Роман Равдин - User

-- Не посмею, -- угрюмо согласился Вельзевул. -- Вертолет ожидает вас.

Сейчас будут готовы программы для автопилота. Первая доведет вас до

Сомерсета, а там вы сами найдете ранчо Барнетов. Вторая -- на обратный путь,

к месту моей лаборатории. Там вас посадят по пеленгу. Впрочем, пилот

подробнее объяснит маршрут...

И когда в вечереющем небе растаял звенящий звук турбин вертолета,

Ривейра опустился на траву и закрыл лицо руками.

-- Лучше бы вы послали нас с Альбертом, -- участливо пробормотал Макс,

не обращая внимания на знаки, которые подавал ему приятель: "Оставь сейчас

его в покое!". Юноша сам остро переживал этот момент, находясь во власти

дурных предчувствий. Возможно, Ривейра угадал его состояние. Он потер

ладонями лицо, вздохнул и сказал:

-- Подойдите ко мне, мой мальчик. И вы тоже, Альберт.

И когда Друзья опустились подле него, профессор продолжал:

-- Нам предстоят тяжелые дни. Но мы выживем, если будем держаться

вместе и хорошо понимать друг друга. Знайте же: я не имел права рисковать

жизнью доктора Притта -- отпускать его. Особенно теперь, когда нам удалось

это чертовски сложное похищение. Но я не мог, -- он покачал своей крупной

головой, повторяя, -- не мог помешать ему проститься со своим другом.

-- Почему проститься?! -- вместе воскликнули молодые люди.

-- Потому, что я не верю в чудеса...

Выбравшись за город на магистраль, Барнет погнал машину на Цинциннати.

От этого города до его родного имения под Сомерсетом останется уже меньше

половины пути.

А всего предстояло отмахать более четырехсот миль. На табло светилась

зеленая лампочка -- аккумуляторы свежие. Он знал: когда загорится синяя,

энергии останется на четыреста пятьдесят миль. Вперед! Сейчас он боялся

погони, потому что не знал, какой ураган пронесся над минитменами. И,

конечно, если бы не грандиозный переполох, который наделала Маргрэт

"циклоном", его уже давно задержали бы полицейские патрули, потому что из

Теритауна обязательно сообщили бы номер угнанной машины.

Микроавтобус последней марки Дженерал Моторс бежал резво, был приятно

послушен воле водителя. Снова, как и прежде, Барнет был во власти быстрой

езды. Он вел бы машину еще быстрее, еще уверенней, если бы пальцы его

ощущали тепло баранки, ее тисненную и чуть скользкую, как змеиная чешуя,

поверхность.

...Сомерсет он миновал по объездной дороге и вскоре взял на Мидлсборо.

На горизонте вставали знакомые с детства очертания далеких гор, освещенных

оранжевыми лучами вечернего солнца. Наконец блеснула извилистая лента

Камберленда, петляющего меж холмов. Родная картина вызвала со дна памяти

воспоминания. Он увидел себя в стае мальчишек, пропадающих весь летний день

на речке, гордо идущего по тропинке с уловом плотвичек, нанизанных на

стебель пырея...

Из видений прошлого его вывел странный звук за спиной. Он сбавил

скорость и прислушался. Похоже, сзади кто-то всхрапнул. Обернулся -- салон

пустовал. И тогда он понял все. Дырочки в стекле напомнили грохот автомата и

свист пуль. В системе резервного запаса питания нарушен вакуум и в

результате насос безуспешно пытается перекачать "эликсир жизни" из баллонов

во внутренний резервуар... Барнет взглянул на часы: как быстро пролетело

время! Он едет уже восемь часов подряд без малейших остановок. Если верить

данным Маргрэт, жить ему осталось какой-нибудь час, не больше...

Барнет съехал на обочину и принялся снимать со спины баллоны. Пальцы

плохо владели барашками винтов и запорными муфтами шлангов. Покончив с ними,

он долго не мог вытянуть ремень из пряжки, и это, наконец, взбесило его. Он

зло рванул ремень, пряжка лопнула, от резкого движения плечом баллон

загремел по салону и вылетел наружу, с треском проломив заднее стекло.

Второй баллон он яростно швырнул в кювет...

Вероятно, сознание, что его уже никто и ничто не спасет, примирило

Барнета с мыслью о близкой смерти. Теперь ему страстно хотелось только

одного -- поскорее добраться до родного дома. Он резко вдавил педаль

контроллера, и машина рванулась вперед. Теперь он почувствовал духоту,

ломило в висках. "Кислороду не хватает", -- мелькнула догадка. Но уже внизу

он заметил знакомую красную крышу. Пластмассовая черепица ярко выделялась на

фоне темно-зеленых елей, окружавших дом. Приступ удушья испугал его. Он

осторожно свернул с бетонной полосы шоссе вправо на полевую дорогу, ведущую

к реке. К усадьбе вела другая, асфальтированная дорога, до нее надо было

проехать по шоссе еще ярдов триста, но он передумал. Мгновенно представилась

картина, как тормозит возле калитки, грузно вываливается из кабины и

грохается на песок парковой дорожки под ноги испуганной насмерть Джоан...

"Издохнуть, как игрушка, у которой кончился завод... Жалкая смерть и еще

более жалкий вид, профессор Барнет!.. Нет, Джоан, родная. Муж твой уже умер.

Ты знаешь его могилу. Зачем тебе дважды хоронить меня?.."

Микроавтобус тихо пробирался по извилистой дорожке сквозь старый

яблоневый сад, спускаясь к речной долине. Когда-то вокруг угрюмо гудел на

атлантическом ветру большой дубовый лес, укрывавший индейское племя. А

теперь вот и яблони состарились, в сырых дуплах поселилась всякая нечисть от

змей до сов. Уж лет тридцать, как умер старый садовник дядя Бенджамен. С тех

пор знаменитые сады Барнетов стали хиреть. Джоан в первый год их свадьбы

пыталась возродить былую красу: выписала специалистов, машины, но скоро

остыла, поглощенная другими делами, интересами...

Яблоки уже собрали, в саду было пустынно. Лишь воронье кричало и

шастало по макушкам деревьев, собираясь к ночлегу. Машина проскочила узкий

мостик через противопожарный ров и выкатилась на луг. Переждав второй

приступ удушья, Барнет вылез из кабины и направился к заросшему кувшинками

берегу Снейка -- так называли местные мальчишки безымянный ручей, который,

причудливо извиваясь, впадал в Камберленд. Отец -- заядлый рыбак -- поставил

когда-то плотину специально, чтобы водились сомы и налимы. Маленький Дэви

провел здесь с удочкой в руках, можно сказать, все свое детство...

Он вошел под сень старинного дуба. Еще предки его во времена войны

Севера и Юга сиживали в тени этого красавца. А сам он делал здесь первые

свои шаги, шлепаясь на попавшем под гусарик желуде. Седой великан не узнал

своего маленького крестника. Пораженный дерзостным величием человеческого

гения, он шептал вдохновенно:

"О, Человек Без Оболочки... У тебя отняли привычное, послушное тело и

дали взамен нечто громоздкое, малонадежное. Ты шатаешься, ты слаб и

беспомощен.

Но только потому, что ты -- первый, сбросивший оболочку.

Я помню день, когда Человек впервые покинул отчий дом -- Землю -- и

вышел в Мир Бездны. Это было страшно...

Так и ты нынче: оставил самое дорогое -- свое тело. Колыбель, в которой

эволюционировал ты от невзрачной амебы -- до повелителя земной природы.

Продолжается великий путь в Неизведанное. Непривычно ступать босыми

ногами по колючим звездам. Потерпи немного -- ты окрепнешь. И тогда, не

отягощенный другими заботами, весь отдашься познанию Мудрости Жизни.

Покоришь время, пространство. Пред мудрым могуществом Твоим падет Вселенная.

Она послужит глиной, из которой ты -- истинно Великий Художник -- вылепишь

Новый Мир в виде прекрасной сказки из бесконечно далекого детства..."

Качаясь от слабости, он направился к ручью, к омуту, откуда с

приятелями вытаскивал жирных сомов. "Снейк, возьми меня к себе, -- шептал он

сквозь охватывающую дремоту. -- Я не хочу быть чучелом в музее, чтоб

развлекать досужих зевак. Укрой меня, Снейк, от алчности и глупости

людской...."

Он упал у самой воды и лежал неподвижно. Наконец, собрав всю свою волю,

его истощенный мозг послал приказ богатырским мышцам биомеханической машины,

и она снова понесла своего повелителя.

Медленно шел он по замшелым доскам плотины. Добравшись до середины

омута, в последний раз взглянул туда, где краснела островерхая крыша родного

дома. Перед тем, как предсмертная пелена застлала глаза, он успел заметить

фигурку, сбегающую по лестнице к реке. "Ани"! -- была последняя его мысль, и

не управляемое более тело медленно опрокинулось в воду...

Над плотиной завис вертолет. Ветер от его винта смял масляно-гладкую

поверхность омута, свист турбин дробился многократным эхом плотины.