне такими красивыми, возвышенными и чистыми, такими необычными для нашего времени и многими почти забытые, что я решила попробовать привлечь к этим письмам внимание молодых людей, ваших ровесников, чахнущих за компьютерами и говорящих на каком-то птичьем языке, заменивших все понятия любви, верности, нежности и заботы – на виртуальную переписку на клавиатуре, беспорядочный и безответственный секс, «пробные» и «гостевые» браки. И это в лучшем случае! А то и – на однополые! Парные бальные танцы сменились какими-то дикими плясками; нежные, лирические песни – ревом диких бизонов под шум Ниагарского водопада. Сатира и юмор не поднимаются выше пояса, а наркоманы колются и бросают использованные шприцы прямо на территории детского сада.

И мне захотелось, чтобы они хоть на минутку оторвались от всего этого, подняли глаза от компьютеров и оглянулись по сторонам, сняли наушники и прислушались к пению соловья, вышли на улицу и с замиранием сердца посмотрели на стройную девушку с длинной косой и томиком Ахматовой в руках.

Может, еще не все потеряно? Может, все еще будет? Может, все это где-то и есть, живет себе спокойно и счастливо и не высовывается – вот это самое, простое человеческое счастье, и настоящая бескорыстная любовь, которая НАВСЕГДА?

Очень хочется верить!

Послесловие

60. Разгадка: правда и домыслы. Часть 2

Наступила весна 1953 года. Мне пошел уже третий год, и жили мы в славном городе Ленинграде, в большой коммуналке на Мойке. Папа учился в Военно-политической Академии им. Фрунзе, и мы с ним по вечерам изучали собрание сочинений В.И. Ленина, потому что моя кровать стояла впритык к столу, где папа писал свои конспекты, а я смотрела его книги, рисовала его остро отточенными карандашами на всех бумажках, которые успевала стащить у него со стола. Когда мама пыталась меня занять игрушками, я серьезно заявляла папиным тоном:

– Не мешай! Мы работаем! – вот так и работали.