Древняя душа (СИ) - Амеличева Елена

Он закончился также мгновенно, как и начался. Может, там, наверху, пожалели одинокую путницу и перекрыли кран? Что ж, спасибо. Я прогнала сумбурные метафоры и осмотрелась. Серое небо. Светло-коричневая грязь до горизонта, подпоясанного горной грядой — тоже серой. Вымокла я насквозь, переодеваться не во что. Значит, надо найти хоть какое-то подобие цивилизации, чтобы обсушиться и поесть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Улыбнувшись своему везению, я зашагала вперед по чмокающей грязи. И надо купить резиновые сапоги! Кроссовки в любом случае скоро можно будет выбросить. Или не утруждаться и дождаться, когда они сами развалятся? С губ улетел в серые заплаканные небеса нервный смешок. А что ты хотела, дорогая, свобода стоит дорого!

На глаза набежали слезы, но я со злостью смахнула их. И так чувствую себя набухшей губкой с водой, хоть выжимай, не хватало еще разреветься! Это всего лишь приключение! А одиноко и тоскливо из-за того, что вокруг ни черта нет! Вообще! Горы одни на горизонте! И какие-то хижины у их основания.

О! Я даже подпрыгнула. Дома? Там люди? Горячий кофе и какая-нибудь овощная похлебка? А может…

Ноги с ускоренной силой зачавкали грязью.

Когда я добралась до домов под горой, мое сбитое напрочь дыхание можно было успешно использовать для озвучки фильмов для взрослых. Голова кружилась, воздуха не хватало. Все-таки высокогорье, ничего не поделаешь.

Вожделенные постройки меня сильно разочаровали — хлипкие на вид лачуги напоминали деревенские сарайки для скота. Просто доски, небрежно сколоченные друг с другом. Не думаю, что широкие щели между ними — без проблем просунешь палец — служили для естественной вентиляции.

Сверху хижины были покрыты всем подряд — и разномастной черепицей, и листами проржавевшего железа, и кусками пластика всех цветов радуги. Воображение тут же живо нарисовало картинку с тазиками и ведрами внутри, в которые падают капли прошедшего дождя. Но выбирать не приходилось — промокшая одежда сильно снизила мою придирчивость.

Балансируя но тонких хлипких досочках и кирпичах, утопленных в грязи, я подошла по этой дорожке к двери, которая распахнулась, стоило занести над ней руку, чтобы постучать. Изнутри высыпалась горстка детей один меньше другого. Хохоча, они ловко пробежали по деревянному настилу и понеслись по грязи, веером поднимая брызги от луж. Сочувствую местным женщинам — стирка здесь явно дело непростое и непрекращающееся. Последним ковылял недавно, видимо, вставший на ножки голожопик — размазывая кулачком слезы по лицу, он с завистью смотрел на братьев и сестер, за которыми пока не мог угнаться.

— Стой! — я едва успела подхватить его, не дав плюхнуться в самую большую лужу. — Куда же тебя несет, несмышленыш?

— Опять сбежал! Фло! — на улицу выскочила девочка, которую я окрестила Мачу-Пикчу за темные волосы и раскосые глаза. — Ты кто? — ее взгляд врезался в меня.

— Привет, меня зовут Саяна. Держите братика. — Я протянула ей карапуза, что изо всех сил сосредоточенно тянул в разные стороны мои мокрые волосы. Наверное, парикмахером будет. Хотя вряд ли такая жизнь предоставит ему шанс выбирать.

— Это мой сын! — Мачу-Пикчу обиженно вздернула нос и подхватила ребенка на руки. — Вечно ты убегаешь, Фло! Да еще и без порток!

— Симпатичный малыш, — попыталась загладить вину я. — Простите, вы не подскажете, есть где-нибудь поблизости мотель и какое-нибудь кафе, чтобы перекусить?

— Поблизости только горы! — язвительно ответила девушка, прижимая к груди сына, который теперь занялся ее волосами. — Как ты вообще тут оказалась?

— Сбежала от мужа. — Честно призналась я.

— Бил, что ли? — она понимающе кивнула, глаза засветились любопытством.

— Нет, не бил.

— Пьет, значит?

— Тоже нет.

— Гуляет? Или деньги на игру спускает все?

Я молча покачала головой из стороны в сторону.

— Ну и дура тогда! — припечатала Мачу-Пикчу. — Чего от хорошего мужика сбегать? Другую найдет!

— И пусть. — Я хихикнула.

— Вот дура и есть! — она усмехнулась, глядя на меня, как на неразумное дитя, и посторонилась. — Заходи уж давай, промокла ведь насквозь.

— Спасибо! — с губ слетел облегченный выдох. — Я заплачу.

— Ой, да ну! — Мачу-Пикчу махнула рукой, досадливо морщась. — Это у вас там, в больших городах, где бабы от хороших мужиков нос воротят, все на деньгах помешаны! А у нас в горах путнику помочь — честь, и никто денег не попросит! Сегодня ты помог, завтра тебе подсобили. Так и живем. — Мудрая не по годом юная женщина закрыла дверь, стало темно. Щели между досками пропускали свет с улицы, но он был таким тусклым, что разглядеть помещение удалось, только когда глаза привыкли к темноте.

Особо смотреть было не на что. Под ногами — доски. В центре — сложенный из камней очаг с красными углями. Разложенные вдоль стен тюфяки заменяли кровати. Несколько углов отгораживали ширмы из того же, похоже, пластика, что лежал на крыше. Видимо, за одной располагалась кровать супругов.

— Кто там, доча? — раздался из-за второй перегородки старческий женский голос.

— Это свекровь моя, — тихо пояснила Мачу-Пикчу, присев на колени перед очагом. — Болеет давно, страдалица. С зимы не встает, ноги уж не держат. Помрет, видать, скоро. Путница это, мама, — громко крикнула девушка и, надувая щеки, начала раздувать огонь, подкладывая уголь, горкой лежащий рядом. Вскоре стало тепло. — Обогрейся, — она встала, отряхнула руки и подтолкнула меня к пламени. — И раздевайся, чего стоишь, просушить одежду нужно.

В хлопотах время прошло незаметно. Я переоделась в длинную шерстяную юбку и кофту, выпила вкусного кофе с пресными лепешками, беседуя с хозяйкой обо всем на свете и поражаясь тому, насколько разные у нас проблемы. Мои дела с амнезией, Алексом, черным псом, демонами, санклитами, Драганом и побегом казались такими экзотичными по сравнению с ее протекающей крышей, больной свекровью и хищником, который повадился по ночам резать домашнюю живность. Как говорил, опять же, не помню кто, наши с ней отношения — живем на одной планете, но и только. Тем не менее, я поймала себя на том, что душу кольнула легкая зависть. К тому, как начинали сиять ее глаза, когда она говорила о муже, который вскоре должен был вернуться с заработков, как обнимала своих детишек, когда они, румяные и счастливые, прибежали с улицы погреться у растопленного очага и понежиться в материнской любви. Прильнув к ней, как цыплята к наседке, они вскоре задремали — младшие уснули прямо с кусками лепешек во рту.

Тихое счастье, понимание, что находишься на своем месте, любовь и поддержка, нужность любимым — именно всего этого и не было у меня. А ведь хотелось! Еще как хотелось.

— Ну, давайте уже ко сну отходить. — Мачу-Пикчу одного за другим уложила малышей на тюфяки и укрыла тяжелым лоскутным одеялом. — Мне еще свекровь покормить надо, — она устало зевнула, — да живности корм задать.

— Давай помогу. — Предложила я, желая облегчить ее все-таки непростую жизнь.

— Давай. — Она кивнула, дала мне миску с чем-то похожим на жидкую кашу, деревянную ложку, и пояснила, — зубов-то уж нет у нее, только жидкое ест.

— Здравствуйте, — я прошла за перегородку и присела на кровать рядом с сухонькой старушкой. Ее глаза, белесые и уже, очевидно, ничего не видящие, шарили по закутку, словно надеялись все же что-то разглядеть. — Я помогу вам поесть, хорошо?

— Кто ты? — она откинула одеяло и неожиданно большими ладонями, которые за долгие годы разбила тяжелая каждодневная работа, с распухшими, скрюченными артритом пальцами, схватила меня за руку.

— Я Саяна, ваша невестка пустила меня погреться и переночевать. Давайте покормлю вас. — Старушка открыла беззубый рот. — Вот и хорошо. — Когда каша закончилась, я вытерла ее губы и встала.

— Постой, пить подай.

Я вернулась с кружкой воды и, помедлив, открепила булавку, которой была прикреплена к стене фотография мужчины в годах — вероятно, супруга бабушки. Легкий укол в палец, капельки крови в напиток, который теперь можно назвать Кровавой Мэри.