Проклятие теней и шипов - Л. Дж. Эндрюс

– Мне остановиться? – прошептал он. Его губы почти касались моего уха.

Я обернулась к нему, распахнув глаза.

– Да что же ты делаешь?

Все пространство между нами исчезло окончательно. Судорожный вдох заставил мою грудь коснуться его, и ткань лифа вряд ли могла заглушить пылающий внутри огонь.

– Я хочу узнать тебя, – сказал он. – Понять, чего ты хочешь. Мы оба знаем, что эти охотники за короной никогда не дадут тебе этого. Они не оставят тебе выбора, и потому хочу знать, когда я прикасаюсь к тебе вот так… – Легион невесомо провел кончиками пальцев по моим рукам. Они обрисовали запястья, поднялись к плечам, очертили углы острых ключиц и добрались до линии подбородка. – Похоже ли это на то, чего бы ты хотела?

Я впилась ногтями в ладони.

– Да.

– А как ты хотела бы, чтобы твой супруг обнимал тебя? Вот так? – Его пальцы сменили курс. Одна рука обвила мою талию, ладонь огладила все изгибы позвоночника. Спустившись к пояснице, он усилил хватку, прижимая меня ближе к себе. – Так правильно?

Мне некуда было деть руки – оставался только Легион и его грудь, где внутри мерно билось сердце. Я молча кивнула. Он склонил голову, и его щетина царапнула мою щеку.

– А если бы он приблизился к тебе вот так, – он невесомо поцеловал меня в завиток уха. – Ты бы хотела этого?

– Да, – выдохнула я.

Легион плавно развернул меня, снова прижимая спиной к своей груди. Я была настолько ошеломлена, что не сразу заметила, как его ладонь легла мне на пояс. От нежных поглаживаний разливалось тепло. Он спустился ниже по изгибу талии, останавливая руку на бедре. Я рассыпалась по кусочкам.

Волосы с тихим шорохом открыли шею и легли на плечо. Губы тронули кожу.

– Чего именно ты хотела бы, Квинна? – Голос звучал строго, словно он требовал, а не спрашивал.

– Легион… – Я обхватила его затылок, пока его руки исследовали форму моих бедер и поднимались по бокам к ребрам. Никогда еще ничье прикосновение не имело надо мной такой власти. Одно слово, чуть повелительный тон, простой жест – и я сломаюсь. Покорюсь ему целиком.

Только скажи мне! Я хотела закричать, но его руки обвились вокруг меня, и слова осыпались пеплом. Бесполезные и ненужные.

Мы тесно прижимались друг к другу, и все же этого казалось недостаточно. Легион провел рукой по моей обнаженной шее, проник в рукав платья и отодвинул его в сторону, высвободив плечо. У меня вырвался стон, и к лицу хлынул жар от собственной несдержанности. Но когда его губы оставили на моем плече дорожку поцелуев, я готова была застонать снова, если бы Легион отреагировал так же.

– Вот, – хрипло сказал он. Раскрытая ладонь легла на мое бешено бьющееся сердце. – Вот как он должен заставлять тебя чувствовать. Дышать через раз, когда кровь кипит и испарина выступает на лбу. – Он поцеловал меня. Колени ослабли, и я прильнула к нему всем телом. Легион медленно и методично собирал в складки подол моей юбки, пока его пальцы не добрались до кожи бедра. Слишком быстро – я не успела подготовиться. Я опустила голову на его плечо, открывая шею. Я хотела большего. Хотела всего.

В дверь настойчиво постучали.

– Легион! Мы нужны на посту.

Боги! Небеса и преисподние, будьте вы трижды прокляты! Уйди, Тор! Исчезни!

Рука Легиона скользнула вниз, отпустив юбки, так что они снова собрались у моих лодыжек. Он развернул меня к себе лицом и поймал подбородок двумя пальцами. В его темных глазах полыхнул огонь. Он склонился ко мне, и губы нежно скользнули по щеке.

– Ты заслуживаешь именно такого супруга. И я хотел бы, клянусь всеми богами, больше всего на свете хотел бы стать им, если бы мог.

Легион отступил назад, и я почти ненавидела его за это. Он оставил на моей ладони целомудренный поцелуй.

– Если хочешь, так не уходи!

Он сделал уже пять шагов от меня, и я оперлась на кровать: ноги не держали. Его лицо омрачилось.

– Я гордо называюсь твоим распорядителем, но мы оба знаем, что на самом деле я не более чем слуга. – У двери он замешкался. – Спокойной ночи, Элиза.

Дверь закрылась, и ноги у меня подкосились. Я опустилась на пол, спиной к кровати. На коже горели отголоски его прикосновений.

Небеса… Голова была пуста. Мысли – бесплотны.

Как могла я думать хоть о чем-нибудь, кроме того, что мы только что делали, чего не успели, и чего я так страстно желала.

Глава 19

От серого рассвета и до синих сумерек гости Воронова Пика предавались греху во всех его проявлениях. Король Зибен обещал праздник и устроил его с размахом.

В окружении Мэви и Сив я бродила по дворам, коридорам и пиршественным залам, теряясь в развлечениях, глазея на открытые базары и ступая меж столов, на которых громоздились блестящие от глазури пирожные, экзотические фрукты и нарезанное мясо, а эль тек рекой. Я рассмеялась, когда мы обнаружили броан Восточного королевства, и подбила подруг попробовать. Мэви так закашлялась, что ей пришлось выпить целый рог воды.

Мои друзья лежали на траве возле меня и ели дикую бруснику, а я читала дневник королевы Лилианны, воображая, как когда-то она гуляла по этим землям, и новые отрывки ее жизни разворачивались прямо перед моими глазами. Через два года после рождения принца Сола боги одарили Лилианну принцессой. Целители назвали Херью чудом – удивительным благословением. Но Всеотец послал Лилианне сон, в который она уверовала, – о еще одном ребенке. Пять долгих лет она принимала помощь от Ночного народа, пила их снадобья и жгучие травяные отвары, которые помогли ей зачать.

…Сегодня ночью по всей Этте расцветает серебряный луноцвет. Родился мой второй мальчик. Принц Ночи – Вален Кригар Ферус…

О луноцвете писали придворные поэты и философы. Люди верили, что он обладал целительной силой, а боги вместе с его цветами посылали на землю нового принца. Мертвые ломкие ветки этих кустарников до сих пор можно было встретить по всему Новому Тимору.

Луноцвет погиб вместе с династией Ферусов. Сердце заныло, но, когда я читала о темноглазом малыше Лилианны, с лица не сходила улыбка. Мэви незаметно пихнула меня локтем. На лужайку вышло слишком много народу, и мне пришлось подвинуться, чтобы на меня не наступили. Я спрятала дневник Лилианны, и мы пошли прогуляться среди танцующих под уходящим солнцем.

Когда сгустились сумерки, я поймала на себе взгляд, которого жаждала