Ведьма Сталинграда - Джастин Сарасен

Немного постояв на месте, ошеломленная Алекс вышла в коридор. Терри ждал ее у первого яруса, он снова курил, стряхивая пепел в урну с песком.

– Что это за подружка? И что это вообще было?

– Это была Настя Дьяченко, ей дали короткую увольнительную. Я тебе о ней рассказывала, мы очень сблизились.

– Да брось, Алекс! Я же не твой дедушка и вижу романтические чувства, когда они есть. Я шокирован скорее не этим, а твоей опрометчивостью. Ты вообще представляешь, что в связи с этим может сделать НКВД?

– Думаешь, они следили? Даже здесь, в Большом?

– Может, и не напрямую, но, как мне кажется, кто-нибудь все равно заметил, что эта девушка приходила сюда, так что информация попадет куда надо. – Терри сделал очередную затяжку и выпустил дым уголком рта. – Ну так что, ты любишь эту девушку?

Алекс сначала колебалась, но потом произнесла:

– Да, люблю. И не говори мне, что это безумие, сама знаю.

– Это безумно и опасно. Где ты собираешься встретиться с ней в следующий раз?

– Нигде. Сегодня вечером она уезжает на фронт. Я тоже поеду на фронт с другими журналистами.

Когда они выходили из театра, Терри положил руку на талию девушки.

– Алекс, пожалуйста, не связывайся с этой летчицей. Вы с ней из разных миров, и ей нечего тебе предложить, поверь мне. Это ничем хорошим не кончится. У тебя не получится уйти с ней в закат.

Глава 23

Терри пробыл в Москве совсем недолго, и его приезд быстро забылся вместе с его советом по поводу Насти. К тому же летчица все равно была где-то далеко. Алекс оставалось лишь вспоминать и надеяться на встречу. Она ждала, но не забывала про работу.

Каждый день Алекс общалась с другими репортерами в поисках зацепок и новостей от Отдела печати. Но Красная армия потерпела ряд поражений, взяла Курск и сдала его снова, так что Кремль объявил временный запрет на присутствие иностранных журналистов на фронте. Теперь на поле боя допускались лишь советские военные корреспонденты, и их репортажи печатались в «Красной звезде».

– Ну и пусть, – приободрил девушку Генри Шапиро за их обычным завтраком из яичного порошка. – Зато нам разрешено писать про гражданские дела, и я уже получил разрешение сделать репортаж про новый советский танк Т-34. Хотите поехать со мной? Путь неблизкий: предстоит долгая поездка на поезде на Уральский танковый завод в Нижнем Тагиле.

– Уж лучше туда, чем сидеть здесь и переделывать пропагандистские новости Совинформбюро. Я подам заявку сегодня же.

Огромная производственная территория 183-го Уральского танкового завода была настоящим подарком для фотожурналиста. Обстановка в здешнем цеху, как и на авиазаводе, который Алекс довелось посетить прежде, была адской, но снимки получались эффектными, что и говорить. Рабочие – в основном, тоже женщины, явно недоедавшие – трудились по двадцать четыре часа в оглушительном шуме, не подозревая о своей фотогеничности.

– Это просто невероятно! – прокричал Генри, стараясь, чтобы его было слышно сквозь стоявший грохот. – Могу поспорить, что металла, который проходит через этот завод, хватит, чтобы построить целый город на Среднем Западе.

Алекс кивнула, стараясь неглубоко вдыхать цеховой воздух, пропахший топливом, горячей сталью и едким потом.

Пока Генри беседовал с мастером, журналистка прошлась вдоль конвейерной линии, снимая покрытых сажей женщин. Сфотографировав все этапы сборки, Алекс вышла на улицу и сделала с дальнего расстояния снимки готовых танков, тысячи которых выстроились на поле перед заводом в ожидании транспортировки на фронт. От их вида веяло мощью. «Мы прочные, стальные, нас много, мы непобедимы», – такая подпись просилась под этими снимками.

На второй день к американке подошел местный комиссар. Узнав, что журналистка говорит по-русски, он стал вещать ей о создании и разработке Т-34, патриотизме рабочих и высокой производительности на государственных заводах под руководством Сталина. Алекс выразила подобающий восторг и вежливо пообещала поведать об этом Западу, сопроводив рассказ фотографиями.

Когда она вернулась к Генри, выяснилось, что у того хорошая новость.

– Я договорился о поездке в Курск. Человек, возглавляющий транспортировку партии Т-34, пригласил нас поехать на поезде на фронт. Я сказал, что мы с радостью принимаем это предложение. У нас будет новая возможность сделать отличные снимки.

– Отличная работа, Генри, ты настоящий профессионал.

Поезд отправился в путь на следующий день на рассвете. Алекс и Генри устроились в пассажирском вагоне с офицерами и медиками. Стоял ясный летний день, прекрасный для того, чтобы фотографировать, и когда поезд делал поворот по широкой дуге, Алекс могла снять практически все из сотни вагонов-платформ. На каждой из них стояло по два танка, в каждом из которых днем и ночью находилось по три человека.

Когда поезд прибыл на вокзал в Курске, Алекс с Генри наблюдали, как танки с грохотом съезжают с платформ один за другим, без перерыва.

– Стоит присмотреться, как понимаешь, до чего же они уродливы, – заметил Генри, пока Алекс делала снимки. – Большущие неуклюжие стальные жуки, которыми заполнена вся местность вокруг Курска. Уже целый месяц советские и немецкие танки пытаются уничтожить друг друга.

– Танковая чума, – добавила Алекс, снимая последний кадр. – В любом случае, я уже достаточно увидела. А вы?

– Согласен. Мы можем вернуться в Москву на поезде с ранеными. Я уже соскучился по горячей ванне, хорошей еде и женской ласке.

Алекс озадаченно посмотрела на Шапиро, они как раз переходили пути, направляясь к составу с нарисованными на вагонах белыми крестами.

– Я имел в виду свою жену. В конечном итоге, меня держит здесь любовь русской женщины.

Меня тоже, подумала Алекс.

Они нашли свободные места в поезде, но до отправления пришлось ждать несколько часов, пока казавшаяся бесконечной череда машин «скорой помощи» подвозила раненых к составу.

– Им еще повезло, – пробормотал Генри.

Поезд тронулся в путь ранним вечером; они ехали по Уралу. Алекс смотрела на неровный рельеф местности за окном, вспоминая под стук колес свою поездку из Архангельска в Москву. Тогда она еще была чистенькая, по ней не ползали вши, и у нее не было ни малейшего представления о войне. Как же изменилась ее жизнь с тех пор.

Девушка почти задремала, но тут в вагон зашел какой-то человек и стал раздавать «Красную звезду». Заголовки клеймили слабеющих духом немцев и уверенно предрекали победу советских войск под Курском. Чувствуя себя уставшей и грязной, ощущая привкус машинной смазки во рту, Алекс пролистала первые страницы газеты. О потерях не сообщалось, но о раненых говорилось, что «героев Родины везут в госпитали для оказания помощи».

На второй странице были более интересные новости. Советская авиация, завоевывавшая превосходство в воздушном пространстве, одержала несколько побед в боях с противником. В газете сообщалось, сколько самолетов сбили самые известные советские пилоты – народные любимцы. Алекс отыскала глазами фамилию Дьяченко: одиннадцать самолетов, сбитых лично, и три – совместно. Интересно, это только она одна во всем Советском Союзе дрожит при мысли об этом, подумала Алекс.

Хорошенько отмывшись в своей ванной в «Метрополе», журналистка стала проявлять пленку. Джордж наверняка будет в восторге от истории о Т-34, собранном советскими женщинами. Танки излучали поразительную мощь, но Генри прав: это были уродливые машины, сминавшие и сжигавшие все на своем пути. Пожалуй, теперь ей нужно заняться чем-нибудь менее жутким, решила Алекс. Но чем? Надо обсудить это с Генри и другими репортерами за ужином.

Когда Алекс проходила мимо стола администратора, направляясь в обеденный зал, то узнала, что ее ждет маленький треугольник из коричневой бумаги – полевая почта. Девушка сунула письмо в карман, растягивая удовольствие, и вернулась в свой номер, чтобы его прочесть.

Дорогая мисс Престон, или, быть может, я могу звать Вас «товарищ»? Я рада узнать, что Вы в Москве и рассказываете всему миру о нашей борьбе с фашистами. Мы по-прежнему сражаемся за Родину, вдохновленные победой в Сталинграде, а также силой духа наших товарищей и вождей.

После завершения своего текущего задания, возможно, я присоединюсь к своим старым друзьям и снова буду летать на самолетах, которые мы обе так любим, так что, может, мы снова встретимся на другом аэродроме. Я с радостью отправлюсь туда, куда мне прикажут в нашей общей борьбе.

Как всегда, я с теплотой думаю о Вас и желаю, чтобы Вы подольше задержались в России.

Простое проявление патриотизма, преувеличенное, но в то же время искреннее – такое пройдет через любого дотошного цензора. Алекс также обратила внимание на фразу насчет «самолетов, которые мы обе так любим». Эту иронию никто не заметит, кроме нее. Настя ненавидела старые У-2 и стала бы отбиваться руками и ногами, если бы ее заставили летать на них снова.