Волчья сыть - Сергей Шхиян

— Тише, не разбуди жену, — попросил я, с сожалением покидая мягкое пуховое блаженство.

Глава пятнадцатая

То, что творилось на большом дворе Завидовской усадьбы, прочитать можно в поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин» — лучше и точнее не сказать:

Пора, пора! Рога трубят;Псари в охотничьих уборахЧуть свет уж на конях сидят,Борзые прыгают на сворах.Выходит барин на крыльцо,Все, подбочась, обозревает;Его довольное лицоПриятной важностью сияет.Чекмень затянутый на нем,Турецкий нож за кушаком,За пазухой во фляжке ром,И рог на бронзовой цепочке.

Только барин не вышел, как у Александра Сергеевича, на крыльцо, а, довольный, сидел в своем кресле, к которому местные умельцы привязали два длинных шеста, покоящихся сейчас на дюжих плечах четырех мужиков.

Он был одет по-походному и держал в руках внушительного вида ружье. Остальные участники вчерашней компании, еще не протрезвев после вечерней попойки, в разных позах сидели на верховых лошадях, на мой взгляд, не очень радуясь предстоящей потехе.

У ворот в имение сгрудилась толпа крестьян, оторванных с полевых работ ради такого значительного события, как облава на волка.

Мы с Иваном отошли в сторонку, где высокий белокурый мужик держал под уздцы трех верховых лошадей.

— Твоя вон та, низенькая, — указал солдат на пегую кобылку с симпатичной мордой, благосклонно принимавшей ухаживания каурого жеребца.

— Кузнец пришел? — спросил я и, как положено в таких случаях и что не раз наблюдал со стороны, осмотрел упряжь.

— В порядке? — ехидно спросил Иван, понимая, что в упряжи я разбираюсь так же плохо, как в верховой езде.

— Не признал, барин? — не дав мне достойно ответить Ивану, рассмеялся блондин, обнажая крупные ровные зубы. — Я и есть кузнец.

— Прости, Тимофей, я тебя в таком виде не признал. Ты сегодня совсем другого цвета!

— Как же, перед походом баню протопил. Мы люди с понятием! Может, на смерть идем!

— Ладно тебе каркать. Пули сделал?

— Как обещал. И у батюшки освятил.

— Ладно. Подождите. Сейчас соберусь, и поедем.

Однако быстро собраться мне не удалось, нашлось много дел, которые я упустил с вечера, предаваясь, как говорится, любовной страсти. Когда, наконец, был готов, мои товарищи успели хорошо познакомиться и найти общий язык.

— Ишь, как ты ладно снарядился! — со скептической улыбкой похвалил Иван мою экипировку. — В таком снаряжении можно не то, что на оборотня, на турка идти!

— Скажешь тоже, — скромно откликнулся я, не без удовольствия осматривая себя. Вид у меня был впечатляющий: за пояс засунуты два дуэльных пистолета, на боку в роскошных ножнах сабля, за плечом английское ружье.

— Может быть тебе, барин, коня другого взять? — поддержал Ивана кузнец. — На этой кобылке-то при такой красоте будешь смотреться куце!

— Ничего, мне и так сойдет.

— Садись в седло, я тебе поправлю стремена, — предложил солдат, заметив, что я во время разговора с опаской кошусь на лошадь.

Внутренне перекрестясь, я всунул ногу в стремя, взялся за луку седла и, как на велосипед, вскочил на лошадь. Оказалось — ничего страшного. Животное лишь переступило с ноги на ногу и продолжило нежничать с каурым жеребцом.

Стремена были мне коротки — нога полностью не распрямлялась, и сидеть в седле было неудобно. Иван распустил какие-то сыромятные шнурки, и все, что нужно, отрегулировал. Я уперся ногами в металлические подножки и почувствовал себя значительно надежнее и устойчивее.

— Спасибо, — поблагодарил я солдата, удобнее устраиваясь в седле, и засунул ружье в седельный чехол, — теперь давайте думать, куда направимся. Общая охота идет на восток, нам остаются три другие стороны света.

— Это как? — не понял Тимофей.

— Ты поедешь туда, — указал я пальцем на север, Иван в ту сторону, я — на юг. Ружье, кстати, у меня заряжено?

— А то, — кивнул Иван, — подсыплешь порох на полку и стреляй.

— Тогда, с Богом!

Не дожидаясь, когда главная охота тронется в поход, мы как три богатыря с распутья, разъехались в разные стороны. Утро было прекрасным. Солнце только взошло и раскрасило длинные тонкие облачка во все оттенки оранжевого цвета. Пели птицы, шныряя в поисках мошкары над близким полем. Моя симпатичная лошадка ровно бежала по меже к синеющему вдалеке лесу.

Ехать верхом мне понравилось. Кобылка повиновалось малейшему движению повода и не выкидывала никаких коленец. Для тренировки я несколько раз останавливал ее и поворачивал из стороны в сторону.

Миновав большое поле, подходившее к самому лесу, я остановился на опушке. Дальше нужно было продвигаться, соблюдая осторожность. Однако лес был редкий, светлый и опасаться внезапного нападения не приходилось. Это расслабляло, и я просто ехал, дыша полной грудью свежим воздухом и праздно глядя по сторонам. Как можно в таких просторах отыскать прятавшегося оборотня, я по-прежнему не представлял. Оставалось надеяться на удачу. Коли гора не идет к Магомету, Магомет сам придет к горе.

Лес, между тем, оставался все таким же, и я начал дремать, оставив право выбирать направление лошади. Она, как говорится в таких случаях, не подвела — вывезла на большую дорогу. Чем дальше мы продвигались, тем меньше у меня оставалось энтузиазма. Никаких ям или медвежьих берлог на обочине почтового тракта мне пока не попадалось. Все те же однообразные деревья в светлом сухом лесу.

Дорога вскоре вышла на открытое место. Вдалеке виднелись луковицы церкви, значит, там наверняка располагалось село. Я взял в сторону и через полчаса попал на новый проселок. Он была шире первого и сильно разъезженная. Впрочем, это не помешало лошади сохранить тот же аллюр. Я огляделся и направил ее в сторону очередного леса…

Таким образом, без большой пользы для дела мы с конягой мотались по всей округе часов до четырех пополудни. К этому времени я проголодался, съел припасенный кусок пирога с осетриной, запил его добрым вином неизвестного названия и происхождения и поворотил назад. Без привычки просидеть столько часов в седле оказалось утомительно.

Теперь, на обратном пути, я почувствовал, что натер седлом ноги и ягодицы. Пришлось сойти с лошади и укоротить стремена, чтобы, пружиня ногами, меньше их натирать. После этого ехать стало полегче. Забрался я далеко, и возвращение в Завидово затягивалось. К тому же после обеда немного заблудился, каким-то образом выехал к незнакомой реке и потерял больше часа на возвращение на знакомую дорогу.

Дело шло к вечеру, посвежело, и начались долгие лиловые летние сумерки. Дорога петляла то между убранных полей, то небольших перелесков. Была она на удивление пустынна. Куда-то подевались крестьянские возы и телеги обозов, раньше часто встречавшиеся в пути.

Я уже начал тревожиться, не заблудился ли снова, когда, наконец, навстречу попался целый поезд экипажей. Я придержал кобылку, рассматривая, кого мне послала навстречу судьба. Оказалось, что это обычный семейственный выезд. Упитанный помещик с толстой женой путешествовали на нескольких колясках и телегах в сопровождении многочисленной челяди и конных гайдуков.

Сам барин вместе с женой возлежали на подушках в просторной рессорной бричке. За ним следовало еще три экипажа с домочадцами.

Мы вежливо раскланялись и почти разминулись, когда толстяк приказал своему кучеру остановиться.

— Изволите ехать в Завидово к Василию Ивановичу? — спросил он неожиданно для такой внушительной комплекции тонким голосом.

Я подтвердил, что, действительно, еду туда.

— Изволите вояжировать в одиночку?

— Изволю.

— Сейчас вам по пути будет лес, так там, случается, шалят, — предостерег доброхот. — Одному вечером ехать опасно. Ежели желаете, то можете переночевать у меня в имении, а завтра я дам вам конвой.

Я как можно сердечнее поблагодарил хорошего человека и отказался. На гостевание у меня не было времени, а разбойников я не боялся. Перекинувшись еще несколькими вежливыми фразами, мы разъехались. Я разрешил лошади выбрать темп «по умолчанию», и она затрусила не тряской рысью.

Впереди показался лес, который я проезжал несколько часов назад. Массив был довольно большой. Дорога пересекала его в самой узкой части. Теперь, в вечернем сумраке, да еще после предупреждения о разбойниках, лес казался темным и угрюмым. Я почти пожалел, что не принял предложение писклявого помещика.

Чем дальше забирался вглубь леса, тем тревожнее делалось на душе. На широкой опушке я остановил лошадь, проверил пистолеты и подсыпал на полки свежего пороха. После этого пришпорил конягу шенкелями и заставил бежать галопом. С версту мы проскакали безо всяких происшествий, как вдруг впереди раздался оглушительный треск, и здоровенная ель рухнула поперек дороги.