Возвращение в Терпилов - Михаил Борисович Поляков

разливающимся из Силиконовой Долины. Вспомните все их аргументы – надо развивать американскую промышленность, на Глобальное потепление – плевать, глобальную экономику – игнорировать… Там-то Третья волна победила, хоть и впереди ещё немало схваток, а у нас посложнее дело.

– Почему? – спросил я.

– Потому, что у нас Третья волна – ещё не волна, а так – рябь на поверхности моря. Да, она становится всё могущественнее, и её представителям удаётся порой показать ту силу, которой обладает прогресс. Взять хотя бы Навального – типичный деятель Третьей волны. Просто с нуля, без газет и телевидения, раскрутился до всероссийской известности и смог нанести власти такой удар, что, от него она с трудом оправилась.

– А ты не допускаешь, что его поддерживают некие силы?..

– Какие силы? – с язвительной насмешливостью глянул Саша. – ЦРУ что ли?

– Ну хотя бы…

– Чушь, – махнул он рукой. – Какие бы злые силы его не поддерживали, три миллиона человек они не заставляли подписываться на его канал и сотню миллионов – смотреть фильм про всякие дворцы. Сила Третьей волны – в повсеместности и общедоступности информации, как, кстати, вскоре будут повсеместны и общедоступны ресурсы. В ней и залог будущего – повсеместной же справедливости. С этой мощью придётся считаться, и поделать с ней Вторая волна ничего не может иначе как тупым безапелляционным насилием. Тут-то и найдёт коса на камень рано или поздно. А мы пока будем поттачивать устои, всячески гнобить и унижать консерваторов. Продержатся ребята недолго, они уже вступили в последнюю стадии моральной деградации. Искусство, как я говорил уже, – Саша махнул рукой куда-то назад, – отражает, идеологию правящего класса. Это из Маркса, кстати. А какая у обезумевших от жадности, опустившихся до животных инстинктов воров может быть идеология? Вот и любуемся всякими там наполненными деградацией и беспросветным эгоизмом «непосредственно Кахами», камедиклабами, моргенштернами и прочей чушью. На нашей же стороне всё великое, что создало человечество, и главная его, высшая мечта – коммунизм. От Аристотеля до Томаса Мора, от Рабле с его Телемской обителью до Кампанеллы – тысячи гениев, тысячи самых светлых умов ждали того момента, когда…

– А давно ты с ребятами дружишь? – осторожно перебил я разговорившегося и начинавшего приходить на свой обыкновенный возбуждённый тон молодого человека.

– Да так, – с легкой досадой пожал плечами прерванный на полуслове Саша, – года полтора. С кем через форум городской познакомился, кого в соцсетях нашёл… Я, знаете, искал неэгоистов… У нас же как сейчас: каждый сам за себя, всем на всех плевать – последствия безыдейности и двадцатилетней привычки нашей к биологическому существованию. Ну и постепенно собрал как-то. Вот Ваня – детский врач, помогает бедным ребятам, закупает разные лекарства им через благотворительные фонды. Кеша работает в соцзащите, Витя малой ещё, но волонтёрит уже в местном хосписе. Ещё вот Борю нашего Францева привлечь пытался, да сорвался он, к сожалению. А зря, парень он на самом деле неплохой. Но там понятно- такое горе пережить… Ну а с остальными… Я и сам знаю, что идеологически мы во многом расходимся, но главное что у человека? Читали «Юного Вертера» Гёте? «То, что я знаю, узнать может каждый, а такое сердце у меня одного». Ну, то есть, главное доброта, индивидуальный гуманизм, что ли, а убеждения, представления – всё это наживное. От этого и пляшу. По-моему, вообще каждый хороший человек обязан пытаться находить подобных себе. В наше время это сложно, но не невозможно. В конце концов, – снова загораясь, возвысил голос он, – эпоха индивидуализма, эгоизма, заканчивается, наступает новая эра – коллективизма. Разумного, конечно, коллективизма. Индивидуалист противен себе, он варится в собственном соку, он глуп, он деградирует, опускается, и, имея хоть каплю ума, всегда это чувствует. Человек проявляется в коллективе, во взаимопомощи и поддержке, в общении с подобными себе. Вот и тусим с ними потихоньку. Пройдёт время, думаю, или я их, или они меня перевоспитают, а не выйдет – так разбежимся. Не здесь, так в другом месте Асгард свой построю.

– Асгард?

– Ну да, я так поначалу нашу шайку-лейку называл, от первых букв моих принципов. Аскетизм, свобода, гуманизм: АСГ. Асгард. Так, знаете, обитель богов у древних кельтов называлась, что-то типа рая. Мой любимый рай – страна вечного счастья и вечной борьбы.

– А почему любимый?

– Ну потому что всегда напоминает мне, что не окончится битва за счастье достижением всеобщего изобилия. Всегда человеку придётся бороться. И я рад, знаете ли! Да, Асгард… – вздохнул он. – Но потом я забросил это название – затаскали его по всяким дурацким комиксам, ну, эти все «Торы», «Мстители»…

– Понятно…

– Ну вот… Смотрите, вот и остановка! Вы на автобусе домой, или такси возьмёте?

– Да, пожалуй, пройдусь.

– Что ж, а я маршрутку подожду. До завтра!

Глава шестнадацатая. Новые штрихи. Командировка

Прошла неделя. Жизнь в редакции текла своим порядком.

Следуя своему плану, я работал размеренно и спокойно, стараясь по возможности оставаться в тени. Мои отношения с коллегами складывались как нельзя лучше. Главный редактор оказался человеком или очень деликатным, или очень осторожным, и, вопреки ожиданиям, вовсе не досаждал расспросами о моих делах. Милинкевич, обнаруживший во мне родственную душу, рассказывал сплетни из жизни терпиловских чиновников и хвастался мнимыми подвигами на поприще расследовательской журналистики, «своего маленького донкихотства», как выражался он сам. Саша, слушая эти речи, открыто посмеивался над старшим товарищем, чем немало досаждал ему. С самим молодым человеком после сцены в кафе мы сблизились. Я старался не пропускать организуемые им собрания. И хотя самому мне в моём возрасте уже было тяжеловато увлекаться новыми идеями, я всё же чувствовал, что на молодых людей они производили сильное впечатление. Не только Иван, но даже скептически настроенный Иннокентий всё реже возражал, когда Саша заводил свою наполненную энтузиазмом песню о Третьей волне и грядущем коммунизме. Знал ли он, понимал по-настоящему эту идею, я не знал. Молодой человек чувствовал, что в политических убеждениях его друзей наметились бреши, и, будучи от природы простодушным и открытым, как ребёнок радовался каждой новой своей победе. Вообще, в его характере было столько непосредственности и незатейливости, сопряжённых притом с какой-то детской откровенностью, что, наблюдая за ним, я не раз боролся с желанием снять с него всякие подозрения. Казалось, он не был способен ни совершить преступление, ни скрыть его. Однако, вскоре я заметил, что в характере моего нового знакомого гуманизм сочетается с удивительными решительностью и изобретательностью, которые, соединившись вместе в некоторых из его выходок, не раз заставляли меня серьёзно задуматься