Ангел Габриеля - Нора Робертс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лора.
Нет, миссис Драмберри! Сегодня я с ней познакомилась.
Гейб вытаращил глаза. Но когда Лора укусила зубами его сосок, он прогнулся.
Но Мейбл Драмберри уже сто пять!
Точно! — хихикнула Лора, продолжая свои исследования и наслаждаясь новыми открытиями и властью над ним. — Я бы не допустила, чтобы ты закрылся в студии с какой-нибудь рыжеволосой, молодой, сексуальной девицей!
Он засмеялся, но смех перешел в стон, когда ее рука опустилась ниже.
— А ты не думаешь, что я смогу устоять перед рыжеволосой, молодой, сексуальной девицей?
Конечно, только вряд ли она устоит перед тобой! — Лора потерлась щекой о его челюсть, уже заросшую утренней щетиной. — Ты красив, Гейб! Если бы я умела рисовать, я бы тебе это показала.
Твои действия сводят меня с ума!
Надеюсь, — пробормотала она и приложилась губами к его губам.
Лоре всегда не хватало смелости пленять, она никогда не была уверена в своей привлекательности. Теперь ей казалось правильным и вполне возможным дразнить своего снедаемого страстью мужчину.
Он запустил руки в ее волосы и сомкнул напряженные пальцы, а она просунула язык ему в рот и начала его исследовать. Ее движения были скорее инстинктивными, нежели осознанными, но от этого еще более соблазнительными.
Сила пришла к ней вместе со свободной уверенностью. Здесь она сможет быть его партнером, его полноценным партнером. Ей было легко показывать свою любовь, почти также легко, как чувствовать ее.
Открывая его, она открывала и себя. В постели она была не так терпелива, как он. Странно, но при дневном свете все менялось. Гейб был человеком быстрых, решительных действий, а если при этом совершал ошибки, то либо исправлял их, либо игнорировал. Лора была более осторожна. Прежде чем что-нибудь делать, она продумывала все возможные варианты.
Но в постели, в роли обольстительницы она была нетерпелива.
Она была неистова и чувственна. Гейб поймал себя на том, что протягивает к ней руки, а затем беспомощно купается в ощущениях, которые она в нем вызывала. Он не узнавал свою Лору! Это было все равно что иметь в постели другую женщину, которая вызываете те же чувства, что и Лора, от которой исходил тот же запах, что и от Лоры, которую он хотел так же отчаянно, как он хотел Лору.
Когда она прижала губы к его губам, это был вкус Лоры, только как-то мрачнее, спелее. А тело ее, приблизившееся к нему, было горячим как печь.
Он напомнил себе, что это его жена, его робкая и по-прежнему невинная жена, требующая бесконечной заботы и нежности.
Ему еще требовалось дать полный выход своей страсти. С Лорой он не спешил, пользовался каждой каплей своей чувственности.
Теперь она лишала его сдержанности.
Она чувствовала свою силу, и это было великолепно. Несмотря на возбуждение, ее ум был ясен, как звук колокольчика. Она делала его слабым и доводила до отчаяния. Она заставляла его дрожать. Затаив дыхание, она прижималась губами к тем местам, где бьется пульс, она находила их инстинктивно. Его сердце билось с бешеной скоростью. Из-за нее. Лора чувствовала, как ее тело содрогается от его прикосновения. Когда он застонал, она услышала свое имя.
Она слышала, как засмеялась, и в этом смехе была сладострастность. Женский триумф! Часы в коридоре пробили пять, и их бой снова и снова раздавался эхом в ее голове.
Вдруг руки Гейба обвились вокруг нее, а из его горла вырвался долгий стен. Его самообладание прорвалось, как слишком туго натянутая тетива. Желания, так долго сдерживаемые, удовлетворенные лишь наполовину, вырвались на свободу. Его губы с силой, до боли впились в ее губы. Но Лора не боялась. Она чувствовала себя победительницей.
Охваченные безумием, они катались по постели, ища, беря, требуя, от жажды у них пересыхало во рту, и душа трепетала. Ее скромная рубашка, разорванная по швам, была отброшена в сторону, кружева превратились в клочья. Его руки скользили всюду, и их прикосновения отнюдь не были нежными.
Не было никакого стыда. Никакой робости. Это была свобода! Такая же отчаянная, как и он, она открылась ему. Когда он нырнул в нее, по их телам вибрировал ток, волна за волной.
Быстрые и неистовые, они замкнулись в собственном ритме, ведя друг друга.
Бесконечное удовольствие, острое я нетерпеливое. Ненасытная потребность распространялась, как пожар. Когда она отдалась ему, когда она попросила и получила больше, Лора поняла, что для счастливых время действительно останавливается.
Глава 10
Когда небо посветлело, Лора уже была в саду. У нее вошло в привычку проводить здесь утро. Малыш спал или принимал солнечные ванны, раскачиваясь в своей люльке. С тех пор как она попала в дом Гейба, ей было, фактически, нечего делать.
Дом, фигурально говоря, сам заботился о себе, хотя, как она однажды заметила, Гейб во время работы становился неряшливым.
Более того, здесь было слишком много комнат, слишком много мест, чужих для нее. Лора чувствовала себя дома только в детской, которую сама отделала и где по необходимости проводила много часов днем и ночью.
Остальные помещения дома, со всеми фамильными ценностями, прекрасными старинными коврами, полированным деревом и вы цветшими гобеленами оставались для нее чуждыми.
По мере того как весна вступала в свои права, Лора обнаружила в себе склонность и талант к садоводству, а также потребность в пространстве и воздухе. Ей нравился солнечный свет, нравилось чувствовать под своими руками землю, вдыхать ее запахи. Она прочла немало книг о растениях, не меньше, чем о родах, поэтому научилась ухаживать за цветами и кустами.
Расцветали тюльпаны, а азалии были уже все в цвету. Их посадил кто-то другой, но Лора без труда приняла их, как свои собственные. Она без лишних колебаний добавила к ним мускусные розы и львиный зев.
Она уже планировала осенью посадить новые луковицы, красодневы, анемоны, маки. Перед зимой она выроет весенние цветы, пересадит их в небольшие горшки с торфом и поставит в солнечной комнате на восточной стороне дома.
— В следующем году я научу тебя сажать их, — говорила она Майклу. Она уже представляла, как он еще короткими, толстенькими ножками нетвердыми шажками идет по саду, сгоняя с цветов бабочек.
Он будет смеяться. У него будет много поводов для смеха. Лора возьмет его на руки и будет кружиться с ним, пока его глаза, по-прежнему такие же голубые, как и у нее, не заблестят, а смех не зазвенит в воздухе. Тогда из окна студии выглянет Гейб и осведомится, из-за чего поднялся такой шум.
Но его это не будет раздражать. Сойдя в сад, он шутливо скажет, что, если они будут так шуметь и дальше, ему придется забыть о работе по утрам. Потом он сядет на землю, посадит Майкла на колени, и они вместе будут смеяться над чем-то понятным только им.