Дневник (Ее жизнь, миссия и героическая смерть) - Хана Сенеш

Через считанные секунды наши ноги ступили на партизанскую землю Югославии.

Несколько месяцев мы странствовали по этой земле и стали свидетелями жестоких и удивительных сражений партизан за свою свободу. Мы видели проявления геройства, большие победы и горькие поражения. Мы проходили, через разрушенные и сгоревшие деревни. Мы сталкивались с атакующими и с отступающими частями, с толпами народа, искавшими укрытия, с караванами беженцев, покидающими горные деревни и возвращающимися в них. Все это многое говорило нашим сердцам, заставляло их то сочувствовать, то радоваться, то содрогаться. Но наша цель была не здесь, она была совсем в другом месте. Мы должны спасать наших братьев в фашистской неволе.

{292} Массы людей, партизан и мирных граждан, видели Хану в форме британского офицера с револьвером за поясом. Она держалась уверенно, возбуждая всеобщее внимание. Весть о ней передавалась из уст в уста. Когда она встречалась с представителями высшего командования, к ней относились с большим уважением. В Югославии, непосредственно в боевых операциях, участвовали и женщины, и в сражениях, на линии огня, можно было рядом с партизанам встретить и партизанок. И все же в Хане Сенеш было нечто особое, вызывавшее удивление и заставлявшее относиться к ней с почтением.

Хане было поручено перейти в соседнюю страну - Венгрию, и она все время находилась в состоянии лихорадочного ожидания. Ей не терпелось приступить к делу. Но с первых дней нашего появления здесь мы наткнулись на непробиваемую стену реальной действительности. Мы должны были добираться до венгерской границы пешком. Партизаны нам сообщили, что нет никакой возможности перейти границу, потому что немцы снова завладели всем пограничным районом Югославии. "Вы должны ждать...".

Несколько дней спустя, когда мы находились в главном партизанском штабе, сюда пришла весть, что немцы вторглись в Венгрию. И тогда я впервые увидел Хану плачущей. Это была страшная весть для нее и для всех нас.

В первую минуту я подумал, что она плачет {293} из-за мамы, ибо кто знает, что сейчас с ней может случиться. Нет сомнения, это ее тоже тревожило. Но сквозь слезы она воскликнула:

"Что сейчас будет с миллионом венгерских евреев? Они в руках нацистов, а мы сидим здесь...".

(Добавленно нами, ldn-knigi из:

"ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА"

Под редакцией проф. С. Эттингера. Часть шестая "новейший период"

"..По иному сложилась судьба евреев союзных с Гитлером стран - Румынии и Венгрии. Румыны изгнали в 1941-42 гг. около 150.000 евреев Бессарабии и Буковины в Транснистрию; только треть их осталась в живых.

В Черновцах 15.000 евреев удалось спастись, несмотря на то, что город несколько раз был занят немецкими {713} вооруженными силами. Большая часть евреев т. и. "Старой Румынии" пережила нацистскую катастрофу, хотя еще 23 августа 1944г., в день капитуляции Румынии, Эйхман прилагал там огромные усилия к тому, чтобы организовать отправку евреев в лагеря смерти.

Когда Германия начала военные действия против Советского Союза, венгры изгнали 11.000 карпато-русских евреев на украинскую территорию. Все они были убиты в конце августа 1941 г.

С тех пор в Венгрии не было ни погромов, ни высылок вплоть до марта 1944 г., когда вслед за введением немецких войск в эту страну в ней было образовано нацистское правительство.

26 марта два члена венгерского фашистского движения "Скрещенные стрелы" были назначены заведующими еврейского отдела при министерстве внутренних дел, Эйхман прибыл лично, чтобы руководить делом уничтожения. Между 24 апреля и 5 мая в ходе массовых облав было арестовано около 200.000 венгерских евреев.

15 мая в концентрационных лагерях и гетто Венгрии и Трансильвании томилось 320.000 евреев, и аресты не прекращались. В тот же день начались транспорты в Освенцим, и до 30 июня было выслано 380.000 человек.

Не менее 300.000 из них было убито в течение сорока шести дней. Эйхман старался организовать и дальнейшие высылки, но давление, производившееся с разных сторон на регента Хорти, перемены в составе венгерского правительства и переговоры с Советским Союзом о капитуляции ослабили влияние гитлеровцев. Все же, когда Красная Армия уже стояла у ворот Будапешта, немцы успели арестовать еще 40.000 венгерских евреев и угнать их в Австрию. Лишь немногие из них остались в живых." ldn-knigi)

Ее совесть не знала покоя. Будто земля горела у нее под ногами. Она все время стремилась туда, по ту сторону границы... Но мы зависели от партизан. Им же были чужды наши желания и наши стремления. А мы почти лишены были возможности говорить с ними открыто. Наша официальная миссия, во имя которой мы здесь находились, не помогла нам проложить дорогу к желанной и истинной цели.

А тем временем, мы исходили вдоль и поперек горы и леса партизанского края, и все время дивились великолепным пейзажем, на фоне которых происходили восстания и сражения. И сильные душевные переживания - от гнетущего чувства отчаяния до окрыляющего чувства восхищения - попеременно сменяли друг друга.

Как-то раз мы оказались на партизанском вечере. Сюда стекались толпы партизан и партизанок в форме, с портупеей. В селении - праздничный шум веселящихся воинов. Мы - делегация из четырех человек - входим в зал, и все встают, бурно аплодируя представителям "могучей империи" (официально мы представляли Англию). И сердце еще сильнее {294} гложет тревога за судьбу нашей секретной тщательно маскируемой миссии.

Мы уже знакомы с группой высших офицеров, и вот один из полковников предлагает Хане взойти на трибуну и выступить перед народом. Я сопровождаю Хану, чтобы перевести ее речь на один из языков этой страны.

Каждая фраза встречается собравшимися с воодушевлением и тонет в бурных овациях. А в конце, после концерта, стихийно образуются хороводы и начинается пляска. Есть какая-то могучая сила в ее необузданной радости и зажигательном ритме. Приятно смотреть на партизан и партизанок, самозабвенно исполняющих нечто похожее на нашу "Хору". Их оружие на плечах, а к поясу каждого прикреплены 4-5 гранат, которые качаются в такт пляске. Мгновение - и Хана ныряет в один из хороводов, растворяется в нем, и в безудержном огненном танце дает выход пылающему в ней огню.

Немногие часы разрядки сменяются часами страшных и жестоких потрясений, когда мы находимся под огнем неприятеля и смотрим в лицо

смерти.

В наших странствованиях как-то мы оказались вместе с партизанским отрядом в пограничной деревне на вражеской территории. Неожиданная атака. Град пуль посыпался со всех сторон на деревню. Партизанский отряд отступает, спешит укрыться. Отступление переходит в беспорядочное бегство. Людьми овладевает паника. Некоторые бросают оружие и стремглав {295} скатываются с горы, даже не оглядываясь назад. И мы неожиданно оказываемся здесь в одиночестве, последними, оторванными от всех и окруженными врагом...

Мы тоже скатываемся вниз по склону и бежим по открытой для огня равнине, - он ведется с гор. Мы стремимся догнать своих, а прикрытия нет. Кругом разносятся страшные вопли беззащитных граждан - их караван с домашним скарбом, детьми и стадами - тоже оказался под огнем. Вопли раненых, стоны умирающих, беспомощно валяющихся на земле, прорезают воздух... Это какой-то ад. Во время сумасшедшего бегства ради спасения жизни люди забывают обо всем. И вдруг я вспоминаю, что потерял из виду Хану, не знаю, где она, что с ней. Останавливаюсь на мгновение, поворачиваю голову и вижу, что она изо всех сил бежит за мной и тяжело дышит. Среди града пуль и шума битвы инстинкт самосохранения гонит нас дальше и дальше. И совершенно обессиленные, на последнем дыхании, мы добегаем до лесочка, где нам кажется, что мы в относительной безопасности, и в изнеможении падаем на землю - спасены!

Спустя некоторое время мы лежим под кустами, молчим и напряженно прислушиваемся. И сюда доносится неумолкающие очереди выстрелов, стоны раненых. Наше оружие на взводе. Внезапно показывается на горизонте группа нацистов, и палец тянется к спусковому крючку, чтобы всадить в бандитов пулю. Но Хана - она снова обрела хладнокровие и уже вполне {296} владеет собою - тихо удерживает мою руку и шепчет с большой внутренней силой: "Отставить... Не стрелять!". И глаза ее напоминают мне о том, что в сумятице едва не было упущено: наша цель - спасать братьев. Нельзя легкомысленно сейчас рисковать главным.

Вспоминаются аналогичные ситуации. Мы, четверо, лежим одинокие, оторванные от всех в густом лесу за стволами деревьев с оружием на взводе. Сердце трепещет от возможной встречи с летучим отрядом нацистов, которые прочесывают леса и ищут партизан. То были минуты, когда мы находились на краю гибели, и сердце ждало чуда и надеялось на чудо. Только оно одно могло спасти нас...

Вот они, нацистские солдаты уже на опушке леса. Они стреляют во все стороны. Мы их хорошо видим, но они нас не замечают. Никогда не исчезнет из моей памяти тот удивительный покой, который был на лице у Ханы. Время от времени я украдкой глядел на нее и видел ее лежащей с наведенным револьвером в руке, а в глазах - какое-то неземное сияние. И внезапно душу захлестывает чувство восхищения этой еврейской девушкой, одной из немногих, которая добровольно и сознательно взвалила на свои хрупкие девичьи плечи груз такой жестокой и суровой ответственности. И откуда берутся столь могучие душевные силы ?