Сержанту никто не звонит (Сборник) - Шимун Врочек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Верю. Будешь моим ведомым. Виси на хвосте. Тоже мне, перемкуль! В следующий раз чтоб закусывал!
– Ик! Заметано, Маэстро… ик!
– Набираем высоту!
Два километра, три, четыре… Хлопок! Звуковой барьер позади, тишь, да гладь, только холодно. Лапы мерзнут. Еще добавим тяги, крыльями подработаем… Все выше и выше и выше!
Здравствуй, стратосфера!
Над головой – чернота с пятнами звезд. Впереди маячат темные точки, тепловым зрением вижу следы, извиняюсь, реактивных струй. Враги. Такие же как мы, прирожденные летуны и любители выпить…
Кремень-папА дал нам окислитель, чтобы его дети никогда не знали горя.
«Вот Вам кислород – то кровь моя.»
Готовлюсь врубить форсаж, набираю высоту. Перехватчики, судя по маневрам, занимаются тем же самым… Отличные, видать, летуны…
– Третий, я первый, делай как я!
Сзади и чуть ниже Малыш помахал крыльями: мол, понял. Его ведомый, золотисто-серый Раджа, царственно кивнул. Сделаем, Маэстро. Вторая эскадрилья к бою готова…
– Хорошо, – заорал я, заваливаясь на правое крыло. – Ящерица, за мной!
В бой идут одни перемкули.
Плохой Иуда
1861 год, штат Джорджия, белый особняк, утопающий в зелени. К особняку ведет аккуратная дорожка. На крыльце, в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, расположился плантатор в белом костюме и в широкополой шляпе. Неторопливо дымится сигара, мужчина лениво перелистывает газету. Голубые глаза смотрят устало. Вдалеке, за особняком, слышны церковные песнопения.
– Опять одно и тоже, – негромко комментирует мужчина, переворачивая страницу. – Янки, Линкольн… декларация… А где цены на хлопок?
Песнопения смолкают. Мужчина на мгновение отрывает взгляд от газеты:
– Уже закончили? Хм-м…
Через некоторое время к крыльцу приближаются трое негров в широких штанах на лямках и в клетчатых рубахах. Самый маленький растерянно мнет в руках шляпу:
– А масса… эта… не обидится? Мы же… эта… не его выбрали… да. А если он меня… эта…
Представив себе «эта», маленький закатывает глаза и икает.
– Нет, – уверенно говорит другой. – Ты, Томми, главное, не бойся. Масса суровый, но справедливый. Зря еще никого не убивал. Вот тебя, например, за что убивать?
Маленький едва не падает в обморок. Ноги его подкашиваются. Третий, здоровяк с плечами молотобойца, заботливо поддерживает друга Томми. Ласково гладит по курчавому затылку:
– Ты, Томми, большой. Да. И очень крутой. Да. Очень и очень. Зачем большому крутому Томми бояться маленького доброго массу? Томми пойдет и скажет хозяину, кто победил. Вот так и скажет. Повтори.
– Я… эта…
Перед носом «друга Томми» оказывает большой и по виду очень твердый кулак.
– Повтори, – ласково просит здоровяк. – Что сделает Томми?
– Томми пойдет и скажет, – послушно повторяет маленький.
– Молодец. А теперь вперед.
… – Масса?
Мужчина в кресле поднимает взгляд и смотрит на Томми поверх газеты.
– Да, Томми? Ты что-то хотел?
– Эта… Томми сильно извиняется… сильно-сильно! Я эта… хотел сказать…
Мужчина изображают вежливый интерес. Настоящий джентльмен никогда не обижает своих рабов. Он их наказывает. Плохие манеры – это для «белой мрази».
– Что-то насчет церковных песнопений, Томми?
– Да, масса… эта… ну, мы пели… кто лучше… да. Это Нес предложил… Вы слышали, масса? Мы… эта… не помешали вам, правда?
– Правда, Томми, – говорит плантатор. С этими неграми, как с детьми, думает он, требуется строгость и терпение.
– Это хорошо! Правда, масса?
Очень много терпения.
– Да, Томми. Это хорошо. А теперь скажи мне, кто победил?
Маленький бледнеет. Шляпа отчаянно стиснута в ладонях.
– Я эта… ну… так вышло… Вы, хозяин, тоже хорошо пели… тогда, на прошлой неделе… да… очень хорошо… правда-правда! Но старый Нес взял шляпу, все кинули камень за того, чья песня лучше… Я не виноват, хозяин! Они выбрали меня… Я эта… да…
– Успокойся, Томми. Я не сержусь. Ты честно выиграл. Скажи кухарке, чтобы дала тебе за ужином кусок яблочного пирога.
– Мне? Масса такой добрый… да!
– Ты это заслужил, Томми. Даже мне нравится, как ты поешь. Одну из твоих песен… ту, что про плохого Иуду, я как-то напел в своем клубе. Там были судья и наш сосед Джонстон… Им тоже очень понравилось.
– Правда-правда?
– Да, Томми.
«Они много смеялись, если быть точным. Но бедному Томми незачем про это знать.»
– Масса такой добрый!
– Спасибо, Томми. А теперь иди. Мне нужно заняться делом.
…Здоровяк повернулся ко второму и хлопнул ладонью по плечу. Тот скривился.
– У, бык! Полегче.
– Я же говорил: хозяин Томми не прибьет. – прогудел здоровяк. – Он сегодня в хорошем настроении. Надо было тебе пойти… ты же победил? А мне бы не пришлось подходить и уговаривать каждого из этих чертовых певцов голосовать за малыша Томми. Весь кулак в мозолях… А ты бы поел пирога.
– Ага. А если бы хозяин меня убил? Кто вам песни петь будет, ты об этом подумал? Томми со своим дурацким «Плохим Иудой»? Ой, не смешите мои сандалии…
Вудун
1
Был у меня автомат, но автомат я потерял. И который день тащился по джунглям, имея из оружия собственные руки, ноги и армейские ботинки сорок второго размера, со стальной пластиной в мыске и полуфунтом гвоздей в подошве. А ещё у меня был трофейный нож. И пробитая голова. И если голова ещё на что-то годилась, то нож уже не годился ни на что. Заржавленное лезвие норовило согнуться о любую ветку, а костяная рукоять – выскочить из ладони, словно мокрое мыло. В общем, самоубийство я решил отложить до тех пор, пока не обзаведусь чем-нибудь поприличней.
По крайней мере, без дурацких надписей на клинке.
2
Я старика издали приметил. Худущий, жилистый, сидит на своей поляне, черный, как крем для ботинок, и палочкой в котелке помешивает. А из котелка – мясом вареным пахнет. У меня чуть желудок наружу не выскочил, кишки в трубочку свернулись. Живот заурчал почище тигра в джунглях. Странно, что старик не заметил.
Я на поляну шагнул, руки перед собой выставил. Безоружный, мол.
– Здорово, дед!
Старик посмотрел на меня – мне жутко стало. Один глаз у старика черный, а другой – белый, слепой. Но не это самое страшное. Старик белым глазом на меня уставился.
Я страх переборол и говорю:
– Найдется чего пожрать солдату удачи? – у меня, когда поджилки трясутся, наглость появляется.
Старик пролопотал что-то по-своему.
– Я говорю: пожрать не найдется?!
Тут старик вскочил, как молодой, палочку из котелка вытащил и на меня бросился…
– Не понял, – сказал я уже на земле. Что-то с голодухи совсем ослабел. Встал, смотрю – старикан опять меня бить собирается. Уже разбег взял.
Хрясь! Больно!
Тут я разозлился и нож вынул. Последнее дело на такую древность с ножом кидаться, но ведь зашибет, проклятый. И как звать, не спросит.
– Меня, – говорю, – Джонни зовут.
Старик как солнце на ржавом клинке увидел, сразу в лице переменился.
– Брось нож! – закричал. – Брось нож!
– Ага. Щас, – говорю. Что, старикан, моя очередь глумится? – Конечно, брошу – только кусочек откромсаю. Ма-а-ахонький!
Тут до старика дошло. Понял, какой сувенир мне на память требуется. Старикан подхватился и – место заветное ладошками прикрыл.
Правду говорят, – думаю, – седина в бороду, а бес в ребро. Есть полосатенькому за что бояться, есть. Это ж надо! А по виду ему на том свете уже лет семь прогулы ставят… Если не все десять.
– Может, договоримся? – предложил старик дипломатично.
3
Договорились, конечно. Умным-то людям чего не договориться.
– Ты совсем дурак?! – опять старик на меня орет. – Ты бокора убил, бокора нож взял, меня ножом бокора убить хотел!
– Так не убил же…
– Потому и не убил, барабанная твоя башка, что нож бокора проклят!
– Кем?
– Бокором!!
– А зачем бокору свой нож проклинать? Он, что, на почве колдовства крышей поехал?
Вообще-то, я не знал, что тот парень – бокор. Это у черных так колдуны называются. Мы однажды через деревню шли. Впереди Картер, ирландец, который своей жены боится, дальше четверо ребят, я – замыкающим. Жарко до невозможности. Ак-47 нагрелся, уже голый живот обжигает.
Один из ребят девчонку увидал. Обрадовался. Иди, говорит, сюда, я тебя вот чего дам.
И зеркальце ей показывает.
Она подошла, этот дурак схватил ее в охапку и давай тискать. Та орет, конечно. Картер повернулся, кричит: Отпусти, ее, идиот, быстро!
Не успели.
Черные закричали, заулюкали и давай из окон на нас выпрыгивать. Копья, палки, все такое.
Мы постреляли аккуратно, чтоб никого не задеть – черные вроде угомонились. Они автоматов боятся.
Только мы рано расслабились.
В парня, что девчонку ихнюю тискал, камень прилетел. И точно по уху. Парень рухнул, как подкошенный.
Мы стоим, дураки-дураками. Чего делать-то? Откуда бросили, кто бросил – поди сыщи. Дали очередь в воздух, парня под руки подхватили и – бегом. Я самый последний, прикрываю.
