Брат мой, враг мой - Митчел Уилсон

Стюарт взглянул на него с любопытством.

– Первые же двадцать пять тысяч, которые вы получите?

– Э, нет. Мы будем выплачивать ему десять процентов с каждой полученной нами суммы, пока не выплатим все двадцать пять тысяч. Чем меньше мы получим, тем меньше достанется ему; но мы имеем право в любое время приобрести его долю за двадцать пять тысяч долларов.

– Дэви, сколько денег у вас в кармане вот сейчас, сию минуту?

Дэви покраснел.

– А что?

– Да так просто. Ну, скажите, сколько?

– Доллар и семьдесят два цента. – Дэви поглядел на монетки. – Семьдесят три.

Стюарт захохотал.

– Я чуть было не попался: вы так небрежно говорили о двадцати пяти тысячах. Знаете, мальчик, вы действовали точно прожженный деляга. Вы позвякивали этими тысячами, как приманкой, а на деле предлагаете Карлу урезать его долю с пятидесяти процентов до десяти. Даже меньше того, раз вы устанавливаете предел в двадцать пять тысяч.

– Это лучше, чем другое решение вопроса.

– Давайте, я слушаю вас.

– Другое решение заключается в том, что Карл не получает ничего. Ни гроша. Сейчас объясню, почему. В нашем договоре говорится о некоем изобретении, основанном на принципах, о которых мы докладывали комиссии в июне месяце. Ладно. Мы с Кеном можем переключиться на работу над другим изобретением, основанным на других принципах. Это вполне возможно, сами понимаете. Не в одном только месте можно перебросить мостик через реку, и не один только тип моста существует на свете. Мы найдем новую систему и всё-таки будем гарантированы от всякой конкуренции, даже если кто-то изобретет нашу нынешнюю систему, потому что она уже зарегистрирована и, следовательно, наш приоритет обеспечен. Вот вам простой факт, мистер Стюарт. Это изобретение значит для нас гораздо больше, чем деньги. Не знаю, как объяснить, но только дороже всего для нас сама работа, и она всегда будет нам дороже, до тех пор, пока мы не добьемся успеха. Но это не только чисто научная проблема. Тут замешан и денежный вопрос, поэтому нам приходится говорить о деньгах. А теперь вы можете выбрать любое из двух решений. Третьего не существует. Постарайтесь растолковать это Карлу.

Дэви вышел на Кэпитол-сквер. И здесь чувствовалась весна: апрель был на исходе. Дэви медленно брел по пустынному тротуару, гадая про себя, куда пошел Кен. Он мог зайти в книжную лавку, чтобы излить остатки своего гнева и вызвать сочувствие в Вики, но это вряд ли. И уж наверняка он не пошел к Марго. Со времени последней ссоры Кен всячески избегал сестру, как будто сознавая, что после той безобразной сцены нечего и надеяться на прощение. В последние недели Кен держался неприступно. Он замкнулся в себе вместе со своей тайной печалью, и ему казалось, будто он и этот черный призрак сидят в заточении, тоскливо созерцая друг друга и недоумевая, кто из них узник и кто – тюремщик.

Вопреки установленному закону, в переговорах со Стюартом главная роль выпала на долю Дэви. Сейчас он решил и дальше действовать по возможности самостоятельно. Он свернул с площади и быстро пошел по Стейт-стрит к банку. Здесь тоже в мягком воздухе веяло весной.

Письменный стол Брока помещался посреди обширного пустого зала. Границы кабинета отмечал широкий четырехугольник зеленого ковра. Когда Дэви вошел, у стола, склонясь к Броку, стояла секретарша с какими-то бумагами, но Брок, заметив Дэви, сделал ему знак подойти. Указав на стул возле стола, Брок снова принялся быстро проглядывать лежавшие перед ним бумаги, одну за другой передавая их секретарше и бросая краткое «да» или «нет» или называя какую-нибудь цифру. Наскоро переговорив с секретаршей, банкир повернулся к Дэви, и в его глазах блеснули смешливые искорки.

– Ну, сынок, – протянул он, имитируя популярного комика, – что слышно насчет вдовы?

Дэви слабо улыбнулся.

– Она ещё не вдова, мистер Брок, но уже бегает по городу, запасаясь траурной одеждой.

Брок громко расхохотался. На нем был темно-серый костюм с белым кантом на жилете и черные лакированные штиблеты на шнурках, с серым замшевым верхом. Брок откинулся назад, скрестив ноги, и на его щиколотках Дэви увидел складки длинных, заправленных в шелковые носки теплых кальсон.

– Направьте эту даму ко мне, – с лукавой галантностью сказал Брок, – здесь она может приобрести всё самое лучшее. Между прочим, её здесь ждет брачный контракт на пятьдесят тысяч долларов.

– Что?.

– О, сумма, как раз подходящая. Я просматривал ваши счета вместе с Чарли Стюартом; при темпах, какими вы тратите деньги, вам понадобится никак не меньше, а работа займет ещё годика два. Вам не обойтись без поверенного для получения патента и без двух помощников, словом, это будет настоящее первоклассное предприятие, основанное на деловых принципах. Поймите, мальчик, вы вступаете в борьбу с великанами, которые засели там, на востоке страны. Библейский Давид ещё мог идти на Голиафа с пращой, но сейчас у нас тысяча девятьсот двадцать шестой год от рождества Христова, и перед нынешними великанами Голиаф – просто креветка.

– Вы говорите, вы обсуждали это с мистером Стюартом? – помедлив, спросил Дэви.

– Он будет представителем компании, поскольку многие проблемы ему уже знакомы. Чарли – мой старый Друг, понимаете. Откровенно говоря, – понизив голос, добавил Брок, – он уже читал мне завещание покойного супруга. Чарли представлял интересы Бэннермена, но в конце концов не обязан же адвокат добывать деньги клиенту, если тот обанкротился.

– В таком случае, почему вы не перекупите пай прямо у Бэннермена? – поинтересовался Дэви.

– Брок пожал плечами.

– Мне это не нужно. Насколько я понимаю, вам придется взять на себя небольшой труд отделаться от Бэннермена, и, кроме того, – подмигнул он, возвращаясь к полюбившейся ему шутке, – я же вам сказал – я никогда не встреваю между супругами. Это гиблое дело.

Через десять дней после того, как Бэннермен принял ультиматум Дэви, документы о расторжении договора были готовы. И в сияющее майское утро, наполнившее контору Стюарта запахом цветов, Кен и Дэви подписали бумагу, дарующую им полную свободу. На губах Кена играла легкая довольная улыбка, и даже тайные опасения Дэви испарились окончательно. Братья шагали к банку по солнечным улицам, чувствуя, что в этом городишке, как и в жизни, для них открываются новые перспективы. Даже воздух, казалось, был напоен искрящейся жизнерадостностью. Вот эти дорогие магазины на центральной улице внезапно перестали быть недосягаемыми, так же как и расположенный по соседству магазин, торгующий гастрономией. В единственной маленькой витрине магазина под вывеской «Братья Доу – портные», между двумя пальмами в кадках, со спокойным достоинством красовался голубовато-серый в елочку костюм. Скромная, написанная от руки этикетка гласила: «75 долларов». До нынешнего дня Доу был так же далек от жизни братьев Мэллори, как какой-нибудь Английский банк, но сейчас Кен оглядел костюм с невозмутимым хладнокровием.

– Если б у них нашелся такой коричневый, я бы, пожалуй, купил, – заметил он.

Чудесное ощущение радостного подъема усилилось ещё больше, когда Брок поспешно поднялся им навстречу.

– Я уж думал, вы не придете. Пошли, мы завтракаем в клубе.

Гражданский клуб, находившийся в двух шагах от Стейт-стрит, являлся своего рода местной достопримечательностью: это был старинный особняк с деревянными восьмиугольными башнями и бойницами, весь в лепных украшениях и кружевах из кованого железа. На лужайке перед домом стояли железные олени, всегда казавшиеся Дэви верхом аристократизма. При входе цветной слуга в белой куртке принял у них шляпы. В столовой сидели хорошо одетые мужчины, которые разговаривали гораздо бесцеремоннее и хохотали гораздо громче, чем преподаватели на Университетском холме. При этом они держались так уверенно, что каждый пришелец поневоле проникался почтительностью и проходил мимо них чуть не на цыпочках.

Постоянный столик Брока стоял в нише, возле окна-фонаря, выходившего на широкую лужайку; банкир сел лицом к залу.

– Берите меню и заказывайте, – сказал он, протирая очки салфеткой. Без блестящей прозрачной брони, защищавшей его глаза, Брок казался добрее, проще и как бы уязвимее. Он обвел взглядом зал. – Люблю этот дом, – задумчиво проговорил он. – Я, видите ли, помню его ещё с той поры, когда здесь жили Шефферы. Было время, я мечтал жить в этом доме. Но потом, когда я прочно стал на ноги, мы уже обосновались на холме, и миссис Брок не пожелала переезжать в этот район, даже ради шефферского дома. Кто-то вознамерился устроить здесь пансион, но я заставил муниципальный совет расширить зону отчуждения. А после того как меня выбрали председателем клуба, мы купили этот дом, и теперь я могу бывать здесь, когда захочу, так что в конце концов он стал моим.

Несмотря на чуть смущенную улыбку, было видно, что это обстоятельство доставляет Броку истинное удовольствие. Ибо хотя давняя его мечта осуществилась весьма приблизил тельно, зато ему удалось сделать это за чужой счет, поэтому большего требовать не приходилось.